Фольклорная практика у Жени по прозвищу «Люмен» не задалась. Тридцать минут на громыхающем пазике, сухпаек в виде бутерброда, огурца и вареного яйца и диктофон с кафедры – вот и вся студенческая романтика. Такое же настроение было и у двух его товарищей по несчастью, а по совместительству еще и одногруппников: Сереги и Димана. С ними он уже второй день слонялся по селу Верхние Хомы в поисках какой-нибудь старой, но еще активной и общительной бабульки, имеющей силы и желание рассказать на диктофон что-то из русского народного творчества. Студентов было трое, а это значило, что, по правилам фольклорной практики, группе с таким количеством необходимо набрать триста единиц материала, по сто единиц за каждого человека. Серега с Диманом не хотели никого брать в группу, сначала решили, что им и вдвоем нормально, а Женек – дополнительная нагрузка. Однако оба понимали, что он качественно расшифрует записи и еще поможет оформить отчетные документы. В их группе только этот человек закрыл на отлично вторую сессию, да и то половину экзаменов автоматом.
– Мужики, а вы не думали, что мы трое – как Трус, Балбес и Бывалый? – спросил Серега, невысокий, толстенький, с немного кудрявыми русыми волосами, одетый в черную майку и спортивные штаны. Сумка через плечо, как было модно у половины молодежи, была раздута от еле уложенной туда толстовки – июль две тысячи восьмого по утрам был до мурашек холодным, а днем изнурял всех своей жарой.
– Ага, Серый, судя по тому, что ты больше всех смахиваешь на Бывалого, я либо Трус – либо Балбес, – ответил Женя, немного тряся свою футболку с логотипом группы «Люмен», нагоняя с ее помощью ветерок в надежде спастись от жары. За футболку его так и прозвали. Конечно, он не был ни на одном из их концертов, но логотипы любимой группы были с ним всегда: две торбы, напульсник, футболка и даже толстовка. Все это он носил по очереди, в зависимости от погоды.
– Да ты посмотри на эту оглоблю, – усмехнулся в ответ Серый, указывая на Димана, самого высокого в их компании, – настоящий Балбес.
Диман был одет как турист южного побережья: сланцы, шорты, светлая рубашка в полоску с коротким рукавом и почти такая же, как у Сереги, сумка через плечо.
– Ну бояться мне нечего, тебе тоже не советую, – Люмен был не очень доволен ролью «Труса» в их компании, но понимал, что это – просто внешнее сходство с известной троицей из советских фильмов, да и вообще, шутки надо воспринимать как шутки, не более.
– Прямо-таки не боишься?
– А чего бояться? Вампиров? Призраков? Колдунов? Единственное, чего нам стоит бояться, так это безысходности, – грустно улыбнулся «Трус».
Он с детства периодически ощущал в себе неприятное угнетающее чувство. Врач назвал бы диагноз – депрессия. Женя сам об этом периодически думал, но в деревне, где он вырос, никто даже не знал такого слова. Да и незачем нормальному, по меркам деревенских, пацану страдать ерундой. Нормальный пацан не ноет, а если вдруг тоскливо – забухает и все. Евгений знал другой способ уйти от этого чувства – книги. Он пропадал в них с первого класса, а литература за всю его жизнь стала самой настоящей отдушиной.
Диман все это время разговаривал по телефону с очередной «любимой», игнорируя подколки и предвкушая вечер с новой девчонкой. На этот раз он любил Анжелу. Она любила его, а вместе они любили проводить время на кресле-кровати, привезенной из дома месяц назад, сменив предыдущего Серегиного соседа, третьекурсника Коляна.
Такое соседство продолжалось недолго. Вскоре друзья переругались на почве несостоявшегося местного КВНа. Колян к этому времени уже успел создать свою команду. В КВНе две тысячи восьмого года вообще было три команды от филфака, и лишь одна из них заняла призовое место. Женя предлагал объединить юмористические усилия против общего врага в лице команды из физмата, но друзья предпочли союз борьбе с внутренними врагами. В принципе, проигрыш тоже всех устраивал, всем больше нравились репетиции, пиво в корпусе и гримерках концертного зала и, конечно, общий дух таких тусовок. Как будто все, не озвучивая свои предположения вслух, понимали, что факультетская жизнь с духом неформальности, русского рока и скопления читающего народа в одном месте быстро пройдет.
В ходе всех перепетий Колян уехал жить в общагу, а его место занял Диман.
