Продолжение писем Екатерины II к барону Фридриху Мельхиору Гримму
9 мая 1792 г., после обеда
Ничего не читаю, кроме относящегося к XIII веку российской истории. Около сотни старых летописей составляют мою подручную библиотеку. Приятно рыться в этом старом хламе. Остальное время уходит на дела, которые с каждым днем умножаются. Вы о нас услышите, и французские дела отнюдь не будут забыты; но я не сделаю шагу без тех, кому покровительствую и без французского дворянства, которое поддержу, во что бы ни стало.
Генерал Зубов (Платон Александрович) отличается трудолюбием, бескорыстием, усердием и замечательным складом ума; о нем скоро заговорят. От меня опять зависит, чтобы из него вышел Фактотум. Кваренги совершенно здоров; он только что окончил прекрасную большую залу в Зимнем дворце. Живописец Лампи (здесь Старший), приехавший к нам из Вены, недавно списал большущий портрет с вашей покорнейшей услужницы, и все говорят, что никогда не видали ничего подобного. Зато же и мучили меня в восемь приемов.
Вы рассказываете о бароне Бретейле и о намерениях, которые ему приписывали; на это я вам скажу в свою очередь, что "новомодные шарлатанства" лишь сгубили Францию, и я думаю, что "новая форма" правления только усилит сумятицу; а можно бы из "прежней повытащить гвозди", от которых страдало политическое тело.
Но действовать нужно не спеша, с осторожностью и с рассудком. К несчастью, зло коренится в Тюильри, и между нами будь сказано, исключительно там. К чему эти двойные, тройные, четверные ходы? К чему противоречивые письма? Чего они хотят, чего не хотят, я, право, не знаю; да и никто ничего тут не понимает. Муж говорит одно, жена другое; то, по словам своей половины, он дает согласие, то опять отрекается.
Не говорите об этом никому, но это истинная правда.
14-го августа 1792 г., в 7 часов утра
Благодарю вас за прекрасное поздравление по случаю исполнившегося тридцатилетия моего царствования. Года через два или три надеюсь иметь правнучат от Александра.
Как бы вы удивились и пришли в восхищение, при виде этого высокого, красивого, славного юноши. О, как много в нем хорошего! Он олицетворенное чистосердечие, и вместе с тем, какая глубина, какая последовательность мысли! У него твёрдые правила и беспримерное желание во всем поступать хорошо.
Послушайте, к чему торопиться с коронацией? Мне это не по вкусу (écoutez: je n'aime pas les couronnements en poste). Соломон сказал: "Всему свое время". Сперва мы женим Александра, а там со временем и коронуем его со всеми церемониями, и будут при том всякие торжества и всевозможные народные празднества.
Все будет блестяще, величественно, великолепно. О как он сам будет счастлив, и как с ним будут счастливы! При всем том, он чрезвычайно скромен и естествен: в нем нет ничего деланного. Ах, какой он славный! Все от него без ума, да и немудрено. Он наш любимец, и очень хорошо знает это, и идет своей дорогой. Голова у него несколько наперед, красивая голова! Когда на нее посмотришь, забываешь, что он ее держит недовольно прямо и немного наклоняет вперед.
Его уже часто осуждали за это, но когда он танцует или сидит на лошади, то держит голову прямо над плечами и напоминает Аполлона Бельведерского тем, кто имеет честь знать сего последнего. У него совершенно такой же величественный вид. Для 14-ти лет он таки толстенек, но полно: об том не следует говорить слишком много.
16 августа 1792 г.
Возвращаюсь из моей колоннады, где прогуливалась между бронзовыми бюстами, которые там уже поставлены. Если вам любопытно знать, кто эти достойные люди, я для вас сделала, гуляя, список им. Не поверите, какие прелестные мысли рождаются в подобном сообществе! Я поистине нахожу в том удовольствие.
