Нынче урожайный год на яблоки. Через забор на Олин участок свешивается соседская яблоня, на ней висят крупные румяные плоды. Пытается пропихнуть ветку обратно на соседскую территорию – но она слишком толстая, того гляди обломится.
Какие у Оли замечательные новые соседи! Из всех яблок она печётшарлотку с корицей и идётк хозяевам яблони. Вот и повод познакомиться ближе.стную яму, чтобы не устраивать зимовку для слизней. Остальные собирает и, завидев соседку, протягивает пакет через забор.
– Ай, да какие глупости! – машет она рукой. – Куда их девать, уже рублю курочкам и поросёнку. Компотику сварите, покушаете.
– Спасибо!
– А и на доброе здоровьице!
Какие у Оли замечательные новые соседи! Из всех яблок она печёт шарлотку с корицей и идёт к хозяевам яблони. Вот и повод познакомиться ближе.
Подходит к калитке и слышит диалог яблочных соседей, мужа и жены. Что-то они там вскапывают и миролюбиво, семейно беседуют.
– Нет, ну что за народ! Я не перестаю удивляться этой святой простоте.
– Я уже ничему на этом свете не перестаю удивляться. Чем дольше живу, тем больше не перестаю удивляться, – согласно бурчит муж.
– Скажи, Сёма: разве у нас война или эти люди умирают с голоду? У меня бы те яблоки застряли поперёк горла. Целый пакет. Вроде не бедные люди, а прямо задрожали и вцепились в эти паданцы, как не знаю кто. Неужели не могут, наконец, пойти на рынок и купить хороших яблок хоть десять вёдер – стоят копейки?
– И не говори, – пыхтит Сёма, – купят они…
– Или для приличия отказывались, упирались бы, – волнуется соседка. – Хотя бы для виду, из вежливости дали чисто символическую сумму…
– Жди, ага. Догонят и ещё дадут. – У них с мужем прекрасная совместимость. Они даже думают в унисон.
– Предложи кто мне – я бы, разумеется, не взяла. Но это же другое поколение, которое нам не понять. Как будто люди яблок в глаза не видели. Как будто их месяц держали голодом.
– Раздавай больше, приваживай, – добродушно пеняет Сёма. – Ты у меня готова последнее отдать. Им только палец протяни – руку оттяпают.
Переговариваются негромко, лениво, благостно. Погода располагающая, тёплая, безветренная. Голоса, стук лопат, даже дыхание отчётливо слышны. Работают в охотку, просто хочется занять языки. Все темы переговорены, истерты вдоль и поперёк. А тут прямо свалился подарок свыше – соседка Оля с яблоками. Есть простор разгуляться мыслям и языкам на весь вечер, а может, и на утро останется.
Оля стоит за забором со своей сиротливо укутанной в платок, ещё тёплой шарлоткой. Постояв, с улыбкой входит в калитку. Растерянные и несколько пристыженные («Слышала нас? Не слышала?») хозяева тревожно переглядываются, откладывают лопаты и ведут Олю в дом.
Её гостеприимно водят по комнатам.
«Здесь зимний сад. Здесь у мужа мастерская. Обои поклеили – рисунок и текстура не очень… Будем менять».
***
Потом все пьют чай, и Оле наперебой рассказывают, где посадить яблони, чтобы уберечь от грунтовых вод. Какой сорт лучше подходит для наших широт, и чем подкармливать, и как укутывать на зиму. У калитки они прощаются почти родными людьми, обмениваются телефонами.
А ведь час назад Оля могла запустить через забор в сладкую парочку сладким пирогом, со словами:
«Подавитесь вы своими яблоками!»
Или просто развернуться и уйти, и слопать шарлотку на пару с мужем. И на всю оставшуюся жизнь надуться на соседей и на весь мир.
Но зачем? Девять десятых жизни зачастую и так проходит в бесплодном перебирании, просеивании, жвачке и обсасывании пустых и едких обид. Не со зла – от скуки. Не так посмотрели. Не то сказали. К чему пополнять армию обиженных и непонятых? Жизнь так коротка.
И не Оля ли позапрошлым летом пожалела для сестры кофточку, которая ей так нравилась? А когда передумала, кофточка на сестру уже не налезла. Так и висит в шкафу, как укор совести…
***
С яблони с шурханьем вспархивает стая нарядных сорок.
