Вятка-матушка текла неспешно, будто задумавшись о чём-то вечном. Егор Савельев стоял на берегу, щурясь от яркого весеннего солнца. Река была той же, что и в его детстве – широкой, полноводной, с песчаными отмелями, где ребятнёй они строили замки и пускали кораблики. Всё та же река, да только мир вокруг менялся, и не всегда к лучшему.
Егор сплюнул горькую слюну и потёр шрам на виске – память об Афгане. Тогда казалось, что самое страшное позади, что дома-то уж точно будет спокойно и правильно. А вышло иначе. Теперь враг был не там, за горами, а здесь, у родного порога.
"ЭкоХим" – так они себя называли, эти столичные хлыщи в дорогих костюмах. Приехали, понимаешь, облагодетельствовать отсталую провинцию. Завод хотят строить, рабочие места сулят, налоги в бюджет. А то, что река сдохнет, лес захиреет, детишки болеть начнут – это им по барабану.
– Егор Петрович! – окликнули его.
Савельев обернулся. К нему спешила Анна Корнилова, местный эколог. Молодая, красивая, только вот глаза уставшие, с тревогой.
– Что там, Аня? – спросил Егор, уже зная, что хорошего не услышит.
– Беда, Егор Петрович. Громов подписал разрешение на начало подготовительных работ. Завтра техника прибывает.
Савельев выругался сквозь зубы. Вот так всегда – пока бумажки пишешь, митинги собираешь, эти суки уже всё решили.
– Ладно, – сказал он после паузы. – Собирай наших. Вечером обсудим, что делать будем.
Анна кивнула и убежала. А Егор ещё постоял, глядя на реку. Вспомнил, как отец учил его рыбачить, как дед рассказывал о войне, сидя на этом самом берегу. Всё здесь было родное, кровное. И он эту землю без боя не отдаст.
Вечером в старом клубе собрались самые решительные. Человек пятьдесят набралось – не густо, но и не мало для их Заречья. Егор оглядел хмурые лица односельчан. Михаил Степанович – старый рыбак, всю жизнь на реке. Ольга – жена Егора, медсестра из поселковой больницы. Учителя, фермеры, работяги с лесопилки – костяк их небольшой общины.
– Ну что, братцы, – начал Савельев. – Время пришло решать – жить нам дальше или выживать.
Он говорил недолго, но ёмко. О том, что завод этот – не благо, а проклятие для их края. Что детям и внукам придётся расхлёбывать последствия. Что нельзя променять свободу и чистый воздух на подачки от толстосумов.
– Да кто нас послушает, Петрович? – мрачно спросил кто-то из задних рядов. – Они ж там, в верхах, всё уже порешали.
– Послушают, – жёстко ответил Егор. – Если за правду стоять будем крепко. Я вот что скажу: завтра с утра собираемся у въезда в город. Живой цепью встанем, технику не пустим. Кто со мной?
Люди зашумели, переглядываясь. Страшно было идти против власти, против денег больших. Но и отступать некуда – за спиной дом родной, река-кормилица.
– Я с тобой, – твёрдо сказала Ольга, беря мужа за руку.
– И я, – поднялся Михаил Степанович.
– Все мы с тобой, сынок, – проскрипел старик. – Драться, так драться.
И люди начали вставать – один за другим, решительно и сурово. Егор кивнул, чувствуя, как в груди разгорается огонь – тот самый, что вёл его когда-то в бой за чужие горы. Теперь пришло время защищать свою землю.
А за окнами клуба сгущались сумерки, и Вятка несла свои воды – всё так же неспешно и задумчиво, не зная, что завтрашний день готовит ей новые испытания.
Утро выдалось хмурым. Низкие облака цеплялись за верхушки сосен, словно природа сама хмурилась, предчувствуя недоброе. Егор проснулся рано, задолго до рассвета. Ольга спала рядом, дышала тихо, доверчиво. Он осторожно встал, стараясь не разбудить жену. Накинул старую армейскую куртку и вышел во двор.
Закурил, глядя на серое небо. Где-то вдалеке прокричала ворона – тревожно, надрывно. "Вот и ты чуешь беду", – подумал Егор.