Юлий Цезарь, Ахиллес, Цицерон, Фокс, Демосфен, Сенека, Овидий, Софокл, Теокрит, Геродот, Геркулес, Карнеад, Лизий, Теофраст, Питтак, Сафо и Фаон, Аполлон, Гомер, Платон.
Это бронзовые головы, находящиеся ныне в Царском Селе, в колоннаде. Со временем их будет 82.
7-го декабря 1792 г.
Скажите, пожалуйста, где вы теперь? (в начале 1792 года Гримм снова был в Париже). Так как вы бежите, преследуемые Кюстином (Адам Филипп) и Дюмурье (Шарль Франсуа), то может в один прекрасный день и согласитесь исполнить мою просьбу, бросите в огонь мои письма, чтоб они не попались в руки демонам, которые, как видите, отлично умеют идти вперед, - куда им нужно, несмотря на дожди, грязь, недостаток припасов и фуража, а наши увальни никак не могут попасть, куда им следует.
Кстати, скажите на милость, что же это делает ваш отчасти ученик, преславный ландграф Гессен-Дармштадский (Людвиг I Гессенский)? У него в Гессене 4000 солдат, а он ничего не предпринимает для своей собственной защиты против французов? Право, только в Германии и можно найти такое образцовое неразумие.
Ему следовало бы дать себя изрезать на куски "за свое правое дело", вместо того он "умирает со страху вместе со своим никому ненужным войском в Гессене". Вот так достойный герой нынешнего века!
Ну что же? Если вас так занимает музыка в нынешние бедственные времена, ступайте в Мюнхен; там можете слушать наиученейшую музыку вместе с князем Изенбургом, военным министром баварского курфюрста (Карл Теодор). А этот самый князь Изенбург, военный министр курфюрста баварского, с кем вы будете слушать наиученейшую немецкую музыку, расскажет вам, может быть, между прочим, как "его высочество в чине полковника оставил нашу службу, где его все знали за труса".
Он два месяца тому назад писал мне, что "желает вновь вернуться к нам в качестве полного генерала", на что я отвечала самым вежливым образом, что, "так как я в мире со всеми, а германской империи угрожает война, то пусть его высочество и посвятит лучше своему отечеству блестящие свои дарования, которыми, конечно, добудет себе славы".
Меня радует, что вы убеждены в верности моего взгляда и суждений относительно современных событий; но при всем том слушатели мои остаются глухи: всяк полагает, что понимает больше меня в этом деле. Спросите у вашего Св. Николая (здесь Н. П. Румянцев): он вам скажет, что никто меня не слушает, несмотря на все мое красноречие.
Небо на всех наслало ослепление. Вы очень сердитесь на графиню Шувалову за то, что она увезла двух немецких принцесс? Вы их берегли для деятельных граждан, сопутников Дюмурье, для "сынов равенства"? Впрочем, благодарю за доверие, которое вы мне оказываете, поручая передать ваше письмо графине Шуваловой; поручение ваше исполнено.
Послушай, козел отпущения, все эти дни я так много писала о современных событиях, что тебе ни напишу о них ни слова; дай Бог, чтоб меня послушали; но к несчастью задача не под силу тем, кто за, нее взялся.
1793 год
13-го апреля 1793 г.
В последнее время события следуют одно за другим с такой быстротой, что я за ними не поспеваю, и у меня постоянно недосуг. От этого-то вы получите лоскуток бумаги, на котором не наберется столько строчек, сколько я вам писывала прежде страниц или листов. Послушайте, иногда бывало, что государственная власть становилась дряблою, но чтобы она переходила в руки злодеев, этого, кажется, еще никогда не бывало.
Удовольствие это предназначалось XVIII-му веку, который когда-то хвастался, что "он самый мягкий, самый просвещенный между всеми веками", и этот-то век породил среди города, славнейшего между всеми, когда-либо существовавшими городами, таких жестокосердых людей. Ах, какие отвратительные существа!
Мне нравится, что сказал ирландский священник Людовику XVI-му: "Сын Людовика Святого, гряди на Небо!". Помните, вы мне когда-то говорили, что "видели от людей только добро", а я вам отвечала: "В каком тесном кружке жили вы до сих пор!".
