Хроника важных и интересных событий, произошедших в городе, стране и мире 28 августа в разные годы, — в подборке корреспондента агентства «Минск-Новости».
1624 год. В Японии родился освободитель Тайваня Чжэн Чэнгун, в европейских источниках известный как Коксинга
В глубокой древности Тайвань был континентальной частью Китая. В связи с движением земной коры часть земли ушла под воду, образовался морской пролив, и Тайвань стал островом.
С середины XVI века красивый и богатый остров сделался центром оккупации западных колониалистов. Испания, Португалия и другие страны поочередно угрожали Тайваню: они либо грабили его природные ресурсы, либо осуществляли религиозную и культурную агрессию, либо вели оккупацию острова военным путем. В 1642 г. борьба за обладание островом между испанцами и голландцами завершилась в пользу последних.
Будущий освободитель Тайваня, как назовут Чжэна Чэнгуна (Коксингу), появился на свет за 12 лет до того, как остров стал колонией Нидерландов. Он родился в Японии в семье японки и китайца, промышлявшего пиратством в Тайваньском проливе.
Чэнгун выступал на стороне свергнутой двадцатью годами ранее китайской древней династии Мин — против маньчжуров, утвердивших свою династию Цин. Сперва он собрал в низовьях Янцзы стотысячную антиманьчжурскую армию, которая, однако, в 1659 г. потерпела поражение. Тогда, замыслив превратить выгодно расположенный Тайвань в плацдарм для дальнейшей борьбы, полководец высадился там с 25-тысячным отрядом и после девяти месяцев осады принудил голландский гарнизон к капитуляции. Вдохновленный успехом, 38-летний победитель уже лелеял планы очистки и Филиппин от испанцев, но безвременная смерть в июне 1662 г. прервала эти мечтания.
Унаследовавшие Тайвань старший сын, а после внук Коксинги удерживали власть на острове еще в течение 22 лет. Но в 1863-м с помощью голландцев и путем многолетней экономической блокады маньчжурам все же удалось подчинить Тайвань цинским императорам.
В КНР Коксингу чтут как борца с иноземными угнетателями и колонизаторами. Даже цинское правительство, признав его непоколебимую верность присяге, в 1875 г. учредило на Тайване святилище в его честь.
1749 год. Родился немецкий философ и поэт Иоганн Вольфганг Гете
В детстве Гете изучал точные науки, живопись, историю, музыку, фехтование. Он интересовался химией и с научной точностью описывал свои опыты. В Лейпциге изучал право и писал стихи о своей первой любви. В Веймаре был министром Государственного Совета и основал свой театр.
Его называли мистиком, увлеченным демоном поэзии, гением вне времени, олицетворением немецкого духа, великим германским патриархом, реалистом-практиком, первым поэтом.
Он оставил 143 тома произведений и более 13 тыс. писем. А вершина его поэзии и философии — образ доктора Фауста, восклицающего в конце своей жизни: «Мгновенье! О, как прекрасно ты, повремени!».
Другим программным произведением Гете стал роман «Страдания юного Вертера». Книга была опубликована в 1774 г. и тут же снискала сенсационный успех. В Новое время это была первая по-настоящему культовая работа подобного толка, ее поклонники всячески идентифицировали себя со страстно влюбленным Вертером и породили новое явление — «вертеровскую горячку».
1924 год. Моссовет принимает постановление «Об урегулировании жилищного дела в Москве»
Надо сказать, что жилищное дело в Москве обстояло неважно, но выживать на периферии было еще труднее. После революции в Москву устремились тысячи и тысячи граждан новой свободной России, чтобы не помереть с голода, не замерзнуть, чтобы учиться, работать, найти свое место под солнцем. При этом они мало задумывались о том, где им жить и работать. А с лета 1921 г. в Москву дополнительным потоком потянулись еще и тысячи беженцев из голодающего Поволжья.
Многие домишки на окраинах не вынесли испытания холодом в суровую зиму 1919-1920 гг., и их обитатели тоже перемещались в столицу, где, к слову, в течение первых пяти лет после революции тоже не работало отопление, и многие дома от сырости и холода осели, а стекла в перекосившихся рамах полопались.
В Москве шло уплотнение. С его помощью государство смогло освободить для новых жильцов 12 тыс. комнат. В них-то и устремились жители рабочих окраин и приезжие. Создавались так называемые дома-коммуны. Как правило, это были большие, хорошие здания, из которых полностью выселялся весь «нетрудовой элемент», а заселялись рабочие. Эти дома государство ремонтировало за свой счет, снабжало конфискованной мебелью, бесплатным топливом и создавало «коммунистические учреждения»: ясли, детские сады и пр. В середине двадцатых годов в такие дома-коммуны были переселены 33 тыс. рабочих и 12 тыс. служащих. Но хороших больших зданий Москве явно недоставало.
Получить комнату было практически невозможно. В 1925 г., например, только в Краснопресненском райсовете ежемесячно стояли на очереди 27 тыс. человек, а вселиться могли не более 50–60 очередников.
Постановлением президиума Моссовета от 28 августа 1924 г. «Об урегулировании жилищного дела в Москве» устанавливалась жилищная норма на человека в пределах 16 кв. аршин (примерно 12 кв. м). Казалось бы, вполне приличная норма. Но это на бумаге. На деле же на простого москвича приходилось по 4, а то и по 3 кв. м. Если в квартире освобождалась комната, то жильцы, по степени нуждаемости, могли переехать в большую комнату. Это называлось самоуплотнением, и на него давалось две недели. В противном случае происходило принудительное уплотнение с вселением в освободившуюся комнату нового жильца.
Сразу вспоминается «Собачье сердце» Булгакова, написанное в 1926 г., — как Швондер пытался «уплотнить» профессора Преображенского.
