Однажды в холодном парижском предместье
Я вспомню свою тридцать первую осень,
И дым от костров, и предчувствие мести,
Которой не сбыться. Проклятая просинь
Останется в нас неизведанным морем
В сиренево-тонком дыму фонарей
И скроет от глаз кипарис разоренный
Фантомы давно одичавших зверей.
И я, поминающий сидровой мутью
Ту осень из света остынувших зол,
Слепой, как Гомер, исковерканной грудью
Устало склонюсь на растерзанный стол.
***
Однажды в холодном парижском предместье
Я вспомню свою тридцать первую осень –
И дым от костров, и предчувствие мести,
И чашку с просеянным розовым просом.
Закончится день, и затеплятся шторы,
В туманах погаснут огни фонарей,
И с мраком сойдется каштан разоренный,
Укрывши в ветвях полумертвых пажей.
Тогда-то мой друг, до бесславия старый,
Слепой, Как Борхес, и великий, как Ра,
Откроет свой требник, склонившись устало
Над сотней глухих нерастраченных тайн.
