Спортивная драма о пересечении вплавь древнейшего озера планеты.
Опустив голову, аккуратными шагами, захожу в воду. Смотрю вниз не только из-за острых камней, но и потому, что вперёд смотреть страшно. Мощь и безмерность Байкала пугает.
Моя затея зайти в воду с левого берега и выйти на правом теперь кажется идиотской. Я не плавал из Англии во Францию, но почему-то назвал этот старт для себя: Сибирский Ла-Манш.
Вода поднимается до колен, затем морозит кисти, подгибаю колени и проваливаюсь грудью.
Последний шаг. Отталкиваюсь от Иркутского твёрдого дна - оттиск камня впечатывается в ступню. Следующий шаг должен быть через тысячи гребков на берегу Бурятском. Случиться ли он? Пропустит ли Байкал? Если да, то каким будет этот шаг и каким буду я?
У холодной воды есть особое свойство, она умеет сдавливать грудь не хуже стального обруча. Так что в первых гребках дыхание замятое, движения суетливые, а лицо горит от холода. Байкал изучает меня, засылая за шкирку и под рукава гидрокостюма иглы ледяной воды.
Гребками проталкиваюсь вперёд и белые кисти под водой словно ластики стирают со дна валуны. Пара десятков штрихов расчищают подо мной холодно-синий мольберт. Позади остаётся старинный и сказочный посёлок Бугульдейка. Название то какое…
Первый подъём головы цепляет взглядом корабль сопровождения - это моя полярная звезда на весь путь. За полчаса до старта очно знакомлюсь с капитанами Дмитрием и Максимом. Обсуждаем трассу и детали маршрута, они мне внушают доверие, но, похоже, что я им не очень.
Правило заплыва у меня простое и касается спортивной чести: от захода до выхода из воды не дотрагиваться ни до людей, ни до корабля. То есть, с борта мне могут бросать еду или экипировку, всё остальное сам. Нельзя брать никого за руку, нельзя висеть на корабле и тем более подниматься на судно отдыхать, полная тактильная автономность. Забегая вперёд скажу, что с задачей оставаться недотрогой в пути я справился.
Сюрприз сразу на старте - корабль забирает сильно влево, отклоняюсь от прямой. Понимаю, что так надо, но это удлиняет и без того критические для меня 29 километров трассы. Несмотря на пластмассовые движения задубевшими руками, выдаю первый километр за 17 минут и 06 секунд. Это моё стандартное начало в тёплой воде, а в холоде это быстро. Зачатки уверенности начинают прогрызаться сквозь стартовое состояние абсурдности предприятия. Пока все по плану, жду первый пит-стоп, и начальные тридцать минут тянутся бесконечно.
Подплываю к корме, с которой сбрасывают на верёвке два шейкера с тёплым изотоником и горячей кашей. Согрелся, раздышался и распластался на воде как надо, гребок медово-тягучий. Начинаю получать удовольствие от плавания, осознавая, что уже всё не зря, вот за этим я здесь.
Часы жужжат, сообщая о третьем пройденном километре. С предвкушением смотрю на циферблат, но что это?! Три километра за час - это катастрофично медленно. Наверное, сбой у часов, плывётся мне отлично и по ощущениям очень быстро. Успокаиваюсь и концентрируюсь на элементах длинного гребка.
К третьему часу выплываем на максимальную глубину почти в километр. Теперь я знаю, как выглядит «глубокий» цвет. Смотришь вниз, а там окрас ужаса. Поворот головы и сбоку красота; статные зелёные холмы с опорой на серебренную водную гладь. Перевалка корпуса в другую сторону, голова вниз, а там - ужас.
Пробую плыть с закрытыми глазами, бесполезно. У меня под брюхом двадцать пять миллионов лет, прожитых озером. Жуть я чувствую кишками и теперь стыну не только от холодной воды.