– Ну, что ты будешь делать с этими голодранками! Гоняешь их, гоняешь.
– И не говорите! Как будто их месяц голодом держали! – подхватывает хитрая Оля. – Как будто яблок в глаза не видели!
Супруги с тревогой переглядываются. Оля безмятежно улыбается. Нелёгкая это работа: быть мудрой.
…Они дружат, ходят в гости, при случае выручают друг друга. Недавно Оля вляпалась в неприятную денежную историю. Соседи посовещались и помогли ей крупной суммой, между прочим, отложив свою поездку к морю. Да не больно они туда и хотели.
Очень, очень милейшие, простые и щедрые люди!
КОТЯТА В ШКАФУ
Люди земных знаков – они практичные, крепкие, цельные, энергичные. Как Олина соседка. Слова «депрессия» и «апатия» для неё – синоним лени и распущенности. Ей не свойственны комплексы, внутренний раздрай, отчаяние, беспричинная тоска, смутные терзания и прочая интеллигентская гниль.
Она уж точно не болтается после бессонной ночи по дому полдня в халате, задумчиво сыпля вокруг хлопьями сигаретного пепла. Вы спросите, о чём можно думать полдня? О разном…
Эх, Оле бы так, как соседке! Бодро вскакивать с солнцем, умываться холодной водой. День-деньской возделывать и обихаживать свой огород, своё цветущее и плодоносящее царство-государство.
Потом удовлетворённо, горделиво окинуть взглядом дело рук своих – и в баньку с веничком. Выпарить с потом здоровую усталость, ополоснуться – и заново родиться, и возлюбить весь мир. Окутать чистое до скрипа розовое тело в пушистую простыню.
Потом к телевизору – пить чай и смотреть баловника Диму Нагиева. И уснуть над бесхитростным отечественным сериалом: крепко, без сновидений. А утром встретить очередное рождение солнца… А-а-а, Оля тоже так хочет(только без Нагиева и сериалов)!
Иногда на Олю находит «стих», и она чего-то там неумело копошится в огороде. И даже частично познаёт, какое это наслаждение – приятная опустошающая физическая истома.
Чистота и порядок на твоём кусочке земли, чистота и покой в твоих душе и помыслах. А после баньки чистота и невесомость, и покой тела… Жаль, что Оли не хватает надолго, в отличие от соседки.
Она-то не ведает мучительных сомнений. У неё всё получается, всё ладится в её уютных сильных округлых руках. Эти руки хлопочут день-деньской, наводят чистоту, шьют, вяжут. Закручивают банки, выращивают прекрасные розы, пекут пироги, ласкают внуков… Она очень чадолюбива, моя соседка.
А ещё она своими уютными мягкими не дрогнувшими руками выбрасывает котят. Смеясь, рассказывает, как напоследок потискает их пушистые тельца, посюсюкает, чмокнет в тёплые пузики – и оставит в лесу у детского санатория.
– Кыш! Ищите себе хозяев! Сытенькие, ухоженные – кто-нибудь подберёт.
Чтобы испуганные котята не жались к ней, а скорей убежали, делает сердитое лицо и топает на них ногами. Но это она так, понарошку пугает, притворяется – на самом деле соседка добрейшей души человек. Иначе как она сразу забывает о них и спит сном праведника? Пожимает плечами:
«Это ж не люди».
А Олю эти котята преследуют долго… Бродят и пищат в закоулках памяти.
Оля не знает, как в ней это уживается. Идеальная любящая бабушка, буквально облепленная детьми и внуками – и монстр. Но ведь уживаются в женщине, в любой женщине, ангел и чудовище.
Сумасшедшая любовь к ребёнку, ужас при одной мысли, что его могло не быть – и… Хладнокровное, по медицинской записи, убийство во чреве его не родившихся братьев и сестёр… И ведь не смешиваются мадонна с младенцем и чудовище-детоубийца, как вода с маслом.
***
Оля знает одну женщину: очень нервная, тонкая дама. Вот уж кто воспринимает чужую боль обострённо, как свою собственную. Про таких говорят: сгорает как свечка. Или: живёт с сердцем с содранной кожей. Недавно скончался её любимый пёс, и она была близка к суициду.
