Мне было десять.
То жаркое лето, когда произошла эта странная история, я не забуду никогда. В то лето я ждала домой брата. Мы все ждали: мама, бабушка, дед.
Помню, как июльским душным вечером мама зашла домой, села на табуретку в коридоре и позвала меня. В руках она держала мятый тетрадный лист – письмо от Егора, которое тайком привёз солдат из соседней деревни.
– Егор возвращается, – прошептала мама и ласково погладила меня по растрёпанным волосам.
Она раскрывала лист дрожащими руками, читала и опять закрывала. Я заметила, что письмо было написано неровным почерком, хотя брат всегда отличался аккуратностью. Здесь же строчки прыгали, слова разрывались, словно он очень торопился. “Мам, нам не разрешают писать…”, “…письмо передам через дембеля”, “Буду дома 8 августа. Скоро увидимся!” – вот, что сообщил Егор.
Брата забрали в армию в девяносто четвёртом. Сначала служил где-то под Пермью в мотострелковом полку. Потом перевели в Самару. А в декабре девяносто пятого мы узнали, что он попал в Чечню. Мама с бабушкой очень переживали. Звонили в военкомат, пытались узнать хоть какую-то информацию, но там ничего толком не рассказывали. Неизвестность пугала, ведь с нашей деревни уже двое ребят пропали бесследно.
Но, слава Богу, Егор возвращался домой.
До-мой.
За день до приезда мы начали готовиться. Все были заняты. Я убиралась. Бабушка лепила пельмени и пекла свой знаменитый курник с мясом и лесными грибами. Мама варила любимый Егоркин холодец. В нашей семье всегда было принято много готовить, а тут такое событие! Дед принимал участие в подготовке по-своему. Притащил из погреба пыльную бутылку самогона и, наливая в рюмку по чуть-чуть, вальяжно курил на крыльце. Голубая струйка дыма, путалась в его седых с желтизной усах, медленно тянулась под крышу и растворялась в воздухе.
– Чего встал на проходе? – ворчала на него бабушка. – Ничего не делает, только мешается!
Дед пьяно смеялся и озорно щипал её за полные бока. Я давно не видела его таким счастливым и тоже улыбалась.
– Внуча, возьми червончик на комоде. Сбегай к Валентине, – бабушка поцеловала меня в макушку. – Егорке к пельменям нужно сметанки купить.
И я пошла в конец деревни в дом бабы Вали. Сметана у неё всегда была самая лучшая. Густая, сливочная, белая-белая с приятной кислинкой. “С бабвалиной сметаной можно и топор съесть!” – говорил дед. И это была чистая правда.
Проходя мимо хлебного магазина, я встретила Лалу, цыганку, которая появилась в нашей деревне около года назад. Жила она где-то на окраине с тремя детьми. Местные её не любили и обходили стороной, говорили: “Где Лала – там беда”. Цыганка была не молода: тонкие морщинки у глаз, уставшая улыбка, небольшая седина в густых смоляных волосах.
Заметив меня, она преградила путь.
– Ай, какая прелестница! Хочешь, погадаю?
Я замерла, а потом боязно выдавила:
– Нет.
Мама меня предупреждала, что с ней говорить не надо. Просто нужно молча уйти. И я пошла.
– Стой! – бросила она вслед и схватила за руку. Сердце моё бешено забилось. – А я всё равно скажу тебе, девочка! Жди плохих вестей скоро!
Я пыталась вырваться, но Лала крепко держала меня, не сводя колючего взгляда. Потом она театрально развела руками и пошла в сторону магазина. Я громко выдохнула и побежала.
***
– Здрасте! А у нас Егор завтра возвращается! – сообщила я бабе Вале, когда вошла во двор. Про Лалу ей рассказывать не стала, испугалась. – Меня к вам бабушка за сметаной отправила.
Хозяйка дома сидела на деревянной лестнице крыльца, чистила морковь, складывала её в большой таз и напевала себе под нос. Рядом лениво, перебирая огромными плюшевыми лапами, выхаживал Буран. Пёс, увидев меня, завилял кудрявым хвостом, ткнулся масляным носом-угольком в мою руку и бухнулся в ноги, подняв вокруг себя облако песчаной пыли.
– Слава богу, Алёнка. Слава богу... – баба Валя вытерла рукой пот со лба, улыбнулась мне: – Заходи в дом.
Я взяла сметану и обратно пошла не спеша. Воздух, казалось, плавился от жары. Я подумала, что хорошо бы завтра с Егором поехать на карьер, на Чёрную речку. Накупаться вдоволь, а потом мороженого налопаться, как раньше. Красота!
Когда я уже подошла к дому, то увидела деревенскую почтальоншу – тётю Галю. Она, прихрамывая, вышла на улицу из нашей калитки. Вид у неё был озабоченный.
Я поздоровалась. Почтальонша кивнула в ответ.
– А вы знаете, у меня брат завтра возвращается! – радостно сообщила я, а тётя Галя охнула. Потом притянула меня за плечи шершавыми ладошками и, тихо глотая слова, прошептала:
– Погиб он, Алёнушка. Только с военкомата позвонили, я и прибежала… Вам сообщить.