К шести утра у въезда в город собралось человек двести. Люди стояли молча, переминаясь с ноги на ногу, кутаясь в куртки. Холодный ветер с реки пробирал до костей.
– Ну что, братцы, – Егор оглядел хмурые лица. – Стоим насмерть. Ни шагу назад.
Из толпы раздались одобрительные возгласы. Анна Корнилова раздавала самодельные плакаты: "Нет химзаводу!", "Вятка – наш дом!", "ЭкоХим – убийца природы!".
Прошёл час, другой. Солнце медленно поднималось над горизонтом, но его лучи едва пробивались сквозь плотную пелену облаков. И вот вдалеке послышался рокот моторов.
– Едут, – выдохнул кто-то.
Егор выпрямился, расправил плечи. Колонна техники показалась из-за поворота – бульдозеры, экскаваторы, грузовики. Впереди ехал черный внедорожник с тонированными стёклами.
Машины остановились в сотне метров от людей. Из внедорожника вышли трое: двое крепких парней в костюмах и человек в дорогом пальто – явно начальство.
– Граждане, прошу освободить проезд, – заговорил человек в пальто, подойдя ближе. – У нас все необходимые разрешения. Мы действуем в рамках закона.
– А мы тоже в рамках закона, – ответил Егор, выступая вперед. – Имеем право на мирный протест.
Человек в пальто поморщился.
– Послушайте, давайте без глупостей. Мы несём прогресс, рабочие места. Вы что, против развития родного края?
– Мы против того, чтобы наш край травили, – отрезал Егор. – Убирайтесь подобру-поздорову.
Толпа за его спиной одобрительно загудела. Человек в пальто нахмурился, отошел к машине. Егор видел, как он говорит по телефону, раздраженно жестикулируя.
Прошло ещё полчаса. Люди начали замерзать, кто-то развёл костёр. Анна раздавала горячий чай из термосов. И тут со стороны города послышался вой сирены.
– Менты, – процедил сквозь зубы Михаил Степанович. – Ну, держись, ребятки.
К месту противостояния подъехали два автозака и несколько патрульных машин. Из головной вышел грузный майор с красным лицом.
– Так, граждане, – прогудел он. – Немедленно разойтись. Вы препятствуете законной деятельности. Даю пять минут, потом начинаем задержания.
Егор шагнул к нему.
– Слышь, начальник. Ты сам-то местный?
Майор насупился.
– Ну, местный. И что?
– А то, что ты своих же людей разгонять собрался. Тех, кто твой дом защищает.
Майор отвел глаза.
– Я при исполнении. Не могу я...
– Можешь, – жёстко сказал Егор. – Всё ты можешь. Выбор за тобой.
Повисла напряжённая тишина. Майор переводил взгляд с Егора на своих подчинённых, потом на толпу местных жителей. Наконец, тяжело вздохнул и махнул рукой.
– Чёрт с вами. Парни, отъезжаем.
Толпа одобрительно загудела. Полицейские машины медленно развернулись и уехали обратно в город. Человек в пальто что-то яростно кричал в телефон.
К полудню противостояние продолжалось. Людей собралось уже около пятисот – подтягивались жители окрестных деревень. Кто-то принёс еду, термосы с чаем. Играла гармонь, пели песни.
И тут через толпу начал проталкиваться какой-то человек. Егор присмотрелся и выругался – мэр Громов собственной персоной.
– Граждане! – заговорил мэр, взобравшись на капот чьей-то машины. – Прошу вас, одумайтесь! Вы отталкиваете инвесторов, лишаете город перспектив развития!
– А ты нас от отравы избавь! – крикнул кто-то из толпы.
– Да какая отрава, – всплеснул руками Громов. – Новейшие технологии, экологически чистое производство...
– Больно мы верим твоему чистому производству, – перебил его Егор. – Ты лучше скажи, сколько тебе отстегнули за то, чтоб ты свой народ продал?
Толпа возмущённо загудела. Громов побледнел.
– Это клевета! Я буду жаловаться!
– Жалуйся, – усмехнулся Егор. – Только народ не обманешь. Мы же видим, как ты суетишься, как из кожи вон лезешь, чтобы этот завод протолкнуть. Видать, хорошо заплатили?