Я дрожащий комар с прозрачными крыльями и пытаюсь улететь от распахнутого, затягивающего жерла вулкана. В своём опыте я впадал в разные плавательные коматозы, но впервые в жизни плыл вверх, стараясь уплыть ото дна. В этих вертикальных усилиях не было ничего от надрыва тонущего. Было гипнотизирование пучиной Байкала, он захватил все мои спортивные, мужские, городские и рациональные рефлексы. Я был полностью его, он оставил мне только рыбьи функции: бессмысленно моргать, шевелить плавниками и глотать ртом воздух.
Впадаю в транс и ощущаю себя зажатым в серединном узком горлышке песочных часов. Надо мною небесная колба космической бесконечности. Внизу такой же, расходящийся книзу бездонный сосуд. Байкальский провал подо мною ощущается равным по мощи и глубине галактике небесной.
Вмиг кто-то переворачивает песочные часы, и я уже плыву к вверх тормашками назад к месту старта. Плыву на спине, но почему-то цепляюсь ладонями за вязкое небо. Чёрно-синий омут теперь сверху, а голубое небо снизу. Обратный переворот и вновь я плыву вперёд, новый кульбит песочных часов и я опять муха, ползущая по потолку.
Байкал развлекался мною как хотел.
Едва не ударяюсь о корму корабля и выпадаю из транса. Это конец третьего часа заплыва, на часах я вижу обескураживающие семь километров. Капитан подтверждает, что прошли семь, значит часы не врут, они и раньше не подводили. Меня деловито кормят, но во взглядах читается - не доплывёшь.
К этому времени должно было быть пройдено девять-десять километров. Такое отсутствие скорости фактически гарантирует, что я не смогу доплыть до противоположного берега. Чем дольше ты в холодной воде, тем ближе к краю своих возможностей.
Рациональными причинами черепашьего хода могут быть низкие температуры и течения. Но холод я пока держал, противотоков не замечал и скорость сквозь транс чувствовал высокую. Так что мне кажется причина тихого хода в другом - в том что мой расчётливый разум не способен постичь. Байкал не пропускал и игрался со мною своими шаманскими забавами.
Ладно, плывём дальше, но дальше - хуже. Начинает бить опасная короткая волна, которая здесь так характерна. Эта волна еле заметна с борта корабля, но когда ты в воде, она непредсказуемо лупит, сбивая отлаженную ритмику гребка. К хлёстким и хаотичным ударам невозможно приноровиться. Волны выбивают плечи, заполняют рот водой, перекручивают и ставят на ребро. Безнадёжно пытаюсь двигаться будто бы в жидком вихреобразном пластилине. Бурлаком упорно продолжаю пробиваться сквозь ледяные удары Байкальского хлыста, бодрясь тем, что каждый гребок приближает меня к цели. Через полчаса, вымотав и разбив мне плечи, озеро зачехлило свой хлыст, и волна отступила.
Вместо облегчения стало совсем плохо, и я практически встал. Технику и ритм держал, руку вкладывал правильно и кистью цеплял воду, но продвижение было минимальным. Я как подлёдная рыба стал жадно хватать воздух ртом на каждый второй гребок. А вот это уже совсем дурной признак.
Продирался каждый километр аж за 25-27 минут. Я плыл медленнее, чем плаваю брасом, хотя прошло каких-то три с половиной часа. На предыдущих ультра марафонах усталость лишала меня скорости не раньше чем, через пять часов, а тут такое.
Вдобавок я стал промерзать. Стартовые шестнадцать градусов здесь повысились до восемнадцати, что вообще шикарно. Но Байкал не так прост.
Во-первых, тебя постоянно обдают непредсказуемые ледяные протоки, а там по ощущениям градусов восемь-десять.
Во-вторых, тёплая вода только верхние сантиметров сорок, ниже холод и ты попадаешь в капкан. Остановка на еду, где хочется побольше отдохнуть, но переходя в вертикальное положение, нижняя часть стынет. Чем больше отдыхаешь, тем глубже мёрзнешь. Идея отлежаться горизонтально меня почему-то не посещала, Байкал забрал разум.
