Всё началось во сне. В первую ночь чёрная вязкая жижа обвила Алексея вокруг тела и, медленно стекая, впиталась в землю. В следующий раз он почувствовал вибрацию дыхания на своей щеке. Грязь обнюхивала его, оставляя запах речной тины в воздухе. В последующих снах жижа шипела, проникала под кожу и царапала её изнутри. Боль была невыносимой. Алексей просыпался в холодном липком поту и дрожащими пальцами расчёсывал себя до крови, пытаясь вытащить невидимую сущность.
В начале лета, измученный кошмарами, он перестал спать. Врачи разводили руками, выписывали какие-то таблетки, но лекарства не помогали. Ночами Алексей ходил по квартире, а к утру организм сдавался, и тело падало без чувств. Беспощадный сонный паралич хватал его за горло, прижимая к кафелю. Та же чёрная сущность уже появлялась наяву. Она вытекала из крана, поднималась к потолку и падала вниз, зависая над лицом. Алексей был готов поклясться, что из её нутра слышал тонкий женский голос:
– Аль-Лёша… Помнишь хутор чудес? Пришёл туда… И навсегда исчез.
Запах псины и сырости тут же заполнял комнату, впитывался в одежду и кожу. Страх пытался сдвинуть тело Алексея с места, но паралич крепко удерживал его. Алексей мог только двигать глазными яблоками и часто дышать, поглощая в лёгкие омерзительный смрад жижи.
Врачи опять разводили руками и говорили, что визуальные галлюцинации это обычное явление при нарколепсии. Таблетки всё так же не помогали.
Когда мать Алексея, почувствовав неладное, приехала в гости, он уже перестал выходить на улицу. Сидел на кухне и смотрел в грязное окно мутными глазами.
– Лёша, надо что-то делать! – Она схватила сына за руку. – Слышишь?
– Что?! – огрызнулся Алексей, уставившись в испуганное лицо матери. – Сдохнуть?
Мать зарыдала, а в голове Алексея всплыли слова, что услышал в последнюю встречу с чёрной сущностью.
– Я на Ди́вань поеду.
Мать открыла рот. Плюхнулась на табуретку.
– На Дивань?! Ну… Это правильно, Лёш, – женщина вытерла слёзы, закинула на плечо кухонное полотенце и запричитала: – Это хорошо. Там лес, речка, баня. Девки хуторские. Глядишь, кого присмотришь… У тётки Власи поживёшь, как всегда. И кошмары твои пройдут. Точно пройдут!
***
Тёмная ночь обнимала хутор Дивань. Такая тихая и прохладная она рождалась только перед праздником летнего солнцеворота. Обходила каждый дом, заглядывала в потухшие окна и шептала, шептала…
Старуха Латия повторяла слова за ней, пыхтела над котелком, трясла сухими кистями в воздухе и постоянно оглядывалась на дверь, вонзая в старое дерево свой подслеповатый взгляд. Огарок свечи освещал комнату, а чёрные тени растягивались острыми пиками по стенам и впивались в бревенчатый потолок.
– Лелька, ставь воду. Сестре скажи, пусть дорогу плетёт. Ровную, – проскрипела старая колдунья.
Белокурая девушка юрко спустилась с печи и схватила худенькой ручкой ведро. Вышла в сени и топнула ногой. Пыль разлетелась искрящимися точками в разные стороны и застыла.
– Жива, давай просыпайся! Дорогу плети. Только без петелек и узелков, мать наказала. Скоро он будет.
С потолка, цепко перебирая ногами и руками по старому дереву, ловко перепрыгнув на стену, словно паук, сползла рыжая лохматая девушка. Зевнула.
– Та кого ещё несёт-то?
– Марену вернём скоро. Просто делай, что говорят. Плети.
***
Тарахтящая буханка затормозила у старой обшарпанной остановки. Алексей вышел. Бросил уставший взгляд на кирпичную стену, где чёрным маркером были даны координаты какой-то Светки. Красным написаны признания в любви Вовке. Посередине была надпись, которую сам Алексей нацарапал ржавым гвоздём в четырнадцать лет.
"Дивань – хутор чудес, пришёл сюда и навсегда исчез!"
Алексей едва улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям и направился по заросшей клевером тропе. Дорога вела к дому крёстной.
Тётка Влася постарела. Сдала. Лицо, усыпанное паутинками морщин, расплылось в беззубой улыбке при виде любимого Алёшки.
