1. «Подолгу бродил я по лагерю и понял: не добротная пища облагораживает царство - добротные потребности жителей и усердие их в трудах. Не получая, а отдавая, обретаешь благородство. Благородны ремесленники, о которых я говорил, они не пожалели себя, трудясь денно и нощно, и получили взамен вечность, избавившись от страха смерти. Благородны воины: пролив кровь, они стали опорой царства и уже не умрут. Но не облагородишься, покупая себе самые прекрасные вещи у лавочников и любуясь всю жизнь только безупречным. Облагораживает творчество. Я видел вырождающиеся народы: они не пишут стихов, они их читают, пока рабы обрабатывают для них землю.
… Я не люблю людей с омертвелым сердцем. Тот, кто не тратит себя, становится пустым местом. Жизнь не принесет ему зрелости. Время для него - струйка песка, истирающая его плоть в прах. Что я верну Господу после его смерти?» (гл.6/32-33).
Краткое содержание главы 6. О преемственности поколений. «Нужна повозка». Руки старика. О пище духовной. О благородстве: «Не получая, а отдавая, обретаешь благородство». О вырождающихся народах. О ребенке Ибрагима. Раздумья о смерти – закономерной и преждевременной. О радости ремесла. Рассуждения о времени.
Воспоминания о фараонах. Мастера-ткачихи ковров – «А я знаю, что вышивая, женщины день за днем преображали в вышивку самих себя»
Творчество – создание долговечного: храма, пирамиды, книги… я должен что-то оставить после себя: совхоз, созданный мной – разрушен, его почти сровняли с землей; наука в Диевке, в которую я вложил весь свой юношеский пыл и задор – уничтожена; все, чему я свято верил и поклонялся – в светлое будущее, - низвергнуто и истоптано. Вся разумная и плодотворно прожитая жизнь превратилась в прах. «Что еще я могу сотворить в свои пожилые годы? Книги!». В них должен быть анализ прошитой жизни. Люди, с которыми столкнула меня жизнь, события, в которых я принимал участие. И личная жизнь: семья, жена, дети, внучки… Я не хочу оставить после себя пустоту…
2.«Плохо, если сердце возобладало над душой.
Плохо, если чувство возобладало над духом.
Вглядываясь в мое царство, я понял: легко объединяет людей не дух, а чувство, но дух выше чувства. Значит, дух должен сделаться чувством, но совсем не потому, что чувство важнее. Душа-сердце. Дух-чувство. Через чувство объединить дух?
Поэтому-то и нельзя, чтобы художник был в подчинении у народа. Творчество должно открыть народу чего ему желать. Он должен вкусить от духа и полученное сделать чувством. Народ - желудок, полученную пищу он должен переработать в свет и благодать» (гл.23/93).
Культура должна извне проникать в сознание народа, а носителями культуры были художники, писатели, поэты, музыканты, скульпторы, мудрецы-старейшины - они формировали для нас горизонты будущего, наши духовные ценности, пополняли наш культурный багаж.
Наступили иные времена, поменялись носители культуры, - дай им волю и они оболгут любую добродетель и обратят её в пошлость. Что делать? Выставить барьеры на пути пороков и пошлости. Вы спросите какие? Мембрану, которая будет препятствовать проникновению всякой пошлости и пороков в наше сознание. Что эта за мембрана? Цензура!
3. «Я задумался о красоте вещей. В этой деревне красиво расписывали миски, в соседней – некрасиво. И понял: нет средства, с помощью которого все миски расписывались бы красиво. Затраты на ремесленные школы, конкурсы, почетные дипломы не в помощь красоте. Больше того, можно трудиться день и ночь напролет, но если тебя занимает не роспись миски, а что-то еще, она получится вычурной, грубой и вульгарной. Ведь тебя сна лишила не миска, а жадность, тщеславие, честолюбие. Ты занят собой, ты не служишь Господу, который дал тебе возможность пожертвовать собой, самозабвенно претворяясь в вещь. Он тебе ее вместо алтаря, и она вместила бы все: твои морщины, тяжкий вздох, покрасневшие веки, дрожащие, утомленные вечной работой руки, блаженство вечернего отдыха и твое усердие. Благодатна только молитва, а молитва – это самозабвенное дарение себя, чтобы наконец сбыться. Ты же птица, она вьет гнездо, и в нем тепло; ты же пчела, она собирает мед, и он сладок; ты же человек, он лепит вазу, любя только вазу, только любя, а значит молитвенно. Ты влюблялся в стихи, написанные ради денег? В стихах ради денег не бывает поэзии. В вазе для конкурса нет благоговения перед Господом. В ней есть твое тщеславие, корысть и притязания невысокого полета» (гл.66-177-178).
Комменты???
