Глава четвертая
Валентин Решетников и Максим Веригин сидели на кухне хрущевской квартиры, которую когда-то с великими трудами „выбивали“ и „доставали“ покойные родители Макса. Друзья давно опустошили бутылку „Дюбонне“, прозванную хозяином „кошкиными слезками“, и усердно работали челюстями над гастрономическими изысками старушки-Европы. Стол являл собой ту еще картину. Продукты валялись тут и там на дикого цвета изрезанной клеенке: чем не натура для живописного полотна „Кутеж двух князей“. Впрочем, одноклассники этого не замечали, вкус пищи был для них куда важнее. Посреди продовольственного хаоса возвышалась полупустая бутылка английского джина, схожесть которой с башней лондонского Биг Бэна портило узкое горлышко.
Взяв в руки неудачный макет славной достопримечательности столицы Великобритании, Решетников справился у друга:
— Ну как тебе можжевеловая водка?
— Тройной одеколон лучше! — патриотично ответил Веригин.
— Ты ее тоником разбавь! — посоветовал Валентин. — Делай, как я!
— Не люблю смешивать.
— Ну и зря! У тебя сложится об этом напитке ложное и предвзятое мнение.
— Мое мнение такое: лучше водки может быть только водка!
— Что ж, придется тебе за неимением гербовой писать на простой. Пей „Бифитер“, а водку нахваливай! За что пьем?
— За наше русское превосходство в области производства крепких спиртных напитков!
— Да, — согласился Валентин, — чего-чего, а этого у нас никто не отнимет.
Под звон бокалов бесцветная жидкость заморской выгонки полилась в российские желудки. Веригин выпил, поморщился, тряхнул волосатой головой и отправил в рот кусок хлеба, намазанный толстым слоем паштета. Решетников просмаковал свою порцию джина с тоником и закусил мясом крабов, аристократично манипулируя вилкой.
Проглотив бутерброд, Максим переключил свой интерес на обработанных обитателей морского дна и подцепил белую пластинку крабового рулета.
— Теперь я понимаю, почему англичане такие чопорные, напыщенные и вредные, — произнес он, внимательно рассматривая деликатес. — От этого пойла поневоле таким станешь. — Он открыл рот и бросил туда, словно полено в топку, кусочек холодной закуски. — Вот таким сделаешься! — Веригин ткнул в изображенного на этикетке мужчину в красном мундире, черной шляпе, белых перчатках и с жезлом в правой руке. — Вот таким расфуфыренным индюком!
— Какой ты нелестный эпитет прилепил к достопочтимому джентльмену! — нарочито укоризненным тоном сказал Решетников.
— Какой он к черту джентльмен! Чучело гороховое!
— Это, между прочим, форменная одежда бифитера.
— Постой, постой! — Максим огладил ладонью бороду. — Бифитер это что? Название джина или этого красного сэра?
— Бифитер — это гвардеец лондонского Тауэра, дословно переводится как пожиратель говядины, — просветил друга Решетников.
— Бедолаги... — Веригин сочувственно закачал головой. — Мало того что им приходится потреблять такую бурду, так теперь еще и говядину жрать нельзя! Она ж у них заражена!
— За них можешь не переживать, Макс. С голоду они не помрут.
— Да мне и нет до них никакого дела! Пусть живут и гонят свой джин. — Веригин пристально посмотрел в глаза своего школьного товарища. — А вот у тебя какое дело ко мне, Валентин, а?
Гость сглотнул остатки тщательно пережеванной пищи, расчистил перед собой место на столе, поставил на подготовленный плацдарм локти и сцепил пальцы под подбородком.
— Вот мы и подобрались к кульминационному моменту, — полуприкрыв глаза, тихо произнес он. — Послушай меня внимательно, Максим. Цель моего визита — сделать тебя моим компаньоном.
— У-у! Нет, Валентин. Бизнес, коммерция, предпринимательство не для меня! Здесь я тебе ничем помочь не могу!
— Да погоди ты упираться. Я еще не все сказал, только начал, а ты уже взвыл.
— Хочу тебя просто-напросто предупредить, чтобы ты зря не тратил время.
— Ты мне дашь высказаться?
— Слушай, давай замнем. Поговорим о чем-нибудь другом. Помнишь, как...
— Вспомнить былое мы еще с тобой успеем! — В голосе Валентина послышалось раздражение. — А сейчас, борода из ваты, наберись терпения и слушай сюда.
— Чего ты на меня орешь? — удивленно спросил Максим.
