Луна светит ярко, настырно. Обалдело кричат лягушки, цвиркают кузнечики. В черемухе поют соловьи.
Они впятером крадутся к забору маслозавода. Подлазят под оторванные доски и по-пластунски ползут сквозь редкие репейники по мягкой, лиственной ветоши, мимо пристроек и складов, мимо сторожки бабки-травознайки, ползут молча. Но вот хныкнула Маня, и на нее зашикали.
– Ты что нас выдаешь?
– Так я укололась, – виновато шепчет Маня.
– Терпи или ползи назад, – зло говорит ей Колька. – Я вон в коровью лепешку вполз и то молчу.
– Так страшно назад-то, – шепчет Маня.
– Тогда молчи, – приказывает нетерпеливый Колька и тут же задевает обо что-то железное двухлитровым бидончиком. Звук слабый, но ребятам кажется, что все его слышат.
– Т-с-с, – шипит Лидка. – Лежать!
– Я нечаянно, – оправдывается Колька.
– За нечаянно бьют отчаянно! – мстит Маня.
Вы читаете продолжение. Начало здесь
Лежат чуть дыша, долго, пока не начинает звенеть в ушах. Снова ползут, крадутся. Перебегают из зарослей травы к стенкам деревянных пристроек и наконец ныряют под замшелый скат крыши склада, где под двумя замками хранятся ящики с маслом, брынзой и фляги со сгущенкой. Крыша трухлявая. Колька легко отдирает две доски и первым просовывается в жуткую темноту чердака.
– Лид, зажги спичку, – тихо просит Фишка.
– А если увидят?
– Так тут темно, буканушка счас как схватит! – тянет Маня, держась за подол Лидки.
– Никаких буканушек давно нет, они только до революции были, – говорит Лидка, поеживаясь. – Постоим немного, глаза привыкнут, и сразу найдем лаз... Пошли! – И она осторожно ступает в темноту. Ступать мягко – потолок засыпан землей.
Все смелеют и вскоре находят люк, который почему-то не на замке.
Ломик не понадобился. Разгребли руками землю, подняли крышку. Из черной тьмы дохнуло холодом. Стало совсем жутко.
– А вдруг там крысы? – замерла Фишка.
– Ну врать-то, – отрезал Вовка.
– Колька, свети! – приказала Лидка, наклоняясь над открытым лазом.
Колька чиркнул спичкой и поджег щепку.
– Колька, ты длинный – прыгай, мы за тобой.
Вслед за Колькой спустились все и, поджимая ноги на льду, стали оглядывать привалившее богатство.
Кругом стояли фляги. Открыли одну – сгущенка. Сгущенка была очень холодной, к тому же и липкой – в горле першило.
– Колька, зачерпни в бидончик, – сказала Лидка, решив передохнуть. Она топталась с ноги на ногу и облизывала пальцы, жалея, что взяли малую посудину.
– Стынут, – захныкала теперь Фишка, – ноги...
Поев еще, Лидка выловила несколько засахарившихся кусков сгущенки в подол. Глядя на нее, девчонки сделали то же самое, а Колька снял еще майку и завернул в нее большой кус.
Вылезли, кое-как опустили крышку люка и снова загребли, заровняли землей. Выбрались из тьмы чердака под мирный свет луны. Задвинули доски крыши и побежали за Лидкой. А Лидка зачем-то рванула за зады маслозавода, к степному пустырю, к болотам.
Квакали лягушки. Хитро светила луна. Больно кололся высоченный чертополох, у девчонок сквозь подолы сочилась сгущенка, текла по ногам. Лидка подставляла ладошку под узел подола, ловила, а потом слизывала.
Из-под ног что-то такое разбегалось – не то мыши, не то полусонные птицы. Кусты травы топырились. Сердца колотились. Бежали не оглядываясь. Но погони не было, и вскоре, пробежав мимо ветряной мельницы с одним поникшим крылом (другие истопили зимой), оказались у булькающего, кряхтящего ночного болота с кочкастым берегом.
Лидка села, прижав к животу отощавший, липкий подол.
– Надо все съисть, а бидончик спрятать в тайник на завтра.
