Сегодня в рамках «чайного словаря» у нас будет рассказ о чайном платье, чайной сорочке и чайном полотенце.
Чайное платье пришло вместе с английской аристократической традицией послеполуденного чая в кругу семьи и самых близких друзей. К такому чаепитию хозяйка дома в 1870-х годах могла надеть удобное платье, не требующее корсета или турнюра. То есть чайное платье или Tea Cown» – неформальное домашнее платье, отвечающее между тем, требованиям определенных приличий (длинный рукав, закрытый вырез). Постепенно такие платья «вышли из дома» – опять-таки благодаря британской традиции чаепитий в саду. Их шили из легких и светлых материалов, чтобы легче переносить жару. В 1940-х годах чайное платье в Англии – с коротким рукавом и пышной, собранной на талии, юбкой до колен, с цветочным рисунком. И называется уже Tea Dress. В дореволюционной России чайные платья были в моде лишь у аристократов. Так, в Эрмитаже хранится шелковое чайное платье императрицы Марии Федоровны, супруги Александра III, сшитое в 1892-1893 годах мастерами модного парижского дома Maison Laferriere.
А вот чайная сорочка – «одежда» для чая. Так в конце XIX- начале XX века называли бумажные упаковки/пачки, в которые фасовали чай. Сорочка выполняла также рекламные функции.
В купеческой и мещанской среде бытовала традиция «чая с полотенцем», когда во время обильного чаепития специальным полотенцем вытирали выступивший пот. Известна даже присказка «чай до семи полотенец», которая была синонимом выражения «до седьмого пота». Часто такое полотенце вешали на шею. К жанровой картине 1840-х годов под названием «Чай да сахар» автор, Рудольф Казимирович Жуковский, сделал подпись: ««Угощение в трактире до седьмого пота. Подайте еще порцию кипятку! Полно друг мой, ты так вспотел, да неужели у тебя дома нет? Ступай домой и в мужское дело не входи!» На картине видно, как одному из чаевничающих вытирают лоб полотенцем.
Как один из предметов кухонного белья чайное полотенце часто упоминается в отечественной дореволюционной литературе. Например, в повести «Леди Макбет Мценского уезда» (1864 год) Николая Семеновича Лескова. «Заспалась я, – говорила Аксинье Катерина Львовна и уселась на ковре под цветущею яблонью чай пить. – И что это такое, Аксиньюшка, значит? – пытала она кухарку, вытирая сама чайным полотенцем блюдечко». Или в романе «Захудалый род» (1874 года) того же Лескова: «Вон они у меня чайным полотенцем чашки перетирают». У Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка в романе «Дикое счастье» (1884 год): «Старшая невестка Ариша, жена Михалки, сосредоточенно перемывала чайную посуду, взмахивая концом полотенца: сегодня ее очередь всех чаем поить». А в сцене чаепития из исторического романа Евгения Адреевича Салеаса «Петербургское действо» (1880 год), действие которого происходит в 1762 году, чайное полотенце выступает как предмет столового белья. «Вот это что, Дмитрий Дмитрич, – тихо, почти шепотом заговорила Василек (княжна, чаепитие происходит в доме ее тетки-княгини), слегка нагибаясь к нему через стол и бессознательно разглаживая руками свернутое аккуратно чайное полотенце». В такое полотенце оборачивали чайник при подаче, им могли промокнуть попавшую на стол воду, вытереть вынутые из полоскательницы чашки.
Интересно описание мастерской известного скульптора, почетного ректора по скульптуре Императорской Академии художеств Ивана Петровича Мартоса (1754-1835). «Только две вещи никогда не двигались с своего почетного места в импровизированной мастерской – это два громадные алебастровые слепка с памятников работы Ивана Петровича, которые вечно стояли недвижно на простых массивных деревянных станках в двух углах около входной двери в залу. По правую руку памятник Минину и Пожарскому, а по левую памятник великолепному князю Тавриды; о нем помню, что он кудрявой головой доставал до самого начала свода, а около ног у него зачем-то сидел орел... За неимением особой столовой в квартире ректора и по невозможности поставить в залу, кроме двух памятников, какой-нибудь буфетец или шкафик, изображения великих людей приспособили по хозяйству: в ногах у Минина и Пожарского всегда стоял судок с горчицей, уксусом и прованским маслом, корзина с ложками, ножами и вилками; на остальные свободные места гости мужеского пола всегда наваливали свои шляпы... Князь Потемкин всегда стоял настороже за шкатулкой с чаем и сахаром, лоточком с булками и грудою чайных чашек; на голову орла вешали просушиваться чайное полотенце...». Воспоминания оставила Мария Федоровна Каменская – дочь известного медальера и художника графа Федора Петровича Толстого, который в ту пору был вице-президентом Императорской Академии художеств и соседом («квартира была дверь об дверь») Мартоса.