Был в постановлении и совсем дикий пункт: если жилец уезжал из Москвы более чем на полтора месяца, он терял право на жилплощадь: вернувшись, человек обнаруживал, что чужие люди живут в его комнате, спят на его кровати, пользуются его кастрюлями. Вернуть свое имущество в таком случае было практически невозможно.
1979 год. В столичной ЦКБ от рака легкого умирает Константин Симонов
Лауреат Сталинских и Ленинской премий, литературный администратор и вечный солдат, автор бессмертного стихотворения «Жди меня» ушел из жизни в 63 года.
Он был сыном генерала русской императорской армии с армянскими корнями Михаила Симонова и княжны Александры Оболенской. Родители назвали мальчика Кириллом. Уже окончив Литературный институт и став военкором, Кирилл взял псевдоним Константин Симонов, под которым и стал известен всей стране. Причина была веской: он не выговаривал «р» и твердого «л» и произнести собственное имя ему было затруднительно. И только мама, упрямо отвергавшая «выдуманного Константина», до конца дней называла сына Кирюшей.
Симонов — это целая эпоха литературной и культурной жизни. Возвращение читателю романов Ильфа и Петрова, выход в свет булгаковского «Мастера и Маргариты» и хэмингуэевского «По ком звонит колокол», защита Лили Брик, которую высокопоставленные «историки литературы» решили вычеркнуть из биографии Маяковского, первый полный перевод пьес Артура Миллера и Юджина О’Нила — вот далекий от полноты перечень его «геракловых подвигов» только в области литературы. А ведь были еще и участие в «пробивании» спектаклей в «Современнике» и Театре на Таганке, первая посмертная выставка Татлина, восстановление выставки «XX лет работы» Маяковского, участие в кинематографической судьбе Алексея Германа и десятков других кинематографистов, художников, литераторов.
Работоспособность, неутомимость его поражают. Ни одного неотвеченного письма. Хранящиеся сегодня в ЦГАЛИ десятки томов поденных усилий Симонова, названных им «Все сделанное», содержат тысячи его писем, записок, заявлений, ходатайств, просьб, рекомендаций, отзывов, разборов и советов, предисловий, торящих дорогу «непробиваемым» книгам и публикациям. Особым симоновским вниманием пользовались его товарищи по оружию. Сотни людей начали писать военные мемуары после прочитанных Симоновым и сочувственно оцененных им «проб пера». Он пытался помочь разрешить бывшим фронтовикам множество бытовых проблем: больницы, квартиры, протезы, очки, неполученные награды…
Руководство страны приняло решение похоронить Симонова на Новодевичьем кладбище. Но близкие выполнили волю покойного, завещавшего развеять его прах на Буйничском поле.
«Я не был солдатом, был всего только корреспондентом, — писал Симонов. — Однако у меня есть кусочек земли, который мне век не забыть, — поле под Могилёвом, где я впервые в июле 1941 года видел, как наши в течение одного дня подбили и сожгли 39 немецких танков…».
В процессии участвовали семь человек: вдова Лариса Жадова, дети и могилёвские ветераны-фронтовики. Сын писателя Алексей Симонов вспоминал: «Отец не хотел, чтобы память о нем была увековечена каким-то монументом на этом поле. Ему было достаточно внутреннего ощущения, что его прах уйдет в дорогую для него землю. (…) На место мы приехали уже вечером. Небо на западе, за железной дорогой, полыхало багровым закатом, будто там еще стояло зарево войны. Над нами же оно было абсолютно чистое. Из багажника мы достали урну, и я начал рассыпать прах…».
Через полтора года над Буйничским полем развеяли и прах последней супруги писателя — Ларисы. Она пожелала быть рядом с мужем.
На Буйничском поле установлен мемориальный Симоновский камень. На одной стороне огромного валуна выбито факсимиле автографа писателя — «Константин Симонов». С другой — установлена табличка с надписью: «Симонов К. М. (1915—1979) …Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах».
1979 год. Строительство минской подземки посещает первый секретарь ЦК КПБ Пётр Машеров
Руководитель республики спустился на площадку строящейся станции «Парк Челюскинцев». Именно здесь, два года назад, 16 июня 1977 г., была забита первая свая белорусской подземки.
Машеров переоделся в рабочую одежду и сапоги и стал знакомиться с ходом работ. Прошел пешком по тоннелю. Обсуждал с метростроевцами, как будут выглядеть первые восемь станций, их названия.
Тема Хатыни всегда была очень важной для Петра Мироновича, и он принял решение использовать ее в оформлении станции «Парк Челюскинцев» — чтобы минчане и гости столицы всегда помнили о произошедшем на белорусской земле, о цене, заплаченной за победу над фашизмом. После гибели Машерова от этой идеи решено было отказаться — зачем напоминать о смертях и страданиях, когда все стремятся в светлое будущее.
Тот свой визит на строительную площадку Машеров заранее не афишировал, и фотожурналистов рядом не оказалось. Но человек с фотоаппаратом там все же был — визит первого секретаря запечатлел метростроевец Пётр Кострома.
Когда потом Машерову передали готовые снимки, он был впечатлен и поинтересовался, кто их сделал. «Наш белорус, с Гомельщины, работал на шахте, сейчас на проходке метро. Фотография — хобби», — доложили ему. «А как у него со стажем?». «Практически подземный стаж отработал, может идти на пенсию». «А нельзя ли его освободить от проходки, — спросил Машеров и предложил: — Пусть ведет фотолетопись строительства минского метро».
Буквально через день в соответствии с особым распоряжением П. Кострома стал официальным фотолетописцем возведения столичной подземки, его производственные фотографии печатались во всех газетах Беларуси.