Роман «Ромашки на крутых берегах»
Поиск по главам
Часть 17
Последние дни путешествия прошли в каком-то напряженно-веселом состоянии. Это чувствовал даже каждый матрос. Предстояло многое решить. У знакомых берегов ненадолго расстались. Иван отправился вместе с Сашей, Машенька сидела на его богатырских плечах. Братья зашли в храм, когда-то выстроенный родной артелью. Постучали в рядом стоящий дом Марфы Семеновны. За ним теперь приглядывал постаревший Назар. Он сильно сдал за этот год. Сашу принял как родного.
Когда-то хорошо обустроенная изба теперь напоминала вдову. Сам хозяин сутуло и неумело накрывал на стол. Александр бросился ему помогать.
Ясно встала перед глазами Марфа. Саша вспомнил день ее отпевания в новом храме. Вся артель провожала эту простую, внешне грубоватую, женщину с большим любящим сердцем. Сашка с годовалой дочкой на руках ходил потерянный, не пряча слез. Он никак не мог понять, что делать дальше. Таким его увидел отставной генерал Кравцов: он заехал в храм случайно, по дороге: провожал сына в столицу. Долго набожно крестился. На похоронах чужой для него женщины вспомнил и о своей покойной супруге. Ему вдруг захотелось сделать что-то доброе, полезное для души. Поэтому, когда увидел плачущего молодого паренька с младенцем, не смог пройти мимо. А грамотного секретаря давно хотел себе завести, хотя бы для того, чтобы не было так одиноко.
Назар в тот день рыдал, никого не стесняясь. Он любил ее, Марфу. Давно. Очень давно. Даже делал предложение, когда прошло почти пять лет со смерти ее мужа и сына. Марфа отказала. Он больше не предлагал, но по-своему продолжал любить. И сам в полной мере осознал это только после утраты. Теперь он столярничал. Та комната, где в первый раз ночевал Саша с материнским дневником, превратилась в мастерскую.
Вместе с Назаром за чаем вспомнили Марфу, артель, дела давно минувших дней. Вдруг бывший староста рукой слабо прихлопнул себя по колену и сказал:
— Тебя тут барышня искала, пару дней назад заходила.
— Какая барышня, — Александр растерянно оглянулся на брата.
— Да знаешь ты ее, Татьяна Куликова. Ну, помнишь, случай-то был, с деньгами? Она записку тебе оставила. Где ж я ее бросил?
Назар торопливо стал искать бумажку, нашел под самоваром, вручил Саше. Тот несколько раз перечитал короткие строчки, записанные бисерным почерком:
«Александр! Усадьба ваших родителей — ваша! Буду в центре города до конца октября. После уезжаю. Татьяна К.»
Голубев потер лоб, показал послание молчаливому Ивану. И в этот же вечер, тепло попрощавшись с Назаром, они отправились в дом госпожи Куликовой. Неясная тревога охватила Александра перед знакомыми ступенями. Прижимая к себе дочь, он подумал, что не нашел бы ее, не встретил на своем пути, если б шесть лет назад не был обманут в этом доме. Да не кем-нибудь, а своей родной теткой, Катериной Петровной, Голубевой до замужества.
Уже давно он отказался от мести за отобранную усадьбу, и даже простил Куликову. Но сейчас до конца не мог понять, что же с ним происходит.
На крыльцо выбежала Татьяна, хотела что-то сказать, может даже обнять Сашу, но покосилась на рядом стоящего молодого светлобородого купца. Жестом пригласила гостей войти.
Таня изменилась за это время: ушла детская беспечность и вертлявость. Она осунулась. Все в ней выдавало недавно пережитое горе. Саша с удивлением и даже страхом оглядел ее простое траурное платье.
Хозяйка не знала, что сказать. Александр спросил сам:
— Что случилось? — его голос сорвался на хрип.
— Маменька умерла, — отрешенно отозвалась Танюшка, едва не заплакала, но взяла себя в руки.
— Александр, — твердо и почти торжественно начала она, сцепив бледные пальцы, — матушка просила прощения перед смертью. Она хотела вернуть вашу усадьбу. И я сделала это по ее просьбе. Можете вернуться в свой дом.
Девушка сама хотела верить в свои слова, но она-то знала, что Катерина Петровна не давала подобных распоряжений. Умирала она долго и тяжело, но ни в чем не раскаивалась. Теперь как полноправная хозяйка Таня возвращала и отдавала все, что имела. Ее собственный дом на окраине был уже продан. Саша заметил, что и здесь исчезла дорогая мебель.
Татьяна вдруг что-то вспомнила, на минуту отошла и вернулась с часами Александра Петровича Голубева.
— Вот, возвращаю. Спасибо вам за все, — не глядя на кузена тихо сказала она.
— Скоро уеду. Насовсем.
— Далеко? — зачем-то спросил Саша.
— Да. Сюда больше не вернусь. Прощайте.
И вдруг худые плечи задрожали, она снова заплакала. Александр горячо обнял сестру. Он еще не знал, что она раздаст все без остатка и уйдет в монастырь, где еще долго будет молиться за всех родных. Особенно за мать.
