Ветряки появились впереди внезапно. Точнее, Дима слишком сосредоточился на дороге, а потом поднял глаза – и чуть не ударил по тормозам, настолько жутко и в то же время красиво это выглядело.
– Постапокалипсис какой-то, – задумчиво сказал Дима, глядя, как белые гиганты приближаются, острые лопасти медленно-медленно кружатся, не дают отвести глаза, затягивают в серо-фиолетовый туман над тундрой. – Горизонта не видно, дорога пустая… Как будто все вымерли, и мы остались вдвоём.
– Но красиво же, скажи? – Ане не надо было смотреть на дорогу, и она не отрывала глаз от ветряков. Её профиль казался почти чёрным, словно вырезанным из тьмы, на фоне тумана.
– Красиво, – коротко ответил он.
«ТУМАННЫЙ 42 Д. ЗЕЛЕНЦЫ 84 ТЕРИБЕРКА 40» – сообщил синий щит на развилке. Аня бросила непонятный взгляд на уходившую вправо дорогу.
– Надеюсь, нам не в «Д. Зеленцы»? – уточнил Дима, притормаживая перед поворотом. – А то как-то смущает меня это «Д». Что это? Другие? Дикие?
– Дальние, – грустно пояснила Аня. – Но можно сказать, что и дикие. Посёлок-призрак. Когда-то там человек тридцать жило, а сейчас, наверное, вымерло всё. Может, научная станция ещё работает, не знаю.
– Бр-р-р, – помотал головой Дима. После постапокалиптических ветряков от такой картины реально пошёл мороз по коже. – Хорошо, что нам не туда. А куда?
– Налево.
– В Терибе́рку? – уточнил Дима, поворачивая руль. – Она не призрак?
– Тери́берку, – поправила Аня. – Ты что, не слышал про неё? Там же фильм снимали.
– Не, не слышал. Что можно снять в таком захолустье?
– Ну да, ты такое обычно не смотришь, – вздохнула Аня.
***
Глядя на бесконечное ровное полотно дороги впереди, Дима вспоминал, как он, городской парень и фанат «олл-инклюзив», ввязался в эту авантюру. Когда он познакомил Аню с родителями, всё прошло отлично, и она им понравилась… Но наотрез отказалась знакомить его со своими отцом и матерью. Начались какие-то глупые отговорки: они живут не в Питере, съездить к ним нельзя, потому что далеко, по «Скайпу» связаться нельзя, потому что у них нет интернета, позвонить – нет смысла, они только будут лишний раз переживать…
Через четыре месяца Дима потерял терпение.
– Ань, ну мы же не можем так вечно! – возмутился он. – Что я должен думать? Что они серийные маньяки и отбывают пожизненное? Если я сделаю тебе предложение, ты их даже на свадьбу не позовёшь?
Аня неожиданно напряглась. И медленно проговорила:
– Хочешь сказать, ты собираешься?
– Да я уже начинаю сомневаться! Ань, я очень не хочу с тобой расставаться, но как нам быть вместе, если я не знаю о половине твоей жизни?
Дима никогда не видел, чтобы на чьем-то лице за секунду сменялось столько эмоций: страх, злость, тревога и… что-то ещё, нечитаемое, но странно знакомое, будто бы сопровождавшее Аню всё то время, что они были знакомы.
А потом эта буря эмоций снова сменилась спокойствием. Аня отодвинулась от него и кивнула:
– Хорошо. Поехали знакомиться.
От предложения ехать на Диминой машине Аня отказалась наотрез – сказала, что его «Вольво S90» там не проедет, нужен внедорожник. Сама забронировала билеты на самолёт, гостиницу в Мурманске, машину в прокате. Заставила Диму выехать из гостиницы в пять утра, «чтобы везде успеть».
За всю дорогу она не сказала ничего сложнее «нет, кофе не буду». О маршруте рассказывала мало, обещая всё показать на месте. Дима решил не задавать вопросов. Если ей так спокойнее – пусть.