Знаете ли вы, что происходит на ваших глазах во Франции? Галлы силятся изгнать франков; но, вы увидите, франки вновь вернутся, и тогда дикие звери, так жадно пьющие человеческую кровь, будут или истреблены, или принуждены скрываться, где попало.
Я велела у себя привести к присяге всех, кто хочет оставаться в России, и представьте, что случилось? Все, кто присягнули, превратились в "ревностных роялистов". Об этом может засвидетельствовать граф д'Артуа (здесь будущий Карл X), который живет здесь уже пять недель. С ним здесь всё обращаются как с королевским сыном. Завтра он уезжает.
Надеюсь, что он доволен своим пребыванием у нас: по крайней мере он мог видеть, что все старались облегчить его несчастное положение и не подбавлять горечи, тогда как в других местах считают необходимым приучать их к этому; но это жестоко. Наконец, я надеюсь, что он отдаст справедливость нашему честному и откровенному образу действий относительно его.
Я нашла в нем все качества, которые желала видеть: он одарен ясным пониманием, душой возвышенною, сердцем добрым и великодушным. Каких им еще нужно принцев? Епископ Аррасский, - человек умный, с которым приятно вести разумную беседу.
Касательно ваших проектов можно сказать, что умные люди всегда согласны: придет пора, проученные эмигранты соединятся с принцами. Это их назначение. Мы получили известие об отпадении Дюмурье; отчего он этого не сделал на мельнице Вальми?
Король был бы теперь жив; если он тогда же предлагал это, а проклятый герцог Брауншвейгский не воспользовался предложением, то он действительно очень виновен. Я передала графу д'Артуа ваше письмо.
В С.-Петербурге, в Таврическом дворце, 22-го апреля 1793 г.
Вчера, в Великий Четверг и в день моего рождения, я причащалась. Я здесь с воскресенья. Дом стоит в саду. Вы знаете, что и дом, и сад принадлежали князю Потемкину. Расположение и убранство прелестны. Так как всю неделю стояла чудная погода, то мы постоянно гуляли, насколько это возможно при говенье; я говорю мы, потому что со мной тут мои три внучки.
Великие князья Александр и Константин остались в зимнем дворце с отцом, матерью, двумя младшими сестрами и баденскими принцессами. Константин по этому поводу заметил: "Понятно, что брата оставили с невестой, а я-то что ж буду там делать?". Говоря по правде, они оба завидуют трем старшим сестрам, которые переехали сюда говеть со мной.
Граф д'Артуа неделю тому назад уехал в Ревель, - там он сядет на фрегат, который и доставит его или в Гулль в Англии, или в какой-нибудь другой порт Англии или Голландии, куда ему будет угодно высадиться. Он уже знает об отпадении Дюмурье и что тот уехал к ученику графа Суворова-Рымникского, к принцу Кобургскому, этому Иосии, который один не остается в бездействии.
Такая его судьба, что ему облегчают победу, а это не со всеми бывает; но мне не нравятся воззвания его высочества. Для нас, посторонних зрителей, ясно, что такой взгляд на дело поведет не к миру, а к продолжению волнений, чтоб удобнее было в мутной воде рыбу ловить.
Граф д'Артуа, епископ Арраский, и др., кажется, остались довольны нашим приемом и своим пребыванием в России. Г. д'Артуа любит меня как родную мать. Он всем понравился; у него горячее сердце, быстрое соображение и здравый ум; он охотно выслушивает добрые советы и, я уверена, будет им следовать.
Мне кажется, что у него есть мужество и неустрашимость. Епископ Аррасский человек умный и рассудительный, я бы желала, чтоб при графе д'Артуа был какой-нибудь опытный хороший генерал, но, во всяком случае, лучших людей желать нельзя, и раз он будет регентом королевства, я уверена, что дело у него пойдет отлично.