Зато когда один за другим ушли её родители, она на похоронах нанесла едкую мазь в уголки глаз: чтобы хоть для приличия выдавить слезу.
– Может, замкнуло от горя? Так бывает…
Она пожимает плечами:
– Вот здесь, – показывает на сердце, – пусто. Нет, отношения с матерью и отцом у меня всегда были самые нормальные, как у всех. – Отжили своё люди – что может быть естественней?».
Вы всё ещё спрашиваете, о чём можно думать, думать, расхаживая по комнате, закуривая одну за другой сигареты и сыпля пеплом? И об этом в том числе.
***
– Почему не стерилизуешь свою кошку? – спрашивает Оля соседку. – Останови живой конвейер по производству несчастных котят.
– А то не знаешь?! – заливисто, заразительно хохочет она. Она вообще хохотушка, всеобщая любимица, лёгкий, весёлый человек. – Выхолощенная кошка – она ж ленивая, как мужик. Мышей не ловит.
– Тогда хоть по объявлению раздавай. Есть шанс пристроить, пока котята маленькие.
– Внучата плачут. Пускай наиграются досыта, а уж потом…
Потом повзрослевшие котята никому не нужны. Оля говорит соседке, что котята – те же дети: им голодно, холодно и страшно. Она покачивает головой, смотрит на неё с жалостью, как на блаженную.
Олене понять её, а ей – Олю. Они как с разных планет.
Не думайте, что Оля ах какая вся из себя хорошая, а соседка злыдня. Она живёт ярко, страстно, втягивая в орбиту своей любви, грея в лучах своей доброты детей, внуков, отца и мать, братьев и сестёр, соседей, коллег по работе…
Кого согрела Оля? Что она сеет вокруг? И у неё самой есть свои котята, то есть, скелеты в шкафу. И Оля поворачивается и медленно уходит.
ОДУВАНЧИКОВЫЙ МЁД
Мне понадобилось срочно провести генеральную уборку. Вообще я сама убираюсь. Чтобы разбудить боевой дух, включаю на полную громкость динамики с музыкой, решительно закалываю волосы, закатываю рукава и штаны… Держитесь, пыль и грязь!
Ненавижу вытирать пыль, у меня от этого прямо давление подскакивает. Берёшь в руки какую-нибудь фарфоровую фигурку или всю из себя изогнутую лампу и недоуменно вертишь: как протереть эти мелкие фиговинки? В тазик их с водой! А сувенирных тряпичных кукол?
***
При въезде в посёлок висит доска объявлений. Там я увидела вырванный из школьной тетрадки листок с написанным от руки:
«Дорогие соседи! Кому надо, уборка на дому. Недорого».
Тётя Маша с крайней улицы объяснила:
«Огороды кончились. Дома сидеть и в окошко глядеть скучно. – И предупредила: – Убираться буду не торопясь, но тщательно, как для себя».
Как хороший танцор, начала от печки, то есть с кухни. Перемыла всю посуду до хрустального блеска. Обнаруживала и набрасывалась на малейшее пятнышко в потайном углу кухонного шкафчика, как на кровного врага. И вот празднично засияли окна и зеркала, распушились и заиграли коврики, заблестели как лакированные листочки на комнатных растениях.
А как она мыла полы – это песня! Маленькой мягкой тряпочкой протирала плинтусы, залезала в каждую щёлку, каждый уголок. Потом на четвереньках, в велосипедных наколенниках, ползала, любовно омывала полы как живые, каждый сучок на половице!
Как это было не похоже на других домработниц: для виду бешено погремят вёдрами, погоняют шваброй лужи грязной воды, наведут болотную сырость и подбоченятся: принимай работу, хозяйка!
Потом я узнала, как мне неслыханно повезло. У тёти Маши просто случайно образовалось «окошко» в её рабочем графике, а так она была нарасхват. За неё боролись, из-за неё ссорились, её переманивали. Её пытались подкупить и прятали друг от друга, как редкий алмаз…
И характер у тёти Маши был – чистое сокровище.
***
Поселился к нам парень, который просто терроризировал посёлок тяжёлым роком. Дома подпрыгивали, как при пятибалльном землетрясении. Как будто рядом проложили железную дорогу и пустили по ней грохочущие грузовые составы.
Ближние соседи опасались, что стены дадут трещины. Ходили ругаться, писали письма, делали замеры децибел, обращались в суд.