Да, и ещё мне очень повезло с кораблём. Он большой и заметно его хорошо метров с четырёхсот, а дальше он не отплывал. Однако в его габаритах была и проблема. Глубокой осадкой судно рассекало тёплый слой воды, оставляя за собой широкую ледяную трассу, в которой плыл я. Конечно, я уходил с траектории, но это было не сразу и приходилось много двигаться в стылом шлейфе. Байкал в этом месте больше согревал сталь корабля, чем пловца.
В итоге меня налётами стал передёргивать общий озноб, сперва редко, затем чаще и чаще. В какой-то момент почувствовалось, что эти ознобчики вот-вот сольются в один единый. Если они синхронизируются, то начнёт колотить с амплитудой в десяток сантиметров. В таком состоянии даже на борт подняться самостоятельно очень сложно, не то что плыть. Так что это гарантированный конец заплыва. Если честно, я уже хотел, чтобы это случилось. Сил плыть дальше не было.
Край рукава стёр запястье до крови, правое плечо гудело, а левое оперированное уже трещало. Судорогой схватывало заднюю поверхность бедра. Боль скакала по всему телу, и когда начинало сильно ломить трапецию, то чтобы не чувствовать её, я ждал пока в другом месте заболит ещё сильнее. Поочерёдно болело всё: шея, печень, поясница и даже лоб от холода.
Еда давно уже не лезла, и приходилось на каждом пит-стопе трамбовать в себя несколько глотков горячей каши. Дело в том, что я всегда шаманю концентрат из трёх равных компонентов: сухая детская каша, протеин и витарго. Это проверенный вариант для дальнобоя. Я же не нашёл на месте детской каши, пришлось заменить её манной крупой. Вот этот вкус манки сперва нравился, затем стал невыносим. Спасала тёплая выпаренная кола, но как назло её взяли мало и пришлось экономить каждый глоток.
Максим и Дмитрий по очереди выходили на корму посмотреть на кормёжку. Их взгляды были одинаковыми, так смотрит заботливый конюх на подыхающую кобылу. Она точно не жилец и надо бы прибить, чтоб не мучилась, но совестно прибивать, ноздри у неё ещё раздуваются. Так, неловкость, победив жалость, определила продолжение пути.
Следующие два часа были самыми трудными в моей жизни.
Я плавал из Питера в Кронштадт, где финишировал на ощупь в полной темноте в два часа ночи.
Я беспомощно болтался в Дагестане в семи километрах от берега, с полностью выбитыми плечами.
Я первым в истории переплывал Уссурийский залив, а это тридцать два океанических километра. За эти же два Байкальских часа я хапнул в разы больше страданий, чем за все мои прежние ультра дистанции вместе взятые.
Мой спортивный атеизм закончился окончательно, и я уверовал на настоящему. Раньше я бывал только в рае для пловцов. Длина плавательного парадиза семнадцать километров, а находится он в Большом Сулацком каньоне. Теперь я знаю, что для пловцов существует и ад, он располагается в этой точке Байкала.
Плавательный рай и ад устроены по-особому. В рай можно попасть случайно, но пропуск в эту случайность через поставленную технику и физическую готовность. Ад же даётся не за грехи, и это не что-то тёмное и деструктивное. Здесь не гиена, а чистилище, которое просто разбивает, обнажая ядро. Байкальский адский молот легко может растереть в пыль, а может и кристаллизировать дух.
Что же до меня, то Байкал обложил красными флажками и загнал пловца в ловушку, как охотники загоняют дикого волка в лесу. Деваться некуда, и все, что остаётся – это достойный конец.
К завершению шестого часа я отодвинулся от берега всего лишь на тринадцать километров. По прошлому опыту и расчётам, должно было быть минимум километров девятнадцать.
Я реалист и уже принял, как данность, что не доплыву, чудес не бывает. Пройдено около сорока процентов пути, а каждые сто метров в таком состоянии давались с боем.
