Толстая синяя стрела, обозначавшая направление движения танковой колонны в глубину красного полукружия нашей обороны.
Трудно предугадать, но на то командиров и учат, чтобы предугадывали и побеждали, а не искали в лице вышестоящего командира оттенки настроения, чтобы не испортить правдой. Курское направление, враг перешёл границы нашей Родины, без обоюдного объявления войны...
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 21 июля 1942 г., вторник:
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ ПО ССЫЛКЕ:
НАРОД БЕССМЕРТЕН
ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Дивизионный комиссар Чередниченко перед заседанием Военного Совета прогуливался по парку. Он шел медленно, останавливаясь время от времени, чтобы набить табаком свою короткую трубку. Пройдя мимo старинного дворца с высокой мрачной башней и остановившимися часами, он спустился к пруду. Над прудом свешивались зеленые пышные космы ветвей. Утреннее солнце ярко освещало плававших по пруду лебедей. Казалось, что движения лебедей так медленны и шеи их так напряжены от того, что темно-зеленая вода густа, туга, и ее невозможно преодолеть. Чередниченко остановился и, задумавшись, смотрел на белых птиц. Влажный песок скрипел под его сапогами. Мимо по аллее, со стороны узла связи шел немолодой майор с темной бородкой. Чередниченко знал его — он работал в оперативном отделе и докладывал дивизионному комиссару обстановку.
— Разрешите обратиться, товарищ член Военного Совета, — громко сказал майор.
— Давайте, давайте, обращайтесь, — сказал Чередниченко, следя, как лебеди, потревоженные громким голосом майора, отплывали к противоположному берегу пруда.
— Получено донесение: вчера около двадцати трех противник начал движение крупными массами танков и мотопехоты. Пленные показали, что они принадлежат к трем различным дивизиям танковой армии Гудериана и что направление движения им было дано на Унечу — Новоград-Северск.
— Так, — сказал Чередниченко, — я об этом знал ночью.
Майор пытливо поглядел на его морщинистое лицо с большими узкими глазами. Цвет глаз у дивизионного комиссара был гораздо светлее, чем темная кожа лица, изведавшая ветры и морозы русско-германской войны 1914 года, степные походы гражданской войны. Лицо дивизионного комиссара казалось спокойным и задумчивым.
— Разрешите, товарищ член Военного Совета, доложить последнюю оперсводку с данными на четыре ноль ноль...
— Ну, уж и ноль ноль, — сказал Чередниченко, — а может быть на три часа пятьдесят семь минут.
— Возможно, товарищ член Военного Совета,—улыбнулся майор.—На остальных участках противник особой активности не проявлял. Лишь западнее переправы он занял деревню Марчихина Буда, понеся при этом потери до полутора батальонов.
— Какая деревня? — спросил Чередниченко и повернулся к майору.
—Марчихина Буда, товарищ член Военного Совета.
— Точно? — строго и громко спросил Чередниченко.
— Совершенно точно.
Майор на мгновенье задержался и сказал виноватым голосом:
— Красивые лебеди, товарищ член Военного Совета. Вчера двух убило во время налета, птенцы остались.
Майор пошел в сторону штаба, мимо стоявшего у старого клена порученца Чередниченко. Дивизионный комиссар долго глядел на лебедей, на яркие пятна света, лежавшие на зеленой поверхности пруда. Потом он сказал тихо:
— Что ж, мамо, что ж, Леня, увидимся ли с вами, — и закашлял солдатским, трудным, тяжелым кашлем.
Когда он шел к дворцу, поджидавший его порученец спросил:
—Товарищ дивизионный комиссар, прикажете отправить машину за вашей матерью и сыном?
— Нет, — коротко сказал Чередниченко и, поглядев на удивленное лицо порученца, добавил: — Сегодня ночью Марчихина Буда занята немцем.
Военный Совет заседал в высоком сводчатом зале с портьерами на длинных и узких окнах. В полусумраке красная скатерть с кистями, лежавшая на столе, казалась черной. Минут за пятнадцать до начала дежурный секретарь бесшумно прошел по ковру и шёпотом сказал порученцу:
— Мурзихин, яблоки командующему принесли?
Порученец скороговоркой ответил:
— Я велел начахо, — как всегда, и нарзан и «Северную Пальмиру» принесли уже.
Через несколько минут в зал вошел начальник штаба, генерал с недовольным и усталым лицом. Следом за ним шел полковник, начальник оперативного отдела, держа сверток карт. Полковник был высок и краснолиц, генерал, наоборот, полный и бледный, но они почему-то очень походили один на другого. Генерал спросил у вытянувшегося порученца:
— Где командующий?