И вот теперь он ехал, прокручивая всю эту историю у себя в голове, по абсолютно пустой трассе в какую-то неведомую Териберку. И смотрел, как туман медленно тает, открывая огромный, до горизонта, пятнистый ковёр из какой-то мелкой травы.
– Там сейчас море клюквы, – вдруг сказала Аня. – И грибы. Вот это, вокруг – толокнянка, это не трава, а очень низкий кустарник. По нему идёшь – как по мягкому ковру, он под ногами пружинит. А грибы тут – огромные, выше этого кустарника.
Дима в последний раз слышал о чём-то подобном, когда проходил тундру в школе. Но тогда она была скучной плоской картинкой на странице учебника. А не этими вот алыми, лимонными, рыжими пятнами до горизонта, сиреневыми свечками каких-то неведомых цветов, чёрными валунами, низкими то ли холмами, то ли горами на горизонте.
– Это сопки, – проследив за его взглядом, пояснила Аня. И внезапно показалась Диме совсем незнакомым человеком. Не его питерской Анькой, а таинственным обитателем тундры, для которого каждое красное пятно, каждый гриб, каждая ягодка во мху, наверное, имели своё имя.
***
– Край земли. В прямом смысле. А дальше ничего нет, – задумчиво сказала Аня, глядя вперёд, туда, где море, залитое тёплым золотистым светом, переходило в небо – границы не было, и было совсем не понятно, где заканчивается одно и начинается другое. – Только море, а потом Ледовитый океан. Вода и льды до самого Северного полюса. Представляешь?
Представить такое было трудно. Сизо-золотая бездна наваливалась своей бесконечностью, выплёскивалась на берег, заливала мир до неба – и самого Диму, и их остановившуюся машину, и дорогу за спиной, и Мурманск, и Питер, и всё, всё, что было там, дальше. Казалось, бездну сдерживает только тонкая линия прибоя, и чтобы не думать об этом, Дима спросил:
– А это что за доски?
– А, – словно проснулась Аня. – Пошли, покажу.
Вблизи доски оказались похожими на что-то вроде сломанных лодок, а утоптанная земля… Да, ему не привиделось, земля перетекала в ещё один корабль, навечно вросший в берег, расползалась по его палубе и заканчивалась железным бортом над плескавшейся где-то внизу водой.
– Это свалка лодок такая?
– Кладбище, – тихо поправила Аня. – Кладбище мёртвых кораблей.
***
Аню подташнивало, как будто она пыталась сдать особенно сложный экзамен. Это ощущение не отпускало с того момента, как она сказала «Поехали» – словно вытянула билет, к которому не была готова.
Она не хотела показывать Диме другую, до сих пор остававшуюся в тени, часть своей жизни. Нет, она знала, что рано или поздно придётся. Но по-детски наивно надеялась на «поздно».
Когда-то Аня прорвалась на исторический, перевелась на юрфак, где встретила Диму. Она училась как проклятая, чтобы после университета найти хорошую работу. Она писала курсовые и контрольные однокурсникам за деньги – и откладывала почти всё, чтобы этих денег однажды хватило хотя бы на убитую однушку в пригороде, куда она могла бы привезти родителей.
Она ненавидела себя каждый раз, когда оставалась на ночь у Димки – а могла бы вернуться в общагу, решить ещё одну чужую контрольную и получить ещё пятьсот рублей. Или когда покупала новое платье, чтобы не выглядеть совсем уж простушкой.
Дима дарил ей надежду. С ним ей казалось, что и она когда-нибудь прорвётся в эту настоящую жизнь, с собственной студией в Приморском районе, машиной, огромной «плазмой» на стене и лавандовым рафом, которым её угощал Димка.
Аня любила его. Была уверена во взаимности. И всё равно боялась, что однажды он узнает правду о ней и решит, что она ему не пара.
А теперь до этого момента оставалось несколько часов. И Аня хотела растянуть эти часы в вечность.