Я пере договорился с собой и решил, что достойным для меня концом будет просто доплыть до середины. Продлить мучения на час, другой стоило того, чтобы очутиться в сердцевине Байкала. Зависнуть там на месте, продирижировать руками и выпустить под водой гроздь пузыриков. Заякориться на всю жизнь в воспоминаниях в самом центре озера – теперь такой смысл гнал меня вперёд.
На ледяных зубах чувствуется горячая приторная каша, вваливаюсь головой в воду по на правлению к правому берегу. Несколько плавательных циклов и что-то идёт не так, не так, как прежде.
Видимо, Байкалу сообщили, что сегодня 4 августа 2024 года у пловца день рождения, сорок девятый по счёту и надо бы в порядке исключения его пропустить.
Тот же я, та же вода, а мучений нет, исчезли. Во мне вдруг сказочным образом появилась жизнь и скорость, которые синхронизировались с улучшением погоды. Полдень, матовое солнце, вакуумный штиль и полированное стекло воды – идеально!
Я как будто бы лежал на надувном матрасе, а в гребках возникла длинная, цепкая сила. Плечи по-прежнему гудели болью, но теперь это была вибрация двух отлаженных дизельных движков. Меня понесло, и к свежему опыту плавания вверх, добавился ещё один. Теперь я знаю, что чувствуют водомерки, шагая по воде.
Для меня это был момент благодарности к себе, за то, что решился, не отменил, дотерпел, не бросил и дождался своего времени. Это особое состояние, которое не всегда, но часто появляется на ультра дистанциях. Второе дыхание, перезагрузка, поток, как там ещё это называется?
Неожиданно сквозь истощение возвращаются силы, перерождая тебя полностью. Я шагал по воде с идеальной энергетикой и в лучших из возможных условий. Я больше не беспокоился за темп и знал, что он быстрый. Семнадцать минут на километр, с моим уровнем подготовки и после шестого часа – это торпедная атака.
В состоянии беззаботной водомерки я не переживал о том, что такое состояние даётся лишь раз и на час как максимум. Это был мой час, и надо было забирать свои сотни метров у Бурятской части озера. Энергетический провал после меня вообще не беспокоил и даже не мелькнула надежда, что возможно - о чудо, я переплыву. Байкал меня пропускал, и этого было достаточно, всё не зря. Я наслаждался плавательным ренессансом.
Зашагиваю в седьмой час, не теряя прыти и удовольствия, темп крейсерский. Близится край восьмого часа, забег отменный. Перепрыгиваю в час девятый и выдаю скорость быстрее семнадцати минут на километр.
Товарищи, что происходит!?
Попутных течений и ветра нет и так не бывает. В своих ударных тренировках я плаваю максимум по три часа, больше не позволяют мои восстановительные ресурсы. Такой режим подготовки, при грамотном подведении к главному старту даёт запас сил на шесть-семь часов максимум. Этого в принципе достаточно для ультра марафона, где последние пару часов ты по-любому на зубах.
А тут целых три часа подряд я выдаю свою соревновательную скорость для десятикилометровой дистанции. Несусь к берегу так, как будто не было самых тяжёлых в моей жизни шести часов. Физиологически я на такое не способен и уверен в этом на основании тридцати пяти лет безостановочных тренировок. Это шаманский древний Байкал, не иначе. Он переродил меня в лёгкую, неутомимую водомерку.
Хотя, конечно, есть запасная версия о причине моего перерождения. Позже выяснилось, что в это время на корабле, в радости от близкой кончины заплыва, была откупорена амфора с белым виноградным эликсиром. Возможно, дурман напитка перетоками с палубы просочился в пловца и поддал ему скорости, не знаю.
Кстати, о палубных делах. Завидев, что дело пошло на лад и пловец шибко резво скачет по воде, все засуетились. Собрали консилиум и начали активно махать руками в сторону берега, обсуждая тактику высадки на правом мелководном берегу.