Ваня остался в городе, а Саша с дочкой поехал в заброшенную усадьбу. Необъяснимая грусть охватила его сердце, когда он увидел молчаливую глухую деревню и одинокое, серое от непогоды имение родителей. С трепетом поднялся на ступени террасы. Смахнул горы бурой листвы с почерневшего круглого стола. Когда-то здесь матушка с отцом пили чай. Радовались своему счастью. Отсюда они увидели пожар в деревне. Александр закрыл слезящиеся глаза.
Машенька радостно подкинула листья, накопившиеся за несколько лет.
Он вошел в дом. Когда-то сюда их с Ваней пускал старик-приказчик. Тогда потолки казались выше. Сейчас все померкло, толстый слой пыли лежал на резной мебели. Саша едва не задохнулся, попытался открыть высокое окно. Ручка поддалась не сразу. Потом скрипнула, и свежий воздух с улицы ворвался в залу вместе с ярким светом.
Гулко отзывались его одинокие шаги. Рядом застучали крепкие ножки Маши.
А здесь, в библиотеке, они когда-то часами засиживались с Ваней. Верный приказчик сам учил их грамоте и даже разным наукам по книжкам. Саша вдруг ясно вспомнил этого худого старика. Его сухую ладонь. Он часто гладил мальчишек по голове и приговаривал: «Вот подрастете, все поймете. И сейчас учитесь. На пользу пойдет». А еще часто жалел его, Сашку. Он все знал! И незаметно старался сделать так, чтобы погибший отец радовался за своего сына, оставшегося на грешной земле.
— Ой, сколько книжек! Мы их почитаем? — снова зазвенел Машин голосок.
— Обязательно, доченька.
Саша взял ее за руку и медленно пошел туда, где еще ни разу не был. Кабинет отца. Здесь замерло время еще со дня пожара.
Высохшая чернильница, перья... Большое резное кресло и снова книги, бумаги... Образ Спасителя над столом.
Родительская спальня. Аккуратно заправленная двойная железная кровать с балдахином. Все тоже в пыли. Образа. Давно не горевшая лампада. На столике у зеркала скромные украшения матушки: ее шпильки, брошь в виде райской птицы... Маленькая коробочка с запонками отца...
— Ой, там сокровища! — вдруг вскрикнула Маша.
Александр вздрогнул, а дочка уже вытаскивала из-под кровати швейную шкатулку, похожую на сундучок. Саша бережно поставил ее на стол, смахнул пыль с крышки, открыл и замер...
Сердце снова сильно застучало, на глаза навернулись слезы. Это были настоящие сокровища: письма родителей, одна из отцовских рубашек. И главное — фотографии.
— Папенька, это же ты! — воскликнула девочка.
— Это мой отец, родная, — тихо ответил Александр.
Саша действительно был копией Александра Петровича. А вот родители вместе, молодые, любящие, навсегда застывшие на карточке. Матушка была совсем юной, тонкой, как стебелек.
Рядом в шкатулке лежали две свечи. Они давно склеились и теперь стали одним целым.
«Венчальные» — пронеслась мысль.
Здесь же на небольшом клочке бумаги записка. Саша сразу узнал материнский почерк, который чередовался с отцовским. Они писали вместе, по очереди. Это было в тот самый день, когда только стало известно о его появлении под сердцем матушки.
Александр долго читал выцветший листок, а затем прижал его к губам:
«Драгоценное наше чадо! Знай, что твои родители любят тебя и ждут встречи. Об одном просим, наше желанное сокровище, сохрани чистое доброе сердце, будь мудрым, поступай по совести. Пусть в твоей душе всегда будет место для веры, надежды, любви!»
Внизу стояла подпись: «А. и О. Голубевы».
***
В сторону от крутого берега Волги, среди густых деревьев, затерялась тихая усадьба. В ней снова оживало забытое хрупкое счастье.
Александр Александрович Голубев встал с кресла в своем кабинете. Расправил плечи: план больницы был почти готов. Он вышел на террасу. Любимая жена в легком светлом платье разливала чай, ей помогала старшая дочь, Маша. Александр обнял свою Аннушку за плечи, вплел ей в прическу свежую ромашку, перекрестился на недавно отстроенный небольшой храм с белоснежной колокольней. Годовалая Танюшка захныкала, отец подхватил ее на руки. Матвей Васильевич отложил утреннюю газету, посмотрел на часы, задумчиво покачал головой:
— Что-то Иван Макарыч к чаю не торопится.
Маленький Ваня вылез из-под кружевной скатерти вместе с рыжим котенком и звонко закричал:
— Идут — идут!
По дороге к усадьбе неспешно вышагивал купец-богатырь, Иван Макарович, вместе с молодой женой Варварой.
Над Волгой в единый гул смешались голоса рабочих, грохот судов, плеск воды и крик чаек. И над этим горем и радостью по бездонному небу плыл колокольный звон.
Шел последний год девятнадцатого века.
Здесь заканчивается первая большая глава о дореволюционной жизни. Теперь на очереди — современность.