Колька, поставив рядом с Лидкой бидончик, вдруг выронил на землю узелок со сгущенкой, отбежал и присел. Кольку поносило. Пришел он молча, ничуть не стыдясь, снял обветшалые штаны и полез к воде в болото.
– Так не высохнут ведь, – посочувствовал Вовка.
– Высохнут! – буркнул Колька.
– Я тоже пойду мыться, – сказала Маня. – Ноги липнутся.
– А я боюсь, там тина и топко, – сказала Фишка.
– Тогда айдате на Курейку, – сказала Лидка. – Кольк, пошли на Курейку, Фишка боится лезть в болото.
– Счас догоню, – крикнул Колька. – Штаны вот выжму.
Теперь не бежали – шли. Озирались по сторонам и доедали из подолов сгущенку. Обходя маслозавод, прокрались по деревне.
На другом конце деревни играла гармошка. По широкой улице одиноко ходили девки – пели.
На речке тихо, сонно. Ребята встали на берегу под ивой и замерли.
– А если русалки? – испугался Колька.
– Ври. А еще малец, – протянула Лидка и вздрогнула.
К плотику, шевеля траву, кто-то плыл.
– Вон, плывет, – попятилась.
Колька рванул со всех ног от речки. За ним Маня и Вовка. Отбежали, встали. А Лидка с Фишкой вытянули шеи – кто-то вылезет на плотик?
– Это ондатра, – обрадовалась Фишка.
– Эй! Это онадатра! – крикнула Лидка. – Вертайтесь.
Взошли на плотик. Разделись и стали полоскать одежду. Фишка села на край плотика и спустила ноги.
– А если цапнет? – спросил Колька.
– Кто?
– Ну, эта, как ее... надатра...
– Она не кусается, из нее шьют воротники и шубы, – сказала Фишка.
– Фиш, а что тогда шьют из рыбьей шкуры? – спросил Вовка.
– Ты думаешь, живут в воде только рыбы? В воде еще живут тюлени и котики, и нерпы – это в морях, а здесь в реках и озерах живут ондатры, водяные крысы, бобры...
– Вот это да! – протянул Вовка.
Лидка прополоскала платье и принялась умываться сама.
– Я хочу поплавать, – сказала Фишка и пошла на конец плотика.
– Тут полно травы, – сказала Маня, держась с краю, у берега. – А в траве живут русалки, водяные – схватят.
– Не схватят, водяных тоже в революцию выгнали, – сказала Лидка. – Я тоже буду плавать, – и шагнула за Фишкой. Но у самой куда-то катилось, падало сердце, слабли ноги. Видано ли – столько зверей живет в воде! Днем-то их не видать, а ночью, поди, охотятся на маленьких ребят. И цапают, утаскивают на дно, а потом выучивают на русалок или водяных. – Трусы вы и бояки, – подбадривая себя, выпалила Лидка, трогая ногой воду. – У-у, какая теплая-я! Только мамке не говорите, что я купалась. Она мне не велит купаться – я тонула.
– Ну вот, утонешь еще. Тоже выдумала – ночью купаться, – заворчал Колька.
– Не буду, – сказала Лидка и упала животом на воду. За ней упала Фишка.
– Ой, – взвизгнула Маня, – с ума вы посходили? Забрызгались.
– А я твоей мамке цветов запасла, – сказала Лидка, подплывая к Фишке. К Фишке-то она плыла специально – вдруг да и вправду кто-нибудь цапнет, тогда хоть можно будет ухватиться за Фишку – двоих-то не сразу осилят.
– Цветы моя мама любит – обрадуется... Ой, посмотри – луна плывет! Давай ее догоним?
– Так она же не плывет, а стоит.
– Нет, – сказала Фишка. – Луна всегда плывет и плывет по небу. Она никогда не стоит.
– Тогда где она днем?
– На той стороне земли.
– Давай вылазить... Кто-то за ноги хватает... А разве другая сторона земли есть?
– И никто за ноги не хватает – это трава. А другая сторона земли есть, и на ней тоже живут люди. Только все как один черные.
– Слышь, Кольк, Фишка говорит, что есть вторая сторона земли, и там живут одни черные люди, и что луна всегда плавает, – с радостным облегчением сказала Лидка, вылезая на плот. Ну, теперь-то никто не цапнет. Это еще надо ой какую силу иметь – чтобы стащить с плота.