Сейчас, на берегу, Димкины слова про «свалку» неприятно резанули слух. Но с другой стороны, что ещё должен был подумать человек, сегодня впервые услышавший про Териберку? Для Димы это, наверное, просто высохшие доски в никому не известном посёлке на краю света, куда его зачем-то затащили вместо знакомства с родителями. А для неё – тонкие, хрупкие кости старых рыболовецких лодок, что когда-то в детстве казались маленькой Ане исполинскими живыми существами, готовыми унести её на север, к вечным льдам и китам.
– Кладбище, – поправила она. – Кладбище мёртвых кораблей. Когда-то здесь жили поморы. Они не топили и не сжигали старые лодки, а оставляли их вот так медленно умирать на берегу. Этим кораблям не так много лет, конечно. Но мне раньше нравилось приходить сюда и играть, как будто я отважная капитанша одного из этих судов, которое держит курс на север…
– Ты часто бывала здесь раньше?
– Да. В детстве. Отец привозил меня сюда несколько раз за лето.
***
Это была какая-то другая Аня. Не та, которая гуляла с ним в лёгких платьях по питерским набережным. В какой момент она изменилась? Когда они проезжали ветряки? Когда самолёт приземлился в Мурманске? Дима не заметил.
Эта новая Аня, в джинсах и толстом свитере, старой осенней куртке и серой вязаной шапке (откуда у неё всё это? Дима не помнил, чтобы она так одевалась), словно увела его на изнанку мира. Он и сам любил сбегать от скучных юридических лекций в фантастические сериалы, но… Это был не сериал.
Здесь, лицом к лицу с океаном, всё было по-настоящему.
А Аня, его Анька, которая иногда терялась, если надо было просто выбрать кофе в кофейне, сейчас брала его за руку и тащила дальше в этот странный мир, залитый жёлтым предвечерним светом.
– Смотри, это пляж драконьих яиц, – говорила она. – Как в «Игре Престолов», да? Повезло, что сейчас отлив! – и вела куда-то по берегу, по огромным валунам, на которых легко было упасть и сломать ногу – а Аня шла по ним так легко, будто преодолевала этот путь каждый день. И он шёл за ней, поскальзываясь, и обнаруживал себя то в огромном полутёмном гроте с белыми валунами-«яйцами», где казалось, что какой-нибудь шальной дракон сейчас правда вернётся в своё гнездо; то у водопада, обрушивающегося в море; то на чёрных камнях у самой воды.
Аня была как ирландская фейри, которая увела его в холмы – а потом вернула назад. И уже тут, на берегу, в голову вдруг пришла странная мысль: а действительно ли вернулся он сам, а не кто-то другой?
Волны разбивались о скалы в белую пену. Ветер становился всё холоднее, бросал в лицо мелкие колючие брызги. Аня спряталась в капюшон и натянула перчатки, но так и стояла на берегу. Словно чего-то ждала.
Диме и самому не хотелось уходить от этого дикого моря, так не похожего на родной Финский залив, но на берегу становилось холодно.
– Пойдём, – он осторожно потянул Аню за рукав.
– Подожди! – она показала куда-то вдаль, на горизонт. – Смотри!
Дима посмотрел. Там не было ничего, кроме моря и неба. Только мелькали несколько чёрных пятен.
– Что это? – не понял он.
– Киты, – Аня сказала это тихо – он едва различил за шумом волн. И ещё тише: – Я загадала, что если они сегодня приплывут, всё будет хорошо.
***
Когда чёрные точки китов затерялись среди волн, Аня поняла, что ждать бесконечно не получится.
На обратном пути её уже потряхивало – может, от тревоги, может, от холода или от всего вместе. Но она всё-таки заметила краем глаза маленькое белое пятнышко на камнях – последнее чудо, которое она хотела показать Диме.
– Смотри, – она опустилась на одно колено, бережно коснулась пальцами кустика. Это камнеломка. Представляешь, тут почти сплошной камень, и на нём растут вот эти цветы. Тонкие, нежные. Как у них сил хватает пробиться к свету? Я вот не знаю. А им как-то хватает.
И Димка, который из всех цветов на Аниной памяти признавал только те, что в букетах, тоже присел рядом и осторожно погладил тонкие сильные стебельки.