Лицо мэра пошло красными пятнами. Он попытался что-то сказать, но толпа уже гудела, свистела, требовала, чтобы он убирался. Громов спрыгнул с капота и, сутулясь, побрёл прочь.
День клонился к вечеру. Строительная техника по-прежнему стояла на дороге, не решаясь двинуться вперёд. Человек в пальто – судя по всему, представитель "ЭкоХима" – уже не скрывал своего раздражения.
– Вы пожалеете об этом! – кричал он. – Мы найдём управу на вас! Это последнее китайское предупреждение!
– Вот и вали в свой Китай, – беззлобно отозвался Михаил Степанович. – А у нас тут Россия.
Неожиданно из толпы вышла Ольга – жена Егора. В руках у неё была гитара.
– А давайте-ка, братцы, споём, – сказала она. – Чтоб душу согреть.
И запела – чистым, сильным голосом:
"Выйду ночью в поле с конём, Ночкой тёмной тихо пойдём..."
Люди подхватили – сначала неуверенно, потом всё громче, увереннее. И поплыла над рекой, над лесами родная песня – о любви к родной земле, о вере в правду, о силе народной.
Егор смотрел на поющих людей, и чувствовал, как к горлу подкатывает ком. Вот она – настоящая Россия. Не в кабинетах чиновников, не в офисах корпораций, а здесь – в этих простых людях, готовых стоять насмерть за свой дом, за свою реку, за право самим решать свою судьбу.
Стемнело. Зажгли костры. Строительная техника, постояв ещё немного, развернулась и уехала обратно. Человек в пальто уехал вместе с ней, напоследок пообещав "серьёзные последствия".
– Ну что, Егор Петрович, – подошёл к Савельеву Михаил Степанович. – Сегодня мы победили. А дальше что?
Егор задумчиво посмотрел на звёздное небо.
– А дальше, дед, будет новый день. И новый бой. Но главное – мы поняли, что вместе мы – сила. А с этим пониманием уже ничего не страшно.
Старик понимающе кивнул. А над Вяткой поднималась луна, и её свет серебрил речную гладь, и казалось, что река тоже радуется сегодняшней маленькой победе.
Но Егор знал – это только начало. Настоящая битва ещё впереди.
Дни потянулись тягучие, как смола. Вязкие. Народ дежурил посменно – кто на въезде в город, кто у реки. Егор спал урывками, всё больше на ходу. Глаза покраснели, щетина на щеках стала жёсткой, как проволока.
"ЭкоХим" не сдавался. То и дело подкатывали черные джипы, выходили холёные мужики в костюмах. Сулили золотые горы – зарплаты, как в Москве, налоги в бюджет, социалку. Егор только сплёвывал.
– Нахрена нам ваши подачки? Нам воздух чистый нужен. И река живая. И лес не вырубленный. Всё, харэ, вали отсюда.
Мужики хмурились, уезжали. Но Егор знал – это ненадолго. Вернутся. С новыми фокусами.
И точно. Через неделю в Заречье нагрянула проверка. Санэпидстанция, пожарные, налоговая – полный джентльменский набор. Шерстили всех подряд – от ларьков до больницы. Анна прибежала запыхавшаяся, глаза блестят.
– Егор Петрович! У Михаила Степановича рыбу всю конфисковали! Говорят, браконьерство!
Савельев выматерился. Пошёл разбираться. У дома старого рыбака толпился народ. Михаил Степанович сидел на крыльце – сгорбленный, потерянный. Рядом суетились какие-то хлыщи в форме, составляли протоколы.
– Э, начальники! – гаркнул Егор. – Вы чего тут старика обижаете?
Один из проверяющих – холёный, с брюшком – повернулся к Савельеву.
– Гражданин, не мешайте проведению проверки. Здесь имеет место незаконный вылов рыбы в промышленных масштабах.
– Какие, на хрен, промышленные масштабы? – взревел Егор. – Дед всю жизнь рыбачит, семью кормит. А вы его под статью подводите?
– Закон для всех один, – отрезал проверяющий.
– Закон, значит? – прищурился Савельев. – А ты сам-то по закону живёшь? Небось, взятки берёшь? На какие шиши пузо наел?