– Ага, земля круглая, как мячик. У нас в школе есть глобус. Так на той стороне живет Африка, – подтвердил Колька.
– Это где слоны? – спросила Лидка.
– И тигры, – добавил Вовка.
– А у нас тигры живут? – спросила Маня.
– Вот бы сейчас тигр из воды вылез, а? – сказал Вовка, который так и не ступил на плотик – сидел на берегу.
– Не вылезет. Они в воде не живут. В воде живут крокодилы, – утешила Фишка.
– А они большие? – спросил Вовка.
– С мост-то, наверное, будут, – прикинула Фишка.
– А коров они едят? – поинтересовался Вовка.
– Глотают, – сказал Колька.
– Ну да?!
– А что, щука же целиком заглатывает мальков.
– Так то щу-ука! – протянул Вовка. – Сравнил: щука и какой-то крокодил!
– Холодно, айдате домой, – захныкала Маня.
– Айдате, – согласилась Лидка.
***
На другом берегу, под нависшими над водой кустами ивняка, слабо задымился туман-парок. Куда-то канула луна. Поднялся слабый ветерок.
Залопотали склоненные над водой ветви плакучей ивы, и вдруг пошел дождь-моросейник. А потом поднялся ветрище, и хлынул ливень.
Испугавшись темноты, близких криков выпи, заполошного лягушачьего кваканья, поднявшегося со всех сторон, и вконец озябнув, ребята припустили бежать по домам.
Вначале проводили Маню, потом Фишку, Колька довел Лидку до ограды, и она кошкой вскарабкалась по углу дома под крышу, где спала. А Кольке все равно где было спать. Чаще всего он ночевал у Вовки в углу избы на охапке осоки-шумихи.
Лидка сдернула мокрое платье и нырнула под одеяло. И сразу начала куда-то падать, падать... Засыпая, еще слышала, как воет в трубе ветер, скрипят ставни, крадко шебаршит по крыше и что-то мягкое лопочет дождь.
Утром мамка разбудила Лидку, забарабанила палкой из сенок:
– Лидушка, Лидушка, вставай! Хватит дрыхнуть-то... Уж солнышко над головой стоит... Слышь, принеси Маруське воды и напои. Седни поведем ее к быку.
– Ладно, – сонно согласилась Лидка.
– Вставай, вставай, я побегу в правление – полы домою. Я тут груздянку сварила, утресь все бабы на ферме грибы собирали. После дождичка-то крепехонькие навозники. И я тоже набрала... Да не забудь – кинь ложку сметаны в чашку – вкуснее будет... Слышь?..
– Да слышу, – недовольно отозвалась Лидка и разомкнула глаза: в щели крыши светит солнышко, попискивают ласточки, рядом на одеяле мурчит, умывается кошка Фекла.
Лидка хватается за платье, оно скоробленное от вчерашней сгущенки, надо перестирывать. Значит, надо ждать, пока уйдет мамка. В сенях в углу стоит большой чугунок со щелоком. Мамка заварила крепкого щелоку, чтоб вымыть голову Лидке, да, видать, и забыла. Придется платье теперь стирать, а когда оно еще высохнет – не дождешься, надевать же больше нечего. Лидка берет платье, спускается по лесенке в сени, находит щелок. Начерпав кружкой в ведро щелока, стирает платье. Голова чешется, и Лидка после платья моет голову. Потом, накинув старую фуфайку, выходит в ограду и вешает платье на тын.
На шестке теплый чугунок с груздянкой. Лидка находит на полке стакан со сметаной на донышке и жадно ест груздянку. Груздянка сегодня вкусная.
Платье немного подсохло, надо надевать и нести Маруське воды. Маруська уже мычит. Ходит за Лидкой, тычется губами в лопатки, норовит захватить и пожевать непросохший подол платья.
– Потерпи, ласочка, потерпи, не привередничай, – мамкиным голосом уговаривает корову Лидка, скребет ей за ухом, гладит. – Счас водички принесу...
Прибегает запыхавшаяся Маня.
– Наши... все наши... – сминая слова, шепчет Маня.
– Что наши?
– Все наши ребята пошли записываться в пионерский лагерь! – наконец выпаливает Маня, нетерпеливо подпрыгивая. – Айда!