— На проводе, товарищ генерал-майор.
— Связь есть?
— Минут двадцать, как восстановили.
— Вот видите, Петр Ефимович, — сказал начальник штаба. — а ваш хваленый Стемехель обещал лишь к полудню.
— Что ж, тем лучше, Илья Иванович, — ответил полковник и с принятой в таких случаях строгостью подчиненного добавил: — когда вы спать ляжете, не спите ведь уже третью ночь.
— Hу, знаете, обстановка такая, что не о сне думать, — сказал начальник штаба и, подойдя к маленькому столу, взял яблоко. Полковник, расстилавший карты на большом столе, тоже потянул руку за яблоком. Порученец, стоявший на вытяжку, улыбаясь, переглянулся с секретарем.
— Да вот оно, это самое, — сказал начальник штаба, наклоняясь над картой и разглядывая толстую синюю стрелу, обозначавшую направление движения германской танковой колонны в глубину красного полукружия нашей обороны. Он надкусил яблоко и сказал:
— Чёрт, что за возмутительная кислятина.
Полковник тоже надкусил яблоко и поспешно проговорил:
— Да, доложу я вам, чистый уксус.
Он сердито спросил у порученца:
— Неужели для Военного Совета нельзя лучших яблок достать?
Начальник штаба рассмеялся:
— О вкусах не спорят, Петр Ефимович. Это специальный заказ командующего, он любитель кислых яблок.
Они наклонились над столом и негромко заговорили между собой. Выходя, порученец слышал, как полковник говорил:
— Угроза ведь главной коммуникационной линии, явно расшифровывается цель движения, вы только посмотрите, ведь это охват левого фланга.
— Ну, уж и обхват — сказал генерал, — скажем: потенциальная угроза обхвата.
Они положили надкусанные яблоки на стол и одновременно распрямились: в зал вошел командующий фронтом Еремин — высокий, сухощавый, с седеющей, коротко стриженой головой. Он вошел, громко стуча сапогами, шагая не по ковру, как все, а по скрипящему начищенному паркету.
— Здравствуйте, товарищи, здравствуйте, — сказал он и, оглядев начальника штаба, спросил:
— Что это у вас такой вид утомленный, Илья Иванович?
Начальник штаба, обычно называвший командующего по имени и отчеству, — Виктором Андреевичем, сейчас, перед важным заседанием Военного Совета, громко ответил:
— Чувствую себя превосходно, товарищ генерал-лейтенант, — и спросил: — Разрешите доложить обстановку?
— Что ж, вот и дивизионный идет, — сказал командующий.
В зал вошел Чередниченко. Он молча кивнул и сел на крайний стул в углу стола.
Обстановка, которую докладывал начальник штаба, была тяжелой. Дело относилось к тому периоду войны, когда пробивные клинья немецко-фашистской армии били во фланги наших частей, угрожая им окружением. Части наши отходили к новым рубежам. На каждой речной переправе, на каждом холмистом рубеже шли долгие кровавые бои. Но враг наступал, а мы отступали. Враг занимал города и обширные земли.
И докладчик, начальник штаба, и его помощник — полковник, и секретарь, и командующий, и дивизионный комиссар — все видели тяжелую синюю стрелу, направленную в тело советской страны. Полковнику она казалась страшной, стремительной, не ведающей устали в своем движении по разлинованной бумаге. Командующий знал больше других о резервных дивизиях и полках, о находящихся в глубоком тылу соединениям, идущих с востока на запад, он прекрасно чувствовал рубежи боев, он физически ощущал складки местности, шаткость понтонов, наведенных немцами, глубину быстрых речушек, зыбкость болот, где он встретит германские танки. Для него война происходила не только на квадратах карты. Он воевал на русской земле, на земле с дремучими лесами, с утренними туманами, с неверным светом в сумерках, с густой не выбранной коноплей, с высокими хлебами, скирдами, овинами, с деревушками на обрывистых берегах рек, с оврагами, заросшими кустарником. Он чувствовал протяженность сельских большаков и извилистых проселков, он ощущал пыль, ветры, дожди, взорванные полустанки, разрушенные пути на разъездах. И синяя стрела не пугала и не волновала его. Он был хладнокровный генерал, любивший и знавший свою землю, умевший и любивший воевать. Ему хотелось одного — наступления. Но он отступал, и это мучило его.