– Сынок, – прошептала она и глаза заблестели. – Какой взрослый стал. Худой. Мать говорит не женат ещё… Чего ждёшь-то?
– Иди, обниму, тёть Влась! Соскучился я.
Тётка съёжилась в объятиях Алексея и расплакалась.
– Так ведь, боюсь, будешь как я, всю жизнь один одинёшенек. Ведь тяжко как, сынок, когда рядом-то никого… Тяжко.
Он обнял её крепче, и сердце защемило.
– Прости, что не навещал…
– И правда болезный какой, – крёстная отошла, оглядела его и прикрыла сухой ладошкой рот. – Мать говорит сна нет совсем у тебя, да?
Алексей устало улыбнулся.
– Нормально всё. Прорвёмся. Сейчас отдохну… Свежим воздухом подышу. Как у вас тут вообще? Всё по-старому, по-дивному?
– Так, Лёша, – голос старушки задрожал. – А чего у нас может быть? Живём. Потихоньку.
Алексей отвернулся к окну и тихо произнёс:
– Машка как?
Тётка сжала губы. Она ждала этого вопроса.
– Померла. Машка.
Алексей застыл.
– Как?
– Так уж давненько, Алёш. Дитём ещё. Утопла в Смородиновой. Сама. Говорят.
– Я не знал, – только вымолвил Алексей и сел на табуретку. По сердцу провели иглой.
– Конечно… – зашептала тётка. – Жизнь, Алёшенька, – она такая. Да. Непредсказуемая. Страшная.
Старушка подошла к образам. Перекрестилась. Прошептала молитву и стала накрывать на стол.
– Завтра Купалов день, сынок. Гулянья будут. Сходи. Помнишь, гулянья-то Диваньские?
– Это только в детстве весело было, кока. Сейчас не то уже всё.
Тётка улыбнулась его нежному "кока". Алексей глянул в окно в непроглядную хуторскую темень, задёрнул ситцевые занавески.
– Ты спи, отдыхай, тёть Влась. Меня не жди, я поздно ложусь. А иногда и вовсе не сплю.
***
Старуха прошлась взглядом по серебристым нитям паутины и пальцем макнула в чугунок с водой. Холодная.
– Мёрзнет она, Жива. Мёрзнет сестра твоя.
Рыжая девушка повернулась, взяла с подоконника мёртвого мотылька и приложила его ладонью к сердцу. Насекомое затрепыхалось. Выпорхнуло.
– Скоро, матушка. Недолго осталось… Недолго. Он уже здесь. На Дивани.
– Дорогу сплела?
– Ровнёхонько к ней приведёт. Чистая. Без препятствий.
Жива расправила подол платья, поставила худенькие ладони на стену, оттолкнулась от пола и поползла вверх. Свернувшись улиткой в углу бревенчатого потолка, она замерла.
– Вот и хорошо. Вот и ладненько. Спи, дочка, – прошептала старуха и шумно дунула на свечу.
***
Алексей опять не спал. Прислушивался к мёртвой тишине за окном, к тиканью старых часов в комнате. Он со страхом ждал свой кошмар. Но сущность не пришла. Под утро Тётка Влася захлопотала на кухне.
– Проснулся, сынок? Садись, – старушка потрепала его по бритой голове. – Завтрак стынет.
Он послушно сел за стол. Впервые за долгое время проснулся аппетит, а потому яичница с пирожками и травяным чаем съелись вмиг.
– Молодёжь гуляния собирает. – махнула тётка на окно. – Вон, глянь, чучело Марены девки делают.
Алексей вышел за ворота. На улице собрались хуторские девушки. Они насаживали на шест соломенное чучело, наряжали в белое платье, украшали яркими лентами, бусами из яичной скорлупы.
Алексей тут же вспомнил про сестёр. Оля. Женя. Маша. Жили они в лесу, в бревенчатом домишке со старухой матерью. Девочек хуторчане не жаловали. Дети обзывали их, дразнили. Алексею до сих пор не верилось, что Машка, самая старшая из сестёр, умерла. Именно в неё он был когда-то влюблён. Впервые он увидел Машу на речке, когда пришёл туда порыбачить с местными мальчишками. Маша будто почувствовала любопытный взгляд парня, обернулась. Смахнула со лба прилипшую черную прядь и уставилась на Алексея.