***
Утро для троицы практикантов прошло впустую, местные жители совсем не хотели общаться, особенно не хотели что-то говорить в диктофон, постоянно находя для этого разные причины: некогда, болезни, плохая память, двадцать первый век на дворе. Их единственным утренним «уловом» оказалась странная женщина, которая на вопрос «Можете ли вы рассказать что-то из фольклора: частушки, стишки, сказки?» ответила, поднимая пустую пачку сигарет «Святой Георгий»: «О, смотрите, красный крест! То, что я ищу!». Немного позже они узнали, что это была местная сумасшедшая по имени Валюха, знакомая каждому жителю Верхних Хом.
– А девахам из четвертой группы вчера вообще фортануло, – сказал ни с того ни с сего Диман, закуривая сигарету, – они к какой-то бабке завалились, та их картошечкой жареной накормила, а еще самогонки налила.
– Ой, да брешут твои девахи, никого не угощали, а их угощали. Че ты их слушаешь, они тебя как лоха разводят, – раздраженно ответил Серега, – бери с Люмена пример. Идет, молчит, всякую ересь не несет.
Люмен улыбнулся, мотнул головой и молча показал «козу» правой рукой. Это был его любимый рокерский жест.
– Я те отвечаю. Ну че, Катька с Олеськой врать что ли будут? – продолжил Диман.
– Конечно, врут, а ты, Балбесина, ведешься. И Анжела твоя тоже врет.
– А че ей врать?
– Ну мало ли. Может она с тобой по телефону поговорила, а потом поехала изменять с кем-то.
– А ты не думал, что наоборот, она кому-то изменяет именно со мной?
– А какая разница?
– Большая, я в превосходстве.
– Ты в превосходстве дна! Совсем на бабах своих помешался. Месяц живем, а уже троих приводил.
– Слышь… – Диман произнес это слово с агрессивной интонацией, но на самом деле только сделал вид, что начинает злиться.
– Слышу-слышу. Ладно, не сердись, дай лучше сигаретку, мои кончились, в магаз зайдем, я куплю и тебе отдам тогда.
– Мож и пивка там купим?
– Раз пошла такая пьянка, давайте сразу тогда пообедаем, че сопли-то жевать. Женек, позвони Титьке и Митре, может они где рядом шляются, вместе посидим, разузнаем, как у них там дела.
Титька и Митра были из параллельной группы. Клички им придумали только от сокращения их фамилий – Титов Серега и Митрофанов Пашка.
– Пацаны, они уже в сторону магаза идут. Говорят, что тоже не сильно с утра везло, пара бабок согласились – и все. С другой стороны, у нас ни одной.
– Жек, да забей ты уже, че ты зациклился на этом. Ну не наберем – и хрен с ним. Че они нам сделают? Отчислят? Да и плевать, нашли из-за чего отчислять. В армию пойдем. Мне года этого хватило уже, – Серый последние несколько месяцев искал причину для отчисления и приводил аргументы того, что учеба им не нужна и в жизни никак не пригодится. И вообще надо было идти в сельхоз, получить там права, открыть все категории и рубить бабки, работая на тракторе.
Евгений был в корне не согласен. Ему нравилось учиться на филфаке по многим причинам: на парах по литературе он просто высказывал свое мнение о прочитанном произведении, за что и получал автоматы на экзамене. Второй причиной была филфаковская неформальная тусовка. Косухи, цепи, напульсники, всевозможные нашивки и футболки с названиями групп говорили о носителях все: кто панк, кто тру-металлист, а кто просто говнарь. На факультете слушали рок абсолютно все, даже преподаватели. Белой вороной был Гена, рэпер в широких штанах. Впрочем, его никто не прессовал, потому что, несмотря на отстойную музыку, он был неплохим и общительным парнем.
Когда уставшая от жары и бесцельного хождения троица добралась до магазина, другие уже из него выходили. Двухметровый и толстый Титька, в зелено-желтой полосатой футболке, и Митра, на полголовы меньше своего друга, в кепке и черном поло, держали в руках по бутылке кефира и булочке.
– Евгешка, мы вас уже заждались, чего долго? – как всегда гундосо промямлил Титька. Его голос ему не подходил, а вкупе с внешностью он был похож на маньяка из американского фильма ужасов. По крайней мере таким видел его Женя.
– Ну мы значит дальше были. Ничего, Сереж, мы ща быстро, а потом на обед, – отмахнулся от упрека Люмен.
