Я один выжил, уцелел. Моя мать со щенками так и осталась на дне водосточной канавы. Остыла на бетоне, лежала, холодная уже, щенки, мои братья и сёстры скулили голодом, просили - мама, мама... А я один выбрался, пошёл. Подобрали меня, измождённого, слабого, уже немого. Мне дали кров и заботу, еду и тряпку, что-бы я отлежался как-то, окреп немного. И я стал псом, я поднялся, я жил среди вас. Мне не надо было многого слишком, вода и еда в собачьей миске. Меня ласкали ваши руки, гладили, хвалили. Холод я терпел в будке, из щелей дуло. Но это лучше, чем скулить под крыльцом на земле. Так я и жил, пока ограничитель свободы, ошейник, не порвался. Мне захотелось размять лапы, меня манило всё новое. Решил посмотреть что за забором, сбежал. Вы строите интересные штуки, две идут вдоль параллельно, пахнут железом. Я побежал, там, где их стало много, лапа попала, больно, скулил. Дальше бежал, страшно стало, хромал, испугался. Свернул, дальше пустошь, пахнет едой. Я вспомнил дом и тепло, хромал. Глаза влагой наполнились, она стекала по морде, мешала видеть и скатывалась, оставляя бороздки солёные прям в пасть. Я увидел своих, такие же бродяги, думал что примут к себе, покажут где можно полакомиться, а они оказались псами, налетели, начали гнать. Кусали, я заскулил. Прогнали, порвали бок, я убежал, зализывал раны. Вы, добрые, которые ещё маленькое начало, кормили меня, чесали за ухом, я уже не доверял вам, а он, малыш, вынул хлеба краюху, кинул на дорожную пыль, на, ешь, бедолага, сказал и сам заплакал, видя меня с перебитой лапой. Я не помню где я жил, я потерялся, теперь скитаюсь по свету, ищу добрых людей, приютите меня, служить правдой буду, прошу, не хочу гнить в канаве...