– Враки, поди, – сомневается Лидка, но сама загорается. – Прям счас?
– Счас, – кивает Маня.
– Бежим, – решается Лидка.
***
В районо полный коридор ребят, но Колька захватил очередь на всех.
– Эх бы, да всем бы вместе, а? – радостно суетится Колька.
В комнату на запись начинают запускать по трое. Все ждут, шикают друг на дружку, ждут первых счастливчиков. И вот наконец распахивается дверь, и все трое вылетают пунцовые, сияющие.
– Ур-ра-а! – кричит Колька.
Лидка даже не успевает порасспросить Кольку, что да как, как ее, Маню, Фишку и Вовку впихивает в дверь нетерпеливая толпа.
В комнате стол. По краям стенок стулья, на зарешеченном окне герань. За столом толстая пожилая тетенька.
– Ну, – спрашивает тетенька Маню, – фамилия? Год рождения, где работает мать, где отец?
Маня, заикаясь, растягивая слова, говорит, кто она и что матери у нее нет, а отец на фронте.
– Хорошо, – говорит тетенька. – Готовь белую майку, трусы, тапочки, полотенце... А ты, Реутская? – строго говорит тетенька Фишке. – Ты приди с мамой...
– Хорошо, – соглашается Фишка и, ссутулясь, идет к двери.
– А я – Лидка, – с готовностью представляется Лидка. – Мамка у меня колхозница, тятька умер...
– Девочка, – говорит тетенька и смотрит так, что у Лидки холодеет спина. – В пионерский лагерь мы записываем только детей военных. Понятно?
– А? – не понимает Лидка.
– Девочка, а твой отец военный?
– Он умер, – тянет Лидка.
– Он умер не на фронте. А мама у тебя – колхозница. Вот если бы твой отец или мама воевали...
– Моя мама зато моет полы, – с гордостью заявляет Лидка, надеясь, что уж это наверняка подействует.
– Вот и пусть моет... Фу, какая ты непонятливая, я же сказала, что твой отец не проливает кровь...
– А-а, – тянет Лидка, готовая провалиться от стыда, и пятится к двери. А на деревянном крылечке сидит и плачет Фишка. Лидка таращит глаза, крепится, чтоб не разреветься, но это не помогает.
– Айда отсюдова, – еле слышно говорит Лидка, поднимая Фишку за руку. – Пойдем лучше есть сгущенку...
Ссутулившись как старухи, они бредут по пыльной улице и ревут в голос. За ними так же понуро плетется Вовка Рыжий. А следом идут виноватые Колька с Маней. Как будто что-то нарушилось в их дружбе, разъединило их.
А в вересковой яме разрушен тайник. Брынзы нет, бидончик на боку, и сгущенки там с ложку. Трава вокруг помята. Со склона из сочной крапивы высунулись, глядя ело и настороженно – собаки. Целая свора.
– Это они слопали, – говорит Колька и кидает в собак камнем.
Собаки не двигаются – все так же смотрят.
– Не тронь собак! – тихо просит Лидка. – Они тоже есть хочут. – Взяв пустой бидончик, она поднимается из ямы. – Мне Маруське надо принести воды, – добавляет она еще тише и, не оглядываясь, идет домой.
– Я с тобой, – догоняет ее Фишка. – Знаешь, мама просила передать тебе большое спасибо за цветы.
– Ну вот еще! – отмахивается Лидка.
– Она зовет тебя вечером пить чай. Вот конфетка – это тебе.
Лидка зажмурилась. Конфетка настоящая, может быть, шоколадная, в двух бумажках. Таких конфет Лидка еще не едала.
– Давай пополам, – предложила Лидка.
– Нет, я уже такую съела... Мама вечером даст нам еще по одной. Даже, наверное, лучше этой. А еще по печенюшке.
– Ух ты! – радуется Лидка и забывает, что только что были обиды и слезы. – Тогда я половинку оставлю мамке.
– Конечно, – соглашается Фишка.
– Пойдем сегодня на пустырь к элеватору? Там, может, опенки выросли... дождик был ночью...
– Опенки – это которые негниючки, да?
– Ну.
***
Высунув голову из ограды, мычит Маруська. Лидка хватает ведра, коромысло и бежит к речке.