Пикник был устроен на поляне под большим дубом, подальше от дороги.
Диман разливал своим одногруппникам «Толстяка» из пятилитровой бутылки по стаканчикам. Закуской служили традиционные в компании студентов чипсы и сухарики.
– Димк, а любителям кефира подольешь? Много же взяли, – Серый предложил угостить ребят, которых позвал на обед.
Диман полез в пакет за пластиковым стаканом.
– А давай, я кефир потом выпью, – согласился Митра.
– А я не буду, – Титька был принципиален. Если он что-то и решал, то не отказывался от задуманного. Такой склад характера пророчил ему в следующем учебном году стать старостой группы, и, хоть он и на словах открещивался от дополнительной работы, в душе ему хотелось им стать.
Тень дуба спасала студентов от жары, прохладное пиво поднимало настроение и немного морило. Женек включил группу «Стигмата» на всю мощь двух колонок Нокиа шестьдесят два тридцать три, но после половины песни Серега встрял:
– Жек, ну хватит, сентябрь горит-сентябрь горит. Ты че, телкострадалец?
– Ну нет. Че тогда включить?
– Киша давай.
– Надоел. Хочешь, свое врубай.
– А давай. Мужики, а вы слышали группу «Не будите спящих»? Там, конечно, рэп, но зато под акустику, чем не альтернатива?
Женя не любил спорить. Он подумал: «Конечно, Серегины песни и не пахнут альтернативой, но, для разнообразия, и, если парням нравится, пусть играет. Акустика прикольная».
***
Примерно через час парни разлили остатки пива по стаканам, и Серега подытожил:
– Хорошо посидели. Не знаю, как вы, а я именно в этот миг ощущаю счастье. Когда еще так соберемся?
– Завтра можем, – добавил Диман.
– Завтра не то, а может уже и не получится. В любом случае, давайте выпьем за классный денек!
После обеда Титька посоветовал наведаться на улицу Пролетарскую. Конечно, с Митрой они там еще не были, но по слухам в самом конце улицы живет старуха, настолько древняя, что даже двор свой не покидает. То ли боится, то ли уже сил мало осталось. На вопрос, почему Титька так и не дошел до этой бабки, тот сказал, что им было лень, потому что близился обед. А бабка, может, и не станет разговаривать.
Троице терять было нечего, коллективно решили отправиться на Пролетарскую улицу и найти ту самую древнюю бабку в надежде хоть что-то уже записать на эту, как ругался Серега, чертову шарманку.
***
Улица Пролетарская говорила сама за себя: неасфальтированная, сплошь старенькие покосившиеся и через один пустые дома, там жизнь словно канула в историю вместе с развалом Советского Союза. Женя про себя подметил, что улица будто бы сама хотела уйти на покой и всеми силами выгоняла последних жителей: целые семьи переезжали в областной центр или столицу, предпочтя большим поместьям съемные однушки.
– Да, бросают такие дома ради ненакопленного богатства, – сказал, как будто огласив общее настроение, Диман.
– Соглашусь, – подхватил разговор Серега. Раньше что было богатством? Поместье, хозяйство… А сейчас что? Живут в клетушках - зато в городе, со всеми его благами – вода, газ, походы в торговые центры и парки на выходных. А вот наш лес - чем не парк?
– Да кто их разберет… Едут все за деньгами в столицу, а сами в ней все и спускают. Живут в долг. Странные люди…
– Самое смешное, что мы с тобой сами как миленькие поедем, если приспичит…
Жара, казалось, дошла до предела, в воздухе стал чувствоваться запах озона, на горизонте появились темные грозовые тучи.
– Парни, кажись пришли, гляньте, какой древний домяра. Тут, наверное, и живет эта бабка, – сказал Серый, остановившись около старого покосившегося дома. В глаза бросался почти завалившийся забор, сбитый из уже давно не крашенного гнилого штакетника, выцветшие наличники с грязными окнами, крыльцу не хватало пары ступенек. Во дворе стоял старый сарай, крытый соломой, и такой же дряхлый колодец с ржавым ведром. Домашних животных не было, даже пустующей будки. Это было странно для сельского дома, ведь в селе собака – вместо сигнализации – залает, если кто-то подойдет к дому.
Серега постучал в окно. Подождал пять минут, однако никто так и не вышел. После чего он медленно поднялся на крыльцо, аккуратно открыл дверь и спросил: «Простите, есть дома хозяева?».