Проверяющий побагровел.
– Да как вы смеете! Я при исполнении! Я вас привлеку за оскорбление должностного лица!
– Привлекай, – усмехнулся Егор. – Только учти – нас тут много. И мы своих в обиду не дадим.
Толпа за его спиной угрожающе загудела. Проверяющие занервничали, засобирались. Уехали ни с чем.
А ночью к Егору прибежал сосед – Колька-тракторист.
– Петрович! Беда! На реке баржа какая-то подозрительная. Мужики говорят – химию сливают!
Егор вскочил как ошпаренный. Натянул куртку, схватил монтировку. По дороге созвонился с Анной – та уже мчалась к реке с какими-то приборами.
Ночь стояла безлунная, темень – хоть глаз выколи. Только фонарики мелькали на берегу – это сбегался народ. Баржу разглядели не сразу – большая, чёрная, без опознавательных знаков. От неё к воде тянулся шланг.
– Суки! – взревел Егор. – Ну всё, попались!
Анна уже суетилась у воды с пробирками.
– Точно, Егор Петрович! Химия какая-то ядрёная! Все показатели зашкаливают!
Савельев повернулся к людям.
– Ну что, братцы? Будем смотреть, как реку травят?
– Не будем! – загудела толпа.
– Тогда вперёд! На абордаж эту посудину!
И толпа ринулась к барже. Кто-то тащил веревки, кто-то захватил лодки. Егор первым вскарабкался на палубу. Следом полезли остальные.
Команда баржи – человек пять – даже опомниться не успела. Их скрутили в два счета. Капитан – жирный, лысый – верещал что-то про частную собственность и нарушение закона.
– Вот ты, значит, какой закон соблюдаешь? – прорычал Егор, тряся его за грудки. – Реку травить – это по закону? А ну, колись, кто послал?
Капитан трясся, но молчал. Тогда Михаил Степанович – откуда только прыть взялась у старика? – схватил его за шкирку и потащил к борту.
– А ну, окунём его в эту химию! Пусть попробует, что он в реку сливает!
Капитан заверещал, забился как поросёнок.
– Не надо! Я всё скажу! Это "ЭкоХим"! Они приказали!
Егор переглянулся с мужиками. Всё сходится.
– Так, братцы, – скомандовал он. – Этих урок – в сарай под замок. Завтра ментов вызовем, пусть разбираются. А баржу эту – на прикол. Будет нам вещдоком.
К утру весть облетела всё Заречье. Народу собралось – яблоку негде упасть. Егор залез на бочку, оглядел сход.
– Ну что, земляки? Теперь всё ясно, да? Вот она, забота "ЭкоХима" о нашем крае! Травить нас хотят, как крыс! Так дадим им это сделать?
– Нет! – взревела толпа.
– Правильно! Не дадим! Мы им покажем, на какой земле они решили свои делишки провернуть!
И тут из толпы вышел Громов – бледный, осунувшийся.
– Егор Петрович, – сказал он тихо. – Ты это... прав был. Я дурак старый, повёлся на их посулы. Прости, если можешь. И вы все простите, – он поклонился народу. – Я с сегодняшнего дня – с вами. Буду биться против завода. Хоть каким-то добром хочу успеть отплатить...
Егор смотрел на мэра, и в груди у него ворочалось что-то тяжёлое. Злость, презрение – и вдруг, откуда ни возьмись, жалость. Эх, Громов, Громов... Старый ты пень...
– Ладно, – сказал он наконец. – Бог простит. А нам сейчас не до обид. Делом докажешь, что не врёшь.
Громов кивнул и отошёл. А Егор снова повернулся к людям.
– Ну что, братцы? Кажись, перелом наметился. Но расслабляться рано. "ЭкоХим" просто так не отступит. Готовьтесь – будет жарко. Но мы своего не отдадим. Ни пяди земли, ни капли воды. Ясно?
– Ясно! – прогремело в ответ.
И показалось Егору, что даже хмурое небо над Вяткой чуть просветлело. Будто сама природа радовалась этому единению людей, вставших на защиту родной земли.
Но главная битва была ещё впереди. И к ней нужно было готовиться...