Дмитрий пружинно, шагая по палубе, выдал: «Ну всё, победил, осталось всего семь километров».
Только после его слов я осознал, что действительно могу доплыть до берега. От этой мысли перетряхнуло. В меня одновременно втянуло два откровения: первое — подвиг возможен, и Сибирский Ла-Манш можно взять.
Второе — водомерка меня покинула и наступил тот самый откат, после которого никакие вторые и третьи дыхания уже не открываются. Это последнее и глубокое исчерпание физиологических ресурсов.
Байкал сделал для меня всё что мог, и дальше не будет вмешиваться. Он просто откинется на спинку домашнего кресла из горных хребтов, скрестит руки на груди и будет наблюдать с высоты своей мудрости. Спасибо Вам властелин Байкал, это был лучший подарок на день рождения. Дальше я сам.
Мы вплывали в дельту Селенги. Это самая крупная впадающая река, которая берёт начало в Монголии. Разливаясь она формирует огромное прибрежное пятно, состоящее из болот вперемежку с песчаными островками.
Монгольская вода, пройдя сквозь Бурятские русла, была маслянистой взвесью тины с песком. Вкладывая руку в воду, я не видел собственную кисть. Ещё вода была противно тёплой и на контрасте казалась, что перегреваюсь. А ещё Селенга – это единственный в мире пресноводный осьминог, посмотрите на карту. Она впадает в Байкал тысячами щупалец, формируя несметные течения.
Селенга еле заметно, исподтишка крутила и вертела меня. Пришлось чаще поднимать окаменевшую шею и сверяться с кораблём. Когда разворачивало и ставило поперёк направления, я с вялостью коровы, отмахивающейся от слепней, безразлично возвращался на курс.
Что со мной было с девятого по десятый час я, помню смутно. Чувствовал привычную для ультра дистанций боль во всём теле и особенно в плечах. Боль была недостаточно остра, чтобы меня остановить, но достаточной, чтобы сделать темп критически низким. Уже давно я плыл к финишу стреноженной водомеркой.
Конец десятого часа и двадцатый по счёту пит-стоп. Каждые два с половиной часа и сейчас я съедаю ломоть ржаного хлеба, а на нём толщиной в два пальца слой шмальца. Под чавканье перемолотого в блендере сала кто-то из капитанов вытянул руку и указал на узкую полоску берега. Не верилось, что это конец пути и до него всего-то километра три.
Я попросил следующую остановку через двадцать минут, но проплыв метров двести встал. Всё, я просто не мог плыть дальше. Моя сила воли тонкими ногтями царапала метровую стальную дверь, за которой теперь запечаталось моё тело.
Видимо, вкус Московского шмальца вступил в химическую реакцию с Бурятской тиной, и это стало каким-то там по счёту переломным моментом. Не заплыв, а многооскольчатый перелом со смещениями.
Трёшка – это раз плюнуть, обычная ненапряжённая тренировка, и мотивирующий берег перед глазами, но я как лодка без вёсел уже ничего не могу. Чтобы вернуть себе физическую способность двигаться дальше, нужно поесть твёрдой пищи и поспать хотя бы час. Моё упрямство сохранить автономность, делало это невозможным.
«Дальше я сам, дальше я сам», — вспоминались недавние понты. А всё, сам я уже ничего не могу, так что пришлось пойти на хитрость. Я притворился нерпой, эндемиком Байкала. Она обитает только здесь и нигде больше. Изображая тюленя, я стал ждать на помощь своих. Маскировка была идеальной, чёрная неопреновая балаклава обрамляла гипертонический блинчик лица. Мордочкой – вылитая нерпа. Зависал в воде я точно так же как они и полностью вжился в роль.
Так или иначе, отвисевшись в воде умелой нерпой, я по крошкам насобирал силы и проплыл ещё метров двести. Тактика сработала и вспомнился рассказ экскурсовода о том, что нерпа в случае трудных времён может законсервировать беременность и родить на будущий год без последствий. В общем, я как нерпа законсервировал беременность и отложил финишные роды до лучших времён.