Подождав еще пять минут, Серега прикрыл дверь и спустился с порога.
– Нет, наверное, бабки. Или боится нас. Пойдем, мужики. Сегодня че-то непруха, – предложил Женя. Ему совсем не нравилось это место, и он хотел поскорее оттуда уйти.
– Кто там? Я не буду выходить, – тихо послышалось из дома, – заходите-заходите.
– О как, значит, не все пропало. Погнали! – подметил Серый.
Первым студентов встретил затхлый запах старины, и уже после возник грязный коридорчик с пустыми ведрами, стеклянными банками с непонятным содержимым на столике с облезлой клеенкой. Там же находились старые настенные часы. Приоткрытая дверь в комнату скрывалась за грязной тюлевой занавеской.
– Сюда, я сама не могу много ходить, ноги больные, сегодня уже с утра находилась, – сказала старушка.
Все трое тихо, как будто боясь кого-то разбудить, перешли из коридора в гостиную. Комната напоминала школьный музей, который в детстве посещал Женя: русская печь, ухват, старый стол у окна. Старушка, укрытая замызганным одеялом, лежала на маленькой деревянной кровати около печи, в противоположной от окна стороне.
– Здрасьте! Мы студенты-филологи, приехали к вам на фольклорную практику, – взял инициативу Серега, – мы ищем тех, кто мог бы нам рассказать что-то из русского народного творчества: частушки, потешки, сказки, прибаутки, может быть анекдоты. Меня зовут Сергей, а это Дмитрий и Евгений. Мы втроем ходим и собираем материал. Узнали про вас и подумали, может вы нам поможете… а как вас зовут?
– Евдокия Степановна я, Никифорова, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения. Много видела в своей жизни, много знаю. Но ходить не могу много, ноги больные, с утра уже находилась…
Женя подумал про себя, что Евдокия Степановна не совсем в себе, раз рассказывает незваным гостям про свои ноги второй раз.
– А вы помните что-нибудь из фольклора? – Серега мимо ушей пропустил эпопею с ногами.
– Что-то может и помню, надо подумать. Я же плакальщицей была, на все похороны ходила. Так, а зачем это вам вообще надо, вы вообще кто такие? Громче говорите только. Я не всё услышала первый раз.
Серега демонстративно вздохнул, Диман заулыбался, Женя остался в задумчивости.
– Говорю же, студенты мы, филологи, проходим фольклорную практику. Нам нужно записать что-то интересное из русского народного творчества на диктофон. Может вы нам расскажете. Вы говорили, что плакальщицей были.
– А, ну теперь понятно. Были такие студенты у меня, в восемьдесят шестом. Тоже им рассказывала. Как плакальщицей была, как жила. Все рассказывала. Ох, и устала я. Ноги болят.
– Евдокия Степановна, а может вам помочь чем-то? Мы поможем, а вы пока нам на диктофон расскажете, что обычно на плачах исполняли. Вам тут кто вообще помогает?
– Соцслужба помогает. Ходит раз в день, проверяют, жива я или все уже, померла. Детей не было у меня, племянники далеко, в столице. Да и не видела я их уже лет тридцать. Было б наследство какое, а дом в Хомах им и задаром не нужен. Вот и я не нужна. Светка одна, из соцслужбы, молодец. Продукты приносит, пенсию даже за меня получает. Ей, наверное, дом и оставлю.
– А сейчас помощь вам какая-то нужна?
– Может, воды только. Там в коридоре два ведра. А то я сегодня полы мыть сама вздумала, да пролила. Светка послезавтра только придет. Ходить много не могу, ноги больные, находилась за сегодня.
– А колодец какой лучше? Во дворе?
– Во дворе не трогайте, там мало совсем воды. Изредка набираю, когда пить хочу. Идите на улицу, вы если из центра шли, то видали.
– Хорошо. Я лучше за водой схожу. Жень, запишешь на диктофон? А то ты не куришь, а Диману нет доверия.
Женя махнул головой, а Диман сделал вид, что не обиделся. Парни взяли по ведру в коридоре и вышли.
– А как рассказывать? В тетрадку записывать будешь? – спросила старушка.
– Нет, сейчас другое время. У нас тут есть цифровой диктофон. Я включу, и вы сможете вслух рассказывать. Что-то кроме плача знаете?
– Вот ничего не помню, тут хоть плачи бы вспомнить да рассказать. Ну включай, а то я уже устала, скоро спать захочу.
– А у вас похоронный плач?