Несчастье лучший наставник в свете, и право, я думаю, Генрих IV не был опытнее его. Чтоб совершить великие дела, нужно знание четырех или пяти неоспоримых истин, и все зависит от этого: если он их будет держаться, будет и удача. Здешние французы, очищенные принесенной присягой, все выражали ему достодолжные чувства.
Царское Село, 14-го мая 1793 г.
Представьте, какое подозрение пало на Александра! Кто бы мог это подумать? Один из приставленных к нему кавалеров вздумал прошлое лето перевести на русский язык с английского комедию Шеридана "Школу Злословия". Она была представлена в Эрмитаже, и все нашли, что русский перевод гораздо лучше французского, сделанного во Франции, и что в нем "бездна остроумия".
Перевод так хорошо приноровлён к нашим нравам и обычаям, и сделан таким своеобразным языком, что все пришли в восторг. Александр тоже не отставал от других в громких изъявлениях одобрения. Я просто думала, что он из дружбы к переводчику придает такую цену аплодисментам.
Пьесу стали давать в городе, но там публику было не так легко провести как меня. Все заговорили, что, должно быть, Александру принадлежит большая часть мнимого перевода с английского, что он этот язык знает лучше своего кавалера, и что напрасно он скромничает: все знают, что удачные остроты принадлежат ему.
Слухи дошли до меня, и я ему про них сказала. Он стал отрекаться, но покраснел и объяснил, что он слышал отрывки в чтении, может быть, иногда высказывал свое мнение, а кавалер его воспользовался этим и кое-что изменил в переводе. Но как болезни-то прилипчивы! Вот что значит дурной пример!
Царское Село, 28 июня 1793 г.
Помните ли вы маскарад в Петергофе, когда два северные тирана (т. е. Екатерина и Густав III-й в 1777 г., когда Гримм жил в России) повстречали философа и так надоели ему? И все-таки, несмотря на все наши недостатки, мы, тираны, более чем когда-либо необходимы на сем свете. Посмотрите, как плохо без нас.
Граф Панин, который произносил в нос и при каждой остановке делал "гм, гм", обыкновенно говаривал: "Короли, короли - это необходимое зло, без него обойтись нельзя". А когда я ему жаловалась, что не всё делается так, как бы хотелось, он говорил: "На что ж вы жалуетесь? Если б на свете все было совершенство или способно к совершенству, тогда бы вас совсем не нужно было".
Ну что ж, разве Франция или нынешняя Галлия не подтверждают истины его слов? Когда я говорю Галлия, я знаю, что я понимаю под этим словом; потому что кто же не видит (любимое выражение Лафатера), что изгнание дворянства это изгнание галлами франков-победителей. (Один из критиков Лафатера, которому надоело беспрестанно повторяющееся восклицание: "Кто ж не видит, когда у него на носу то и то", возражает ему: "Да вот я не вижу").
Я послала графа д'Артуа, или лучше сказать посоветовала ему ехать в Англию. Без меня он не мог бы высадиться во Франции, и нам бы, может быть, удалось вдвоем положить конец неурядице. Но в Англии воспользовались тем предлогом, что у принца много долгов и отправили его в Гамм. Ни там и нигде не желают, чтоб смуты окончились, а между тем жалуются на двойные и тройные расходы, которые приходится нести; а все оттого, что не принимают таких мер, которые бы сразу пресекли зло.
Благодаря противоречию во взглядах и стремлениях, образовалась политическая разнородная смесь: вы видите, какие от этого жалкие последствия. Все хотят мира, а договариваться не с кем, и мер никаких для этой цели не принимается: напротив, судя по тому, что творится, очевидно, что войне конца не будет.
5 августа 1792. В день отъезда из Царского Села принцессы Фредерики Баденской (здесь сестра нашей Елизаветы Алексеевны)
Отвечать на ваше письмо мне некогда, потому что я составляю второй том родословника для Российской истории. До сих пор все, кто принимались за Историю России, постоянно впадали в ошибки, потому что не следовали тому родословному порядку, который мы составили. Первый том уже напечатан и считается классическим руководством для справок по Российской истории.