Добравшись до корабля таким странным стилем, я доходчиво объяснил капитанам, что мне пи..ец и дальше я нерпа.
Забеспокоившись о моём психическом состоянии, они принялись на разный лад выкрикивать мотивационные лозунги:
- «Ты рыба-мощь, омуля косяк тебе в помощь»;
- «Поднажми, доплыви и стань новым эндемиком Байкала»;
- «Соберись, и Бугульдейка тебя не забудет»;
- «Не так страшны Бурятские потоки, как их Монгольские корни».
Вот это было лишнее.
Насобирав мотивационных пендалей, я продолжил волочиться к берегу в режиме выплат по ипотеке. Каждый гребок как ежемесячный платёж от разорённого заёмщика. Денег давно нет, но исправно вносилось двадцать семь лет подряд. Осталось тридцать шесть месяцев до тридцатилетнего срока и квартира твоя. Так что деньги берутся непонятно откуда, и ты платишь, вернее гребёшь.
Осталось два, полтора, один километр до берега и уже видны его изгибы. Отвисаясь в воде и разглядывая песчаную кромку, я вспомнил истории, когда альпинисты не доходили до вершины каких-то двести метров и спускались.
Но это не мой случай, я понял, что уже доплыл. В тёплой воде я мог делать всё что хотел - отдыхать сколько пожелаю, заказать шашлык, плыть по-собачьи или ногами вперёд…
Уже ничего не могло мне помешать пересечь Байкал. Я ещё плыл, но факт уже свершился. Никакой интриги в конце, все поворотные моменты случились раньше.
Корабль встал в полукилометре от берега из-за мелководья, и решено было отправить к финишу спасательно-фотографическую экспедицию на вёсельной лодке.
Я подплывал и метров за сто до берега увидел дно. Последняя гроздь пузырьков по лицу, последний хлёст ногой, последний захват кистью воды, всего же часы покажут 16 044 гребка.
Что до остальной статистики, то получилось проплыть 30 километров и 600 метров за 11 часов 41 минуту и 47 секунд. Цифры, конечно, нужны, но плыл я за ощущениями и дальше про них.
Ступня, которая помнила жёсткий оттиск Иркутского дна, провалилась теперь в сметанный Бурятский грунт. Такой микронный шаг для озера и такой гигантский шаг для меня. Эти два берега совсем разные, они непохожи на ощупь, на вкус, на запах и цвет. Точно так же и я, не похож на себя с другого берега. У меня другое тело, которое восстановится. У меня новые морщины, некоторые из которых разгладятся. А ещё у меня другое, изменённое навсегда сознание.
Этот шаг с Иркутского на Бурятский берег занял чуть меньше двенадцати часов. При этом у каждого из нас есть своё внутреннее ощущение течения времени. Бывают дни-минуты, когда от пробуждения до отхода ко сну всё проносится как миг и не добавляет тебе ничего. Проживая дни в минуты, жизнь захлопывается в момент.
Но есть и дни-недели, дни-месяцы и даже дни-годы. День заплыва я ощущаю как пару прожитых лет, не меньше. Этот день раскрывающимся баяном растянул мою жизнь и повысил её событийность в разы. Такое сверх медленное течение внутреннего времени взрослеет тебя, парадоксально отодвигая душевную старость. Думаю, что для меня это был лучший способ прожить свой день рождения, и надеюсь вопрос: «Зачем я это делаю?», теперь отпал.
Что же до моей годовщины, то друзья на финише устраивают мне душ из Просекко. Прополаскиваю рот и тут же выплевываю,: пить, к сожалению нельзя ещё пару дней. Странно, но нет никакой эйфории и внутренних фанфар, состояние просто хорошо отработанной смены в забое.