– Эй, проклятая! – завопил Вовка. – А ну, пшла отседова!
Он швырнул небольшой острый камешек в сторону Машки. И тот попал ей в плечо.
– Ты чё, дурак? – Алексей отпихнул друга.
– Смотри-ка, защитничек! А ты знаешь, что она дочь ведьмы? И сама ведьма!
Алексей пожал плечами:
– Обычная девчонка.
Потом Алексей встретил её ещё раз. Познакомились. Машка рассказала о себе, о сёстрах, о жизни в лесу. Алексей узнал, что ей тоже четырнадцать, что сёстры её, как и она сама, избегают людей. Вскоре они стали видеться почти каждый день втайне от друзей. Алексей сам не понял, как влюбился без памяти.
Слухи по хутору быстро поползли. До тётки Власи тоже долетели разговоры местных. Испугавшись, что крестник дружит с “дочкой ведьмы”, она позвонила его матери и сказала забрать сына домой. И под странными предлогами Алексея отправили в город, но он успел пообещать Машке, что обязательно вернётся на следующее лето.
К ней.
И они будут вместе.
Но через год были экзамены в школе, потом в училище. Потом нужно было помогать матери на даче. Потом отец приболел. В итоге Алексей никуда не уехал. А со временем город закрутил, завертел…
***
Пламя вспыхнуло и отразилось в глазах хуторских девушек жёлтыми огоньками. Громкие хороводные песни, заливистый хохот разлились по берегу Смородиновой. Соломенное чучело ярко полыхало, белое платье сворачивалось в чёрную линию. Девушки мысленно просили хороших женихов, здоровых детишек и полной чаши. Парни просто пили самогонку и обнимали раскрасневшихся подруг. Песни и танцы гремели на весь хутор. Алексей сидел у берега реки в одиночестве. Когда костры догорели, гуляющие разошлись, из-за туч появилась бледная луна. Одна из подхмелевших девушек попыталась схватить Алексея за руку и утащить за собой, но он отмахнулся и, подойдя ближе к берегу, сел на песок. Река журчала. Алексей жадно вдыхал ночной воздух и смотрел на сгоревшее чучело, что кинули девушки в воду. На зеркальной глади реки мерно качались звёзды.
У Алексея закружилась голова. Он попытался встать, но нечто вцепилось в правую ногу и потащило в воду. Алексей упал лицом в мокрый песок, затряс ногой, обвитой тиной, и попытался подняться, но свалился на спину. Чёрная жижа обрушилась сверху, крепко прижав к земле. Он крутил головой в разные стороны, пытался кричать, но изо рта вырывались лишь булькающие хрипы.
– Аль-Лёша… – прошипела жижа и расползлась в разные стороны, оставив лежать на дрожащем теле Алексея девушку в белой рубахе.
Незнакомка поднялась на ноги. Длинные чёрные волосы стекали по груди змеями. На шее светились бусы из яичной скорлупы, на запястьях развевались шёлковые ленты. Мертвенно-бледную кожу освещала полная луна.
– Ты обещал вернуться… – она опустила глаза. – Я ждала… Ты меня обманул.
Алексей наконец смог приподняться на локти и стал молча отползать. Сердце его бешено колотилось. Он не мог поверить своим глазам. Это была Маша. Взрослая, красивая, но, похоже… мёртвая?
– Нет, Маш… Не обманул я… Просто… Город закрутил, завертел, – начал оправдываться Алексей, сам не ожидая от себя такой странной реакции.
– Называй меня Мареной, – прошептала она ласково. – Теперь можно.
Алексей замер и попытался сглотнуть слюну в пересохшем горле, но закашлялся. Марена наклонилась ближе к его лицу, жадно поцеловала. Потом ещё. И ещё. Ночь на Иван Купала для Алексея была самой жаркой и дивной в его жизни.
А под утро он так крепко уснул…
***
Мать получила телеграмму ровно через неделю:
"Я ОСТАЮСЬ НА ДИВАНИ ТЧК ЗДЕСЬ РЕЧКА ЗПТ ЛЕС ЗПТ КРАСОТА ВСКЛ И ОЧЕНЬ СЛАДКО СПИТСЯ ТЧК"
Автор: Наташа Лебедевская
Больше рассказов в группе БОЛЬШОЙ ПРОИГРЫВАТЕЛЬ