Банка со сметаной выпала из рук. Ноги свело, а глаза заволокло густым чёрным туманом. Дальше ничего не помню.
Проснулась уже глубокой ночью. Ужасно хотелось пить. Я встала, пробралась по скрипучей половице комнаты и в кухне встретилась с мамой. Она сидела за столом перед бутылкой дедова самогона. Горела свеча. Мама совсем не была похожа на себя. Бледная. Осунувшаяся.
– Мам, правда? – осторожно прошептала я.
Она медленно повернула голову, посмотрела куда-то сквозь меня и заплакала.
Эх, Егор, Егор! Если бы ты знал, как мы тебя ждали – обязательно бы вернулся, подумала я в тот момент.
Утром мама и бабушка собрались в администрацию нашего сельского поселения, нужно было звонить в военкомат узнавать, что и как. Дед, вытирая худым кулаком сухие глаза, курил у печи. Сизый дымок от его папиросы медленно тянулся вверх, въедаясь в бревенчатый потолок.
На маму смотреть было больно, и я вышла на улицу. Жара спала. Небо заволокло тучами, а где-то вдалеке слышался рокот грома. Закрыв глаза, я вновь вспомнила про Егора. Вспомнила про проклятую цыганку и её предсказание, отчего в районе живота зажгло, а во рту стало горько.
Я не сразу услышала, как скрипнула калитка. Открыла глаза, когда Мухтар залился истошным лаем, и звякнула тяжёлая цепь о железный забор.
Повернулась.
У калитки стоял брат.
В зелёной военной форме, с огромным рюкзаком за плечами и спортивной сумкой в руке. На лице у него был ещё свежий шрам от глаза по щеке и до подбородка. Но он не мешал Егору улыбаться.
– Ну, привет, малая! – нежно произнёс он, а я от неожиданности села в траву, нет не в траву, а прямо в куст крапивы, но боли не почувствовала.
Я смотрела на Егора и не могла сказать ни слова. Мотала головой, моргала, пока не услышала шаги по скрипучему деревянному полу веранды.
– Боже милостивый... Спаси и сохрани! – шептала бабушка, выходя из дома. Она схватилась за сердце и закричала: – Ира! Ира, иди сюда бегом! Господи, Ира!
Мама вылетела на лестницу и взвыла. Бросилась на Егора, обняла его и сквозь всхлипывания шептала:
– Живой! Живой, сына! А мы же. А мы же тебя чуть не похоронили… Вчера. Вчера же с военкомата сообщили, что...
Мама билась лбом в широкую грудь брата и всё повторяла:
– Живой. Живой! Слава Богу, живой!
Я боялась к ним подходить. Но бабушка схватила меня и подвела. Мы долго обнимались. Плакали. Крапивные волдыри на руке, ногах и бедре щипали, но это было не так важно. Дед просто стоял на крыльце и всё повторял: “Долго, значит, жить будет. Значит, до-о-олго жить будет. Да”.
Егор молчал. Он просто ничего не понимал.
Сразу накрыли стол. Мама с бабушкой суетились вокруг брата, всё подкладывали ему то хлеб, то сметану к пельменям и приговаривали: “Ешь, Егорушка, ешь”, словно закрепить, заговорить хотели то, что живой, живой он вернулся – есть ему надо, много.
Дед самогонки Егору налил и себе стакан до краёв. Бахнул дед залпом и разревелся в голос. А потом песню затянул. Красивую, про войну. Егор тоже заплакал.
Позже мы узнали, что в военкомате произошла ошибка. Перепутали брата с другим Егором, тоже Ивановым. Он в соседней деревне жил, и к родным, к сожалению, так и не вернулся.
На следующее утро мы с братом пошли бродить по деревне. Он давно не был дома и хотел повидать всех, кого знал. Егор рассматривал улицу и дома, которые на мой взгляд совсем не изменились, но брат находил перемены. У кого-то новый забор, у кого-то ставни другого цвета, а ещё, он тогда сказал, что только дома воздух какой-то особенно чистый – не надышаться.
Странно, но первой, кого мы встретили, оказалась та самая Лала. Цыганка сидела на старом кресле-качалке опять у магазина и курила. Я схватила Егора за руку и потянула в обратную сторону, испугалась, что она сейчас опять привяжется. Он же про неё ничего не знал. Но брат вдруг сам направился к Лале, протянул руку и спросил:
– Погадаешь? За десятку?
Она устало улыбнулась.
– Ладонь у тебя крепкая какая, служивый. Сильная, – начала цыганка, аккуратно перебирая пальцами по руке брата. – Так. Видишь линия жизни какая длинная-длинная? Это хорошо. Но вот тут, смотри – обрывается. Значит, то ли на краю смерти будешь, или вовсе умрёшь. А потом…
– А потом воскресну, – тихо произнёс Егор, подмигнул мне и улыбнулся: – Смотри-ка, не соврала! Я ж только с того света вернулся, да, малая?
Я сжала губы, кивнула.
– На! – он вложил в ладонь цыганки десятитысячную купюру и шепнул: – Ещё поживу…
Автор: Наташа Лебедевская
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