— Во-первых, не ору, а слегка повысил голос — иначе до тебя не доходит! А во-вторых, я имею на это право на том основании, что желаю тебе добра, остолоп мохнатый! Неужели тебе, молодому, полному сил, цветущему мужчине, доставляет удовольствие жить в этой жалкой лачуге? — Решетников жестом обвел комнату. — Неужели тебе нравится жить среди всей этой рухляди? — Валентин пренебрежительно потер пальцы о выцветшую занавеску с выгоревшими на солнце узорами. — Неужели твой внешний имидж соответствует в полной мере твоему второму „Я“ и полностью его удовлетворяет? — Однокашник чувствительно дернул несколько раз своего давнишнего приятеля за косматую гриву. — Я раньше так девчонок в нашем классе за косички дергал! А теперь вот тебя. Надо же, как все изменилось!
— Хватит дурью маяться! — Максим перехватил руку насмешника и отстранил ее от себя. — Мой облико морале меня вполне устраивает! Понятно?
— Нет, не понятно! — В рыбьих глазах Решетникова запрыгали бесенята. — Надо быть законченным идиотом, чтобы априори отказываться от предлагаемого проекта! Ты же даже не знаешь, какие выгоды сулит союз со мной!
— Если ты имеешь в виду деньги, то на себя я их всегда заработаю.
— Которых тебе только и хватит, чтобы проесть и пропить!
— Чего ты квохчешь? Чего раскудахтался? Яйца, что ли, из-под тебя вынули?
— Оставь свои приколы и давай серьезно потолкуем.
— Приступай! Но сперва налей-ка одеколончику аглицкого. Может, легче со мной разговаривать станет.
— Пожалуйста! — Валентин выполнил просьбу товарища. — За наш союз! — провозгласил он.
— За наш контракт? — произнес вторую часть рекламного лозунга Веригин, но не с оптимизмом, а с подозрительной настороженностью.
Валентин не ответил, а буднично выпил и прозаично закусил. Максиму оставалось сделать то же самое. Представитель новой социальной формации преуспевающих дельцов подождал, когда хозяин квартиры поставит свой стакан на стол, и, предпринимая определенные усилия для четкого выговаривания слов, пустился в пространный монолог:
— Макс, я прекрасно тебя понимаю. Мы знаем друг друга с детства, и потому твой нрав и характер мне известен досконально. Я бы сейчас на твоем месте тоже задался тем же вопросом, что и ты: „Чего это вдруг нежданно-негаданно, ни с того ни с сего явился давно испарившийся дружок? Вроде у него все есть: бабки, тачка... Значит, ему что-то от меня надо“. Не перебивай! — Решетников замахал руками, заметив, что Веригин хотел возразить ему. — Не перебивай! Да, я виноват, что так долго пропадал, не испытывал нужды общения с тобой, а тут вдруг — бац! Страстно захотел с тобой повидаться. Есть на мне грех, есть, не отрицаю. Забыл старого друга. Стал делать деньги. Это занятие захватило меня с потрохами. Увлекся я им так, что и товарищей позабыл и семью забросил... — Валентин вздохнул, закурил и продолжил: — Но я вовремя одумался, остановился и посмотрел, что же творится вокруг меня. Ты знаешь, Макс, я как бы отошел из центра сцены к кулисам и посмотрел на себя со стороны. Посмотрел на всю эту инсценировку даже не глазами зрителя, а взглядом режиссера-постановщика. Эффект был ошеломляющим. Я многое для себя открыл, я многое понял, у меня словно пелена с очей спала, если выражаться высокопарно. Я сказал себе: „Стоп, стоп, стоп, Валентин! Жми на тормоза! Поверти башкой, посмотри, кто рядом и кого рядом нет“. Я раскинул своим умишком и решил немного передохнуть от коммерции и наведаться к тебе. И вот я у тебя, Макс, в твоей убогой келье анахорета.
— А на хрен мне нужны твои нравоучения! — вспылил вдруг Веригин. — Я живу как хочу!
— Ты что? — приподнял брови Решетников. — Обиделся?
— Нет! Просто не люблю, когда меня воспитывают и при этом суют нос в мои дела.
— Я и не собираюсь тебя воспитывать. Это дохлый номер. У меня к тебе иное предложение. Я хочу, чтобы ты мне помог в одном деле.
— Каком? — Рука Веригина потянулась к сигаретам гостя и застыла в воздухе. — В каком деле? — переспросил Максим.
— Только ты сначала пообещай, что о нашем разговоре никому не расскажешь, это должно остаться только между нами.
— Что за мальчишеские тайны? — усмехнулся, закуривая, Веригин. — Разве мы собираемся играть в войнушку?
— Ну так ты даешь слово хранить тайну? — не обращая внимания на иронию друга, серьезно спросил Валентин. — О нашей беседе никто не должен знать Даже твоя подруга Марина.
— Ага, понял. Войнушка — это старо. Будем играть в Штирлица и Мюллера. Так?
— Нет не так, Макс! — вскрикнул гость. — Ты можешь посидеть несколько минут молча, без дурацких шуточек и в режиме приема информации! Выпростай из-под твоих патл уши, чучело лохматое!
