Предыдущая глава https://dzen.ru/a/ZruC5MGGsTVykZwW
После двадцати девяти дней скучной езды Петр с супругой и свитой прибыли в Петербург, в Летний дворец. Великий князь возобновил там прежде всего свои концерты. Это несколько отвлекало Екатерину от тяжелых мыслей, но ипохондрия ее стала такова, что каждую минуту и по всякому поводу у нее наворачивались слезы на глаза, и тысячу опасений приходили ей в голову. Она не могла избавиться от мысли, что все клонится к удалению Сергея Салтыкова.
В сентябре Екатерина узнала, и это было для нее сильным ударом, что к ее родам готовили покои, примыкавшие к апартаментам императрицы и составлявшие часть этих апартаментов. Александр Шувалов повел Екатерину смотреть эти покои. Она увидела две комнаты, такие же, как и все в Летнем дворце, скучные, с единственным выходом, почти без мебели и без всяких удобств. Она отчетливо поняла, что будет здесь в уединении, без какого бы то ни было общества, и глубоко несчастна. И сказала об этом Сергею Салтыкову и княжне Анне Гагариной (фрейлина императрицы Елизаветы Петровны), которые, хоть и не любили друг друга, но сходились в своей дружбе к ней. Они видели то же, что и она, но помочь этому было невозможно.
Екатерина должна была в среду перейти в эти покои, очень отдаленные от покоев великого князя. Во вторник вечером она легла и проснулась ночью с болями. Сразу же послали за акушеркой, мужем, спавшим у себя в комнате, и графом Шуваловым. Этот послал к императрице, не замедлившей прийти около двух часов ночи. Екатерина очень страдала, наконец, около полудня следующего дня, 20 сентября 1754 года, разрешилась сыном.
Как только мальчика спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребенку имя Павел. После чего тотчас же императрица велела акушерке взять ребенка и следовать за ней. Как только императрица удалилась, великий князь тоже пошел к себе, а также и Шуваловы. Екатерина осталась одна и никого не видела ровно до трех часов. Она лежала на родильной постели, обливалась потом, очень хотела пить, но, казалось, о ней все забыли.
Наконец после трех часов пришла графиня Шувалова. Она была в ужасе, увидев, что Екатерина все еще лежит на том же месте, где она ее оставила. Приход Шуваловой стал большим утешением для Екатерины, уже залившейся слезами с той минуты, как она разрешилась, и особенно от того, что она всеми покинута после тяжелых и мучительных родов, что никто не перенес ее на постель, которая была в двух шагах, а сама она не в силах была на нее подняться. Шувалова тотчас же ушла и, вероятно, она послала за акушеркой, потому что последняя явилась полчаса спустя и сказала, что императрица была так занята ребенком, что не отпускала ее ни на минуту. О Екатерине никто даже не подумал. Наконец, ее положили на постель, и весь оставшийся день она не видела больше ни души. Никого даже не послали осведомиться о ее здоровье. Его Императорское Высочество со своей стороны только и делал, что пил с теми, кого находил, а императрица занималась ребенком. В городе и в империи радость по случаю этого события была велика.
Со следующего дня Екатерина начала чувствовать невыносимую ревматическую боль, начиная с бедра, и по всей левой ноге. Эта боль мешала ей спать и при том она схватила сильную лихорадку. Несмотря на это, на следующий день ей оказывали почти столько же внимания, как и в предыдущий. Она никого не видела, и никто о ней не справлялся. Великий князь один раз зашел в комнату на минуту и удалился, сказав, что не имеет времени оставаться. Екатерина то и дело плакала и стонала в своей постели.
Наконец великий князь, скучая по вечерам без фрейлин Екатерины, за которыми он ухаживал, пришел предложить жене провести вечер у нее в комнате. Тогда он ухаживал как раз за самой некрасивой из фрейлин Елизаветой Воронцовой.
На шестой день были крестины Павла. К этому дню малыш чуть не умер от молочницы. Екатерина могла узнавать о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье – значило бы сомневаться в заботе, которую проявляла к ребенку императрица, и это могло быть принято очень дурно. Елизавета Петровна взяла Павла в свою комнату и, как только он кричал, она сама к нему подбегала, и ребенка буквально душили заботами. Его держали в чрезвычайно жаркой комнате, запеленавши во фланель и уложив в колыбель, обитую мехом чернобурой лисицы; его покрывали стеганым на вате атласным одеялом и сверх этого клали еще другое, бархатное, розового цвета, подбитое мехом чернобурой лисицы. Екатерина сама много раз видела его, уложенного таким образом, пот лил у него с лица и со всего тела. И это привело к тому, что, когда он подрос, то от малейшего ветерка, который его касался, он простужался и хворал. Кроме того, вокруг него было множество старых мамушек, которые бестолковым уходом, совершенно лишенным здравого смысла, приносили ему несравненно больше телесных и нравственных страданий, нежели пользы.
Следующая глава https://dzen.ru/a/Zru7p8GGsTVyKtnY