А что суд. Не шумит ответчик с 11 вечера до 7 утра – значит, не нарушает нормы общежития.
А тётя Маша однажды пришла к меломану с зажатым кулачком:
– Голубчик, сделай, за ради Христа, свою музычку тише, а? У меня на дереве птички гнездо свили, яйца отложили, птенчиков вывели. А музыки твоей не выдержали. Им ветер надо слушать, как листья шумят, как другие птицы поют… Вот бросили гнездо, улетели.
Разжала кулачок – а там трое розовых голеньких птенцов. Мёртвых.
– Хотела выкормить, да малы ещё… Я тебе, миленький, с пенсии наушники куплю.
– Не надо мне ваших наушников, – буркнул парень. И что вы думаете? Ничто не могло его прошибить – а тут как отрезало. Благословенная тишина.
***
Как-то мы с тётей Машей стояли на остановке, слушали богатый русский язык в исполнении хора мальчиков. Я сделала замечание – мат только громче. Тётя Маша подошла и что-то шепнула. Не сказать, что ребята сразу вырубили мощность, но заветные словечки произносили уже глуше. Как бы сминали их, смущённо посмеиваясь и переглядываясь, переталкиваясь локтями.
– Какое вы им волшебное слово сказали, тётя Маша?
– Да, мол, какие нарядные вы, сильные, красивые на загляденье. Девочкам, наверно, нравитесь. Какие защитники Родины растут! А вот от грязных слов, говорю, вся ваша приглядность насмарку, псу под хвост.
***
Автобус подъехал битком. Стоять нам и раскачиваться под поручнями до самого города. Тётя Маша только что была образцом энергичности – а тут закряхтела, заохала, схватилась за бок. Замахала руками на парочку, которая и не думала уступать место:
– Сидите, сидите, молодёжь! Я уж как-нибудь постою…
Молодёжь, естественно, вскочила.
Вот какая она у нас, тётя Маша. К каждому сердцу подберёт ключик. Для каждого у неё найдётся ласковое слово, которое, как известно, и кошке приятно.
***
…– Когда произойдёт Великая Катастрофа, на Земле вымрет всё живое. Останутся: из животных – крысы, из насекомых – моль, из птиц – вороны. А из растений – одуванчики.
– Ох, какие страсти рассказываешь! Вон там ещё в углу желто от одуванчиков, выкопай.
– Правда, тёть Маш, - продолжает мальчишеский голос, -странно, что именно особи-мутанты присоседились к человеку, жмутся к нему, да? Человек ведь не вписывается в экосистему, человек – ошибка Бога. Или гримаса природы?
– Эвон загнул, умник! Не ворчи давай, а работай. Мы в компостный ларь одуванчики перетаскаем, землицей пересыплем – знатный, жирный навоз будет! А Кристина нам цветков нарвёт. Я вам одуванчиковый мёд сварю – пальчики оближете.
Я заглядываю за забор, чтобы увидеть юного философа, который смело провёл логическую цепочку от прополки сорняков до схоластических утверждений.
Мои соседи уехали в отпуск и оставили на тётю Машу детей. Брату двенадцать лет, самый вредный возраст. Девочка младше. Дети, как у нас у всех, балованные вундеркинды, признают только компьютер. А вот ведь и их укротила тётя Маша.
Кристина наотрез отказывается обезглавливать цветки. Ей жалко убивать такую красоту. Одуванчики так похожи на солнышки!
– Это они только притворяются ангелочками и скромняшками, – пускается на хитрость тётя Маша. – А через неделю созреют у них острые драконьи зубы. Дунет ветер, они разлетятся на парашютиках на всю округу! И из каждого зуба вырастут сто новых драконов!
Вечером на доске появляется объявление, написанное детской рукой, явно под Тётимашину диктовку:
«Дорогие соседи! Уважайте чужой труд! Выпалывайте на своих участках одуванчики, а то нас засыпает снегопадом из пушинок!»
***
И ведь что удивительно. Любви и тепла хлопотливой тёти Маши хватило бы на сто человек: на детей, внуков, племяшей – и ещё бы осталось. Она просто создана для огромной дружной семьи – а у неё никого нет в целом свете. Одна-одинёшенька, так получилось.
Действительно, гримасы природы.