Всего несколько человек в мире переплывали Байкал в одиночку. Возможно, что я первый, кто полностью был тактильно автономен в пути, не знаю. Может быть, это и не так.
Качаясь на резиновой лодке под звуки вёсел, я не ощущал никакого пафоса от свершённого. Эту дурь выбил Байкал. Дурь всё же вернулась позже и мой внутренний продаван заставил-таки написать этот абзац.
Позже, переосмысливая заплыв, я понимал, что мне повезло с капитанами. Дмитрий и Максим не только ювелирно провели с минимальными отклонениями, но и отнеслись с душой к моей затее. Я видел их переживания и полную вовлечённость в процесс. Это очень важно, ведь успех одиночки определяет команда.
Кроме этого мне, конечно, повезло с Байкалом, и все споры о том, что это не озеро, а море, кажутся мне неверными. Теперь я размышляю не о том, что такое Байкал? А о том, КТО он такой?
Он живой и непостижимый, в нём есть свои Байкальско-Бермудские треугольники, в которых бесследно исчезают силы и скорость.
Байкал умеет наделять нечеловеческой выносливостью, но только если ты пройдёшь через его ад. Так, ввергая в свой подводный тартар, он отсеивает недостойных.
Байкал способен делать лучшие подарки на дни рождения, застывая льдом в разгар лета и позволяя имениннику скользить по себе без препятствий.
Байкал живой, он жил, набирал мудрости и развивался задолго до нас.
А что до нас, то мы резво возвращались в Листвянку, мимо бухты Песчаная. Оставалось три часа пути сквозь шторм, который грянул спустя всего лишь полтора часа после финиша.
Что для меня дальше?
Я прекращаю плавать ультра марафоны, это решение было принято два месяца назад и не зависело от результата заплыва. С учётом правильности фразы: «никогда не говори никогда», я не прекращаю плавать в длину навсегда. Я замираю в ультра марафонском плавании и дальше ничего не планирую.
Конечно я буду регулярно плавать в своё удовольствие и как максимум, возможно, буду гоняться в очень коротких дистанциях на массовых стартах. Но больше я не действующий, теперь я бывший ультра марафонец.
Причины две.
Первая, моё тело изменилось и больше не вывозит объёмную подготовку. Без неё стартовать ультра дистанции глупо и опасно.
В какой-то момент я стал без преувеличения тратить на восстановление больше времени и усилий, чем на тренировки. Три месяца до старта поломалась вся подготовка из-за проблем с плечами, спиной и шеей. Дошло до того, что я научился поворачиваться в автомобиле всем корпусом, потому что голова не крутилась без боли.
Подготовка стала похожа на войну с собой и это физически некультурное обращение с телом. Для меня крайне важен этот аспект, я даже поставил в очередь написание книги про физическую культуру. В этом словосочетании второе слово, определяет первое.
Вторая же причина связана с писательством.
В этом периоде жизни я простраиваю новую для себя идентичность: «Я писатель». Параллельно с подготовкой к заплыву был написан черновой вариант моей первой большой книги. Пишу я крайне медленно и в напряжении, а системная плавательная подготовка забирает слишком много времени. На неё расходуется чересчур много физической и психической энергии. Я не могу позволить себе такие траты.
Так что я спокойно отпускаю свою впечатанную идентичность пловца-ультра марафонца и сажусь за вторую книгу как раз по теме само идентичности. В этой концепции как раз таки полезно иметь несколько индивидуальных сущностей, где одна подпирает другую. Они могут дополнять, усиливать, подстраиваться и дружить. Всё это создаёт многогранность, интерес и пользу жизни.
В этой же концепции старые, жёстко наработанные идентичности могут выпирать горбами, и быть непреодолимыми для новых младенческих идентичностей. Так что полезный жизненный навык – это уметь их отпускать и делать это в благодарности.
Поэтому, пропуская вперёд своего новоявленного писателя, я отвязываюсь от ультра марафонских амбиций.
Переплыл Байкал и замереть, хороший финал для начала…