4. «Есть у меня и еще один враг – вещи. Пришло время тебе понять величайшее из своих заблуждений: ты слишком доверился вещам. Но я говорю тебе: значимо только усердие и рвение.
… Назначение вещи - тянуть тебя вверх, она тебе в помощь, пока ты ее завоевываешь, а не тогда, когда заполучил. В друзья я взял себе того, кто вопреки трудностям понуждает тебя карабкаться в гору, взяться за тяжкий труд, пробиваться к стихам, добиваться любви недоступной красавицы, ибо он понуждаем тебя сбыться. Чему служат запасы готового? Спячке. Ты добыл алмаз – что тебе делать с ним?».
Это в продолжении пункта 1. Реклама – это страшное ширмаческое действо – невежественного человека легко убедят в том, что ему достаточно купить скандинавские палки и все болезни двигательной функции организма как гадалка отшепчет. А в духовном плане агрессивная, многодневная, лживая реклама пошлых, антинародных, разрушающих и поганящих нашу историю фильмов непризнанного «гения» российского кинематографа Бондарчука-сына с его похабно-лживыми фильмами «9-ая рота», «Сталинград». Афганцы и еще живые участники Сталинградской битвы прокляли этого так называемого режиссера. Если он умел читать, то от потоков проклятий человек с нормальной психикой публично покаялся перед теми, чью память и совесть он осквернил и пошел бы в монахи отмаливать свою пошлую душу, а так как он начисто лишен духовности, то ему одна стезя – метлу в руки и мести улицы Волгограда.
И ведь не найдется правитель, который бы своим указом запретил пошлость, искажение исторической правды, всякого рода «копание в грязном белье нашего населения» на главных телеканалах российского телевидения. Я не оговорился, именно российского, ибо многие из нас (бывших жителей СССР) считаем своей праматерью Россию. Любим ее сыновьей любовью.
… Я говорю тебе это, потому что постиг глубинный смысл жертвенности, ты отдаешь не ради того, чтобы испытать чувство обездоленности, ты отдашь, чтобы почувствовать себя щедрым богачом.
… Празднество и жертвенность сродни друг другу: радостью тебя полнит отданное. Ты - дровосек, что праздничнее для тебя костра из твоих поленьев? Отдых после тяжкого подъема в гору разве не праздник? Сбор винограда на твоем заботливо обихоженном винограднике? И много ли было у тебя радости, когда ты проедал запасенное впрок? Праздник – всегда завершение изнурительного пути. Что праздновать, если ты не сдвинулся с места? Карабкайся!
… Безмолвие, безбрежность, как ты нуждаешься в них! Они тебе вместо пищи, потому что измучила тебя дробная конкретность событий, дел, вещей, которая тебе не впрок.
... Я возвращаю вкус празднику, что давным-давно позабыт. Праздник – это завершение долгих приуготовлений к празднику, вершина горы после изнурительного подъема, алмаз, который тебе позволено добыть из глубин земли, победа, увенчавшая долгую войну, первый завтрак после изнурительной болезни, предвкушение любви, когда в ответ на признание она опустила глаза…» (гл.112/276-279).
5. Сетуя на отсутствие энтузиазма у своих приверженцев, всякая духовная культура, как и всякая религия, изобличает самое себя. Долг ее (культуры) состоит в том, чтобы воодушевить их. То же самое, если она жалуется на ненависть противников. Ее долг — обратить их в свою веру. А между тем моя культура, которая некогда могла противостоять гонениям, воспламенить своих апостолов, сломить ярость врагов, освободить порабощенные народы, сегодня не сумела ни воодушевить людей, ни обратить их в свою веру. Если я стремлюсь понять, в чем коренятся причины моего поражения, если я хочу и надеюсь возродиться, мне прежде всего нужно вновь обрести источник духовных сил, который я утратил. (Военный летчик, 403-404).
6. Если именно эта религия, эта культура, эта мера вещей, эта форма деятельности, а не какая-либо иная дают человеку ощущение душевной полноты, могущество, которого он в себе и не подозревал, значит, именно эта мера вещей, эта культура, эта форма деятельности и есть истина человека. А здравый смысл? Его дело — объяснять жизнь, пусть выкручивается как угодно
(Планета людей, 277).
7. Есть некая общая мера качеств, которыми я хотел бы наделить людей моей духовной культуры. Есть краеугольный камень той особой общности, которую они должны основать. Есть начало, от которого некогда пошло все: и корни, и ствол, и ветви, и плоды. Что же это за начало? Начало это - могучее зерно, брошенное в чернозем, на котором произрастают люди. Только оно может сделать меня победителем (Военный летчик, 405).
8. «Ты говоришь, скульпторы и гранильщики не сделают мой народ богаче? Неправда, разве многообразие занятий не богатство? Ведь кроме насущных трудов, есть еще и труды по взращиванию культуры» (гл.115/286).