В машине она с трудом запихнула в себя взятый ещё из Мурманска холодный бутерброд, запила несколькими глотками остывшего чая из термоса. На вопрос, куда дальше, коротко ответила «назад». Молчала, пока впереди не показался указатель поворота на Туманный.
И только когда Дима собрался повернуть в сторону Мурманска, остановила его.
– Стой. Давай дальше я поведу. Я знаю дорогу.
***
Диме казалось, что сегодня Аня больше ничем его не удивит. Он ошибался.
Когда она уверенно села за руль, подстроила под себя кресло и зеркала и со второго раза – всё-таки машина была незнакомой – тронулась, Дима наконец отмер и смог сформулировать вопрос:
– Ты умеешь водить?
– Ага, – кивнула Аня, не отрывая взгляда от грунтовки. – Меня папа научил. На этой дороге и в Териберке. А права потом в городе получила.
Северные сумерки наползали медленно, но всё же скрадывали краски. Поэтому, когда через полчаса вдали показались белые бетонные коробки с пустыми чёрными глазницами окон, Дима вздрогнул от неожиданности. Утренние постапокалиптические ветряки не шли с этим ни в какое сравнение.
– Сайлент-Хилл какой-то. Надеюсь, нам не сюда? – он попытался пошутить, но шутка вышла нервной и неудачной.
– Не надейся, – вздохнула Аня. – Сюда.
К счастью, белая пустоглазая коробка осталась позади, и за ней появились другие дома – уже нормальные, разноцветные, хоть и с облупившимися стенами, пятиэтажки. Посёлок казался вымершим: им не встретилось ни одного человека, хотя окна в домах всё-таки светились.
Аня уверенно свернула к одному из подъездов. Вышла из машины. Нежно погладила по капоту старую тёмно-зеленую «Ниву» с пятнами ржавчины на кузове.
– Вот на ней я и училась, – тихо сказала она.
***
Аня дёрнула на себя старую деревянную дверь. Подъезд с последнего её приезда, казалось, почти не изменился. Только ещё более мутной и тёмной стала лампочка над входом, ещё больше облупилась краска на стенах.
Эти шесть ступенек до первого этажа она могла бы пройти с закрытыми глазами – так часто когда-то бегала по ним. Выбоина на первой ступени – главное, не забыть о ней, когда спускаешься. Отколотый кусок на четвёртой – маленький, ходить не мешает. Белое пятно в форме человечка на пятой – много лет назад, когда здесь ещё делали ремонт, пятно побелки растеклось и стало похоже на длинные руки и ноги.
Шесть ступенек до того, как Дима наконец узнает всю правду.
Шесть ступенек до того, как всё, возможно, закончится.
Каждая – как маленькая вечность.
Аня действительно закрыла глаза, пытаясь ещё на несколько секунд удержать в памяти сегодняшний день. Не получалось. Воспоминания выворачивались, искажались, как в треснувшем зеркале. Сказка, в которой она прожила этот день, рушилась.
Шесть.
Дикий ветер, прилетевший с океана, выворачивает из земли ветряки. Белый столб падает, лопасти гнутся – и с треском ломаются.
Пять.
Корабль, на носу которого она несётся на север, сковывают льды. Трещат деревянные борта, паруса мокрыми тряпками уходят под воду.
Четыре.
Волны дробят огромные белые камни в мелкий песок.
Три.
Каменные стены грота рушатся, погребая под собой драконье «гнездо».
Два.
Струи водопада сковывает лёд, и его куски медленно падают вниз, разбиваясь о камни.
Один.
Тонкие побеги цветов безуспешно пытаются пробиться сквозь камень, не находя выхода.
Аня поднимает руку – звонок не работал ещё в прошлый её приезд – и трижды стучит в дверь.
И мир разлетается на осколки.
***
За коричневой деревянной дверью оказался узкий коридор – из-за Аниной спины Диме было его почти не видно. Дальше всё запомнилось отдельными кадрами.