– Особенный есть, я его от бабушки помню еще, «плач неволи».
«Первый раз про такой слышу, но с другой стороны, может, это будет интересное открытие!» – подумал про себя парень.
Щелкнула кнопка диктофона, Женя сказал: «Готово, Евдокия Степановна! Рассказывайте».
Та в ответ немного помолчала, прикрыла глаза и начала сначала как будто распеваться, издавая звуки «О» и «А».
Женя сам как будто начал засыпать, он замотал головой, пытаясь прогнать сон, по телу волной, от шеи до низа спины, а затем к рукам, прошла дрожь.
Старушка начала завывать, но через причитания и вой можно было немного услышать некоторые отрывки:
«Если птицей мне быть в клетке,
Душу надо пустить по ветру,
Пусть я телом совсем усохну
Дух мой будет живым в полной…»
«Брось… Свободу…
Кровь… Луною»
Перед глазами студента все стало мутным, будто вокруг появился густой туман. На мгновение он перестал осознавать, где он находится и что происходит. Так продолжалось пока старуха бубнила плач, но после слов «Всё, устала я», морок прекратился. Евгений машинально нажал кнопку отключения записи.
На пороге появились парни с водой.
– Жень, все записал? Пойдем, тучи находят, скоро гроза начнется, лучше в магазине или на остановке переждем.
– Да, пошли быстрее, что-то тут душно, голова кружится немного и руки трясутся. Из-за духоты, скорее всего.
На улице небо было темнее темного, вот-вот должен был начаться дождь.
Женя вдохнул свежий воздух, и ему стало немного легче. На душе было странное чувство тревоги, он как будто ощущал, что произойдет что-то плохое. Похожие чувства он всегда испытывал в школе по понедельникам. Но в школе ничего плохого не случалось, и беспричинная тревога уходила сама собой. Парень подумал, что возможно тут то же самое, ничего особенного, просто негативная волна – как пришла, так и уйдет.
Странное случилось позже. Когда студенты вышли из двора и закрыли калитку, рядом с домой прямо в землю ударила молния. Начался сильный ливень. Никто даже не подумал возвращаться в дом старухи, ребята просто бросились бежать вперед по улице.
Уже на остановке дождь начал утихать. До нитки промокший Серега спросил:
– А почему мы не догадались в какой-нибудь заброшенной дом залезть? Хоть бы на крыльцо или в сарай. Промокли только, а до автобуса еще час.
– Я подумал, что лучше промокну или сгорю от молнии, но ни в один из этих стремных домов не полезу. Они мне совсем не нравятся, – стуча зубами сказал Диман.
– Испугался что ли?
– Нет, там нечего бояться. Но есть у меня чуйка, которая еще ни разу меня не подводила. Вот и в этот раз я ей доверился. Не нравятся мне ни эти дома, ни бабка. Хрен с ним, с дождем. Домой доедем, там обогреемся.
– Ну ты, Длинный, даешь, экстрасенс прям, – в своей манере съязвил Серега.
Женя промолчал, но он был полностью согласен с Диманом. Что-то нехорошее было там было, и студент надеялся, что никогда больше не пойдет туда даже днем, не то что ночью.
Стуча зубами, практиканты дождались автобуса. Уже по дороге в город Титька спросил у них:
– Ну что, парни, удалось найти старушку на Пролетарской?
– Удалось, но лучше бы ты нам про нее не говорил. Стремная она какая-то, прям как наша жизнь, да и замотались мы туда-обратно ходить, под дождь еще попали, – ответил тому Серега.
– А мы хотели завтра туда пойти. Или думаете, не нужно?
– Вы, конечно, как хотите. Но мы туда больше ни ногой, вон на Женька посмотри, бледный, как побелка в сортире, – Серега хлопнул сидящего впереди Женю по плечу, потом снова обратился к Титьке, – а как ты про бабку узнал?
– Ну около вокзала тетка ходила странная, наверное, сумасшедшая. Она, когда нас увидела, сказала: «Пролетарская, Пролетарская, там живет женщина старая, не ходите туда». Ну а я что? Спросил у местных, говорят, да, живет. Вот вам и посоветовал.
– А мы как отмычки были, получается? Нас для проверки решил отправить?
– Нет, конечно, просто хотел вам помочь…
– Ну спасибо, помощничек, – Серега вздохнул, помолчал, затем продолжил, – ну фиг с ней, бабкой, записали и ладно. Хоть что-то...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...