— Опять оскорбляешь? — набычился Веригин.
— Прости, Макс, не удержался, — извинился Решетников.
— Ладно, прощаю. — Бородач стряхнул пепел в пустую пластиковую коробочку, где еще совсем недавно находился паштет. — Я со своей стороны готов поклясться страшной клятвой, что буду молчать, как партизан. Ты меня знаешь. Я — могила. Этого достаточно?
— Вполне, — кивнул Решетников и, улыбнувшись, добавил: — Никак не могу привыкнуть к твоей гориллообразной физиономии. Троглодит, да и только!
— Ты опять за свое?
— Все, все, Макс! — замахал руками Валентин. — Прикусываю язык, перестаю обсуждать твою персоналию и плавно перехожу к деталям нашей конфиденциальной аудиенции. Но сперва я задам тебе несколько вопросов. Не возражаешь?
— Нет.
— Прекрасно. — Валентин потер руки. — Итак. Ты спелеологией по-прежнему увлекаешься?
— Ха! Вспомнила бабка, як дивкой была! — воскликнул Максим. — Давно забросил.
— Но опыт, навыки, умение, надеюсь, сохранились? — с едва заметным беспокойством поинтересовался Решетников.
— Это останется у меня до самой смерти, Валентин.
Гость с облегчением вздохнул:
— Отлично. Значит, лазить по пещерам не разучился. Я еще слышал, что ты одно время увлекся диггерством. Это правда или слухи?
— Было такое дело. Сходил как-то раз с ребятами по московским подземельям. Но мне, честно говоря, не понравилось. Всюду грязь, вонь, крысы, бомжи.,. Побывал я на всех трех уровнях, везде одна картина. Было такое ощущение, что шляешься по затопленной водой помойке, куда никогда не проникают лучи солнца,
— А что это за три уровня?
— Первый находится между поверхностью и тоннелями метро. Второй — в той же плоскости, что и сам метрополитен. Ну а третий — под ним, он самый глубокий.
— Все ясно. — Решетников придвинул свой стул поближе к товарищу, засунул руку во внутренний карман пиджака и вынул оттуда небольшую плоскую картонную коробочку величиной с крупный блокнот и перехваченную черной узкой резинкой. — Вот, Максим, — стягивая резинку, благоговейно заговорил Решетников. — Здесь находится ценнейшая вещица, за которую многие отдали бы немалые деньги. — Он открыл футляр и бережно извлек из ваты резное украшение. Аккуратно зажав его между большим и указательным пальцами, Валентин показал другу хрупкий предмет филигранной работы. — Сия штуковина называется „Рельефный портрет римского воина“. И это лишь крохотная частица тех сокровищ, добыть которые я намереваюсь с твоей помощью. Я пришел просить тебя быть членом моей экспедиции...
— В Рим за головами воинов? — продолжил Максим с пьяным скепсисом и положил украшение на ладонь, где оно едва уместилось.
— Осторожно! — забеспокоился Решетников. — Не урони!
— Не боись! Все будет в целости и сохранности.
Веригин принялся рассматривать диковину. Голова была вырезана из неизвестного Максиму материала, напоминающего расплавленную и застывшую массу, из которой обычно делают конфеты „ириски“. Над высоким лбом античного воина игриво возвышалось нечто вроде кока Элвиса Пресли и наших приснопамятных „стиляг“. Едва изогнутый нос, тонкие губы и круглый подбородок профиля обрывались короткой шеей. Плечи были накрыты белым сагумом — коротким плащом с вырезом для головы, заимствованным потомками Ромула и Рема у галлов. Плащ скрепляла круглая застежка.
— И что? Это бесценная реликвия?
Решетников молча кивнул.
— Если даже за подобную штучку кто-то и готов отвалить пару „лимонов“, я все равно не собираюсь грабить музей или галерею. Тут, Валентин, я тебе не помощник. — Максим вернул барельеф другу.
— Ну и чти себе уголовный кодекс на здоровье. — Решетников любовно упаковал свое сокровище в футлярчик, обтянул его резинкой и опустил в карман пиджака. — Я предлагаю тебе вынуть из недр земли то, что там пропадает зря. Ты хоть понимаешь, о чем я толкую?
— Видимо, о полезных ископаемых типа какой-то глины, из которой состряпали эту фиговину и от которой у тебя поехала крыша!
— Эх, Макс! Село ты нерадиофицированное! Это не фиговина! Это элемент декора Янтарной комнаты! Ну? Уразумел? — Валентин вперился в лицо одноклассника. Тот явно что-то уразумел.
— Ну? — напористо повторил владелец изделия из окаменевшей смолы. — Согласен, мурло обросшее?
— Согласен, — упавшим голосом процедил Веригин и в задумчивости покрутил ус.