– Дай я поднесу, – предлагает Фишка.
– Ладно, обратно пойдем, с половинки дороги дам.
Едва она успевает напоить Маруську, как приходит мамка.
Мамка накидывает на рога Маруськи веревку и заставляет Лидку подгонять ее прутиком. Маруську ведут к быку. Лидка не бьет корову прутиком, только машет им по воздуху возле ее боков, да Маруська и сама топает охотно – кому хорошо стоять целый день в ограде.
На ферме, возле поломанных комбайнов, стойка для случки скота. Рядом ветеринарная.
Озабоченная и суетливая мамка заводит Маруську в стойку, коротко привязывает ее и говорит Лидке, чтобы отошла к стенке ветеринарки. Бык, бурый, белолобый, с кольцом в ноздре, косит глазищами, фырчит и гребет ногами землю. Герасим, рослый однорукий мужик, заведующий фермой, стоит рядом со скотником Афоней и за что-то тихо ругает его.
– Мамк, так он некрасивый, – шепчет Лидка.
– Кто? – не понимает мамка и смотрит заискивающе на Герасима.
– Герасим, вот кто...
Лидка понуро бродит у стенки, заглядывает в окошко ветеринарки, там полки с банками, пробирками, ящиками. А на столе – телескоп, наверное? Вот бы заглянуть в него разочек!
А ноги у Лидки все обмякают, в животе крутит, урчит. Да и подташнивает ее, перед глазами мельтешат какие-то золотистые мушки. Мушек этих все больше и больше. Они вертятся, летают, и, чтобы их остановить, Лидка зажмуривается. Открыв глаза, она видит, как упирается бык, – не хочет идти к Маруське. Герасим нокает, хлыщет быка веревкой...
– Что это с девкой-то? – спрашивает Герасим мамку. – Дура баба, не знаю, чего ты ее сюда приперла? – кричит он и лезет за Лидкой, отдирает ее от скобы.
– Симка, бросай корову, тащи девку в больницу! – орет Герасим. – У нее уж глаза бешеные и пена изо рта лезет. Может, белены объелась.
– Да что это с ней? – подхватывается мамка.
– Тащи, говорю, баба дура! Бегом!..
– Ой, господи! – бьет себя руками по бокам мамка. – Я ж ей груздянку из навозников сварила! Ох и паразитка ж я зеленая! Ох, отравила, поди, девку! Ох!.. – Мамка хватает Лидку за руку и бежит как угорелая в сторону больницы, воя и причитая, как плакальщицы над покойником.
Лидкины ноги не слушаются. Рот все кривится и никак не закрывается. Мамка дотаскивает Лидку до больницы на руках. Там, оставив ее на крыльце, бежит вовнутрь.
Возвращается с теткой в белом халате. У тетки в руках ложка и пузырек. Лидке разжимают рот, что-то вливают и заставляют глотать. Лидку тут же, на крыльце, выворачивает. Она бьется в руках мамки, охающей, испуганной, и без передышки блюет. Потом Лидке снова вливают в рот что-то. Лидку рвет снова.
– Ну, а теперь отпаивай молоком, – наказывает врачиха. – Грибы-то надо было бы сперва ошпарить, а потом уж варить. Поди, старых нахапала? – пытает мамку врачиха.
– Да нет вроде – все крохоньки были, – оправдывается мамка.
– Вот тебе и крохоньки, отправила бы девку на тот свет... А сама, поди, и не ела?
– Да немножко было-то. Сама-то я крапивницы вчерашней похлебала... А ей, думаю, вкусненькой груздяночки сварю – раза б на два поесть ей... Ох, паразитка я, паразитка... А ты чего? – взъерошилась мамка на Лидку. – Куда глядела? Все, наверно, слопала?
Лидка замотала головой, дескать, нет.
– Сима, ты ж сама накормила, а на ребенка орешь, – укорила мамку врачиха.
– Дак на кого ж мне теперь орать-то?
– Ладно, веди ее домой и молоком, молоком...
А молока дома не было. Какое там молоко!
Мамка обежала соседей, заняла литр молока. Наказала Лидке пить и, вымахнув в ограду груздянку из чугунка, побежала за коровой.
Продолжение здесь Начало рассказа здесь
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Прокопьева Зоя