19 ноября 1793 г.
Усмотрев из вашего последнего письма от октября месяца, что вы находитесь в нищете по милости злодеев-цареубийц, которые захватили власть во Франции и обращают ее в пустыню, населенную самыми лютыми зверями, когда либо осквернявшими собою землю, посылаю вам при сем три векселя, - денежку на черный день: всего на двадцать тысяч рублей. Если вы поедете в Вену, или вздумаете приобрести дачу, я вам в будущем году пришлю еще пятьдесят тысяч.
4 декабря 1793 г.
"Catharina in ihrer Thaten" ("Екатерина в ее деяниях"): таково заглавие книги, которую вы мне прислали в тройной обёртке. Я ее сию минуту развернула. Слушайте, козел отпущения, разве можно так расхваливать людей? Вы прослывете за отъявленного льстеца, да оно и похоже!
Если верить книге, то я на старости лет вдруг сделалась образцовой правительницей. Ах, Господи, Господи! Обо мне столько говорили дурного, да и теперь еще говорят, что образцовою меня назвать отнюдь нельзя, коли всему верить.
Знаете ли вы, что похвалы мне никогда не приносили пользы; но когда начинали меня злословить, я с гордою самоуверенностью говорила про себя в насмешку хулителям: "Отмстим им, уличим их во лжи!" Но к чему такая хвалебная рацея? Какая от нее польза? Кроме длинноты и скуки ничего нет.
5 декабря 1793 г.
Французские философы, которых считают подготовителями революции, ошиблись в одном: в своих проповедях они обращались к людям, предполагая в них доброе сердце и таковую же волю, а вместо того учением их воспользовались прокуроры, адвокаты и разные негодяи, чтоб под покровом этого учения (впрочем они и его отбросили) совершать самые ужасные преступления, на какие только способны отвратительнейшие в мире злодеи.
Они своими злодеяниями поработили себе парижскую чернь: никогда еще не испытывала она столь жестокой и столь бессмысленной тирании как теперь, и это-то она дерзает называть свободой!
Ее образумят голод и чума, и когда убийцы короля истребят друг друга, тогда только можно надеяться на перемену к лучшему. Господи, Боже мой! Если б слушались меня, многое было бы иначе; но венский двор, со своими вожаками, бароном Брейтелем и графом Мерси, воображал, будто мне издали ничего не видно, что делается, и продолжал упорствовать в своем мнении, будто королева (здесь Мария-Антуанетта) будет "в большей безопасности среди якобинцев", чем "под покровительством братьев короля".
Я ничего не выдумываю: это факт. За этот ложный принцип пришлось поплатиться жизнью. Таковы были последствия ошибки.
Теперь дворы венский и английский начинают, кажется, соглашаться с тем, что я им беспрерывно проповедую вот уже три года, но, послушайся они меня раньше, не совершилось бы так много преступлений, да и трат было бы меньше. В ту минуту, как они приходят в разум, короля прусского (Фридрих Вильгельм II) подучают предъявить самые несообразные, чрезмерные требования. Посмотрим, что из этого будет? Если он не образумится, тем хуже для него.
6-го декабря 1793 г. Наши новобрачные (Александр Павлович и Елизавета Алексеевна), по-видимому, очень заняты друг другом, а шаловливый Константин (Павлович) вертится около них. Вы не можете себе представить, какой это чудак: он совсем некрасив, чрезвычайно жив, умен и остер, при том легкомыслен как майский жук; но у него превосходное сердце, сильное стремление к добру, и в своих проступках он всегда сознается откровенно.
На мой взгляд, он милый мальчик и далеко недюжинная личность; делает он все порывами. В публике брат его пользуется несравненно большей любовью. Несмотря на все это, я предсказываю ему блестящую будущность. В детстве он был нескладен, точно медвежонок, но теперь совсем не то.
Продолжение следует