Вот худая, рано постаревшая женщина обнимает Аню.
– Анечка, ты чего так рано? Ты же говорила, после Нового года.
– Так получилось, мам. Мама… Это Дима, мой…
– Жених? – лицо женщины светлеет, а Аня оборачивается и виновато смотрит на него.
– Нет, он просто…
– Да, – слышит Дима свой голос, будто со стороны.
Вязаная, вытоптанная до серого, дорожка на полу. Бело-ржавый, неработающий холодильник со странным словом «Свияга» на дверце. Банки с огурцами и ещё чем-то мутным в несколько рядов. Крышки тоже ржавые. Большой, с тонкими ножками, паук в углу под потолком. Коричневый деревянный сервант в комнате. Футболисты на экране пузатого цветного телевизора. Пожилой мужчина в трениках и растянутой майке, одновременно обнимающий Аню и требовательно спрашивающий: «Где там жених?»
Накрытый клеёнкой стол в кухне, где четыре человека одновременно могут поместиться только стоя, но как-то помещаются. Варёная картошка, солёные огурцы. «Анечка, что же ты не предупредила, мы бы всё приготовили!» «Эй, жених, пиво будешь? А чего покрепче?» Заглянувший на шум сосед. «Ты чо, за наших пьёшь? Они ж продули!» «Да хрен с ними, у меня дочка замуж выходит!»
Где-то посреди всего этого Аня, видимо, выскользнула из кухни, потому что Дима вдруг понял, что не видит её. Осторожно пробрался за спиной соседа, заглянул в пустую комнату, толкнул ещё одну дверь, не замеченную сразу.
Комнатка была чуть больше кухни: в ней поместились только советский раскладной диван, шкаф и письменный стол. Аня стояла у окна в темноте, глядя на неожиданно яркие звёзды за окном, над домами.
– Вот так я и живу, Дим, – сказала она, не оборачиваясь. – И буду жить ещё долго. Потому что квартиру здесь не продашь, сюда никто не поедет. И мне надо накопить хоть на какое-то жильё и вытащить родителей. Пока маму с её больным сердцем не свалит инфаркт, а папа не начнёт пить каждый день, а не раз в неделю с мужиками. А каждый стакан кофе за двести рублей меня от этого отдаляет. Я совсем не такая, какой ты привык меня видеть. И вряд ли смогу дать тебе всё, чего ты заслуживаешь.
Этот день и так перевернул у Димы всё внутри. Но Анины слова перевернули его мир ещё раз, и на место он почему-то не встал.
– Я просто хотела показать тебе всё это… Море, мёртвые корабли, китов. Цветы на камнях. Моё детство – другое, а не этот, как ты сказал, Сайлент-Хилл. Я хотела, чтобы ты всё это увидел прежде, чем мы расстанемся.
Дима хотел что-то сказать, но слова не хотели складываться ни во что, кроме «Ты с ума сошла?» Только в груди билось что-то огромное, сильнее и больше него.
Это не сердце, вдруг понял он. Это море.
И слова пришли.
– Ты уже дала мне больше, чем кто-либо другой, – Дима подошёл к своей девушке, обнял её со спины. Анины плечи тут же напряглись, кажется, она даже дышать перестала.
– Ты подарила мне Север, Анька. И океан.
– Но я… – Анин голос сорвался. – Я не…
– Ты как эта твоя камнеломка. Маленькая и сильная. Ты пробьёшь любой камень, пройдёшь сквозь любые льды. И ты думаешь, я от тебя такой откажусь?
Аня наконец выдохнула. И совсем чуть-чуть расслабилась.
– Я даже в эти твои Дикие Зеленцы готов с тобой поехать, но давай лучше домой. И там уже вместе с тобой что-нибудь придумаем. И киты же! – вдруг вспомнил Дима. – Ты сказала, если увидим китов – всё будет хорошо. Будет. Я тебе обещаю.
Где-то далеко грохотал, разбиваясь о скалы, океан. Он тоже знал, что всё будет хорошо.
Автор: Наталья Масленникова
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