Его начальник штаба, профессор академии, обладал всеми достоинствами ученого, военного знатока тактических приемов, стратегических решений. Начальник штаба был богат опытом военно-исторической науки и любил находить черты сходства и различия в тех операциях, которые проводили армии фронта, с сражениями XX и XIX веков. Он обладал умом живым, не склонным к догме. Он трезво расценивал маневр, подвижность фашистской пехоты и умение взаимодействовать авиации с наземными войсками. Как-то ночью ему снилось, что он экзаменовал в своем штабном кабинете знаменитого Гамелена и топал на него ногами за непонимание особенности маневренной войны. Его удручало отступление наших армий, синяя стрела, казалось ему, была направлена в его собственное сердце русского военного.
Начальник оперативного отдела штаба, исполнительный полковник, мыслил категориями военной топографии. Для него единственной реальностью являлись квадраты двухкилометровки, и он всегда точно помнил, сколько листов карты было сменено на его столах, какие дефиле прочерчены синим и красным карандашом. Война, казалось ему, шла на картах, ее вели штабы. Синие стрелы движения германских моторизованных колонн, казалось ему, двигались по математическим законам. В этом движении он не видел иных закономерностей, кроме геометрических.
Самым спокойным человеком был молчаливый дивизионный комиссар Чередниченко. «Солдатский Кутузов», прозвали его. В самые раскаленные часы боев вокруг этого неторопливого, медленного человека с задумчивым, немного грустным лицом создавалась атмосфера необычайного спокойствия. Его насмешливые лаконичные реплики, его острые, крепкие словца часто повторялись и вспоминались. Все хорошо знали его широкоплечую коренастую фигуру, он иногда сидел на скамейке в парке и, немного нахмурив лоб, думал, и всякому командиру и бойцу становилось весело и хорошо на душе, когда видели они этого скуластого человека, с прищуренными глазами и нахмуренным лбом, с короткой трубкой во рту.
Во время доклада начальника штаба Чередниченко сидел, опустив голову, и нельзя было понять, слушает он внимательно или задумался.
После доклада командующий начал задавать вопросы генералу и полковнику и поглядывал на дивизионного комиссара, ожидая, когда он примет участие в обсуждении. Полковник каждый раз вынимал из кармана гимнастерки вечную ручку, пробовал перо на ладони, затем снова прятал ручку, а через мгновение вновь вынимал ее, пробовал острие на ладони. Чередниченко наблюдал за ним. Командующий прохаживался по залу, и паркет скрипел под его тяжелыми шагами. Лицо Еремина хмурилось, движение немецких танков шло в обход левого фланга одной из его армий.
— Слушай, Виктор Андреевич, — неожиданно сказал дивизионный комиссар, — ты привык с детства к зеленым яблокам, что из соседских садов таскал, так до сих пор этой привычки держишься, а люди, видишь, из-за тебя страдают. — И он показал на стол. Все поглядели на лежащие рядком надкусанные яблоки и рассмеялись.
- Надо не только зеленые ставить, действительно конфуз, — сказал Еремин.
— Есть, товарищ генерал-лейтенант, — улыбаясь, произнес секретарь.
— Что же тут, — произнес Чередниченко и, подойдя к карте, спросил начальника штаба: — Вы на этом рубеже предлагаете закрепиться?
— На этом, товарищ дивизионный комиссар. Виктор Андреевич полагает, здесь мы сумеем очень активно и с наибольшим эффектом применить средства нашей обороны.
— Это-то верно, — сказал командующий, — тут начальник штаба предлагает для лучшего проведения маневра произвести контратаку в районе Марчихиной Буды, вернуть это село. Как ты думаешь, дивизионный?
— Вернуть Марчихину Буду? — переспросил Чередниченко, и в голосе его было нечто, заставившее всех поглядеть на него. Он раскурил трубку, выпустил клуб дыма, махнул по этому дыму рукой и долго молча глядел на карту.
— Нет, я против, — проговорил он и, водя мундштуком трубки по карте, стал объяснять, почему он считает эту операцию нецелесообразной.
Командующий продиктовал приказ об усилении войск левого фланга и перегруппировке армейской группы Самарина. Он приказывал двинуть навстречу германским танкам одну из имевшихся в его резерве мотострелковых частей.
— Ох, и хорошего комиссара им дам, — сказал Чередниченко, подписывая вслед за командующим приказ.
В это время гулко прокатился разрыв авиабомбы, тотчас за ним второй. Послышалась размеренная пальба малокалиберных зениток. Никто из находившихся в зале не повернул головы в сторону окон. Только начальник штаба сердито оказал полковнику:
— А эдак минуты через две городское певео даст сигнал воздушной тревоги.
Чередниченко сказал секретарю:
— Товарищ Орловский, вызовите мне Богарева.
— Он здесь, товарищ член Военного Совета.
— Хорошо, — сказал Чередниченко и, выходя из зала, спросил Еремина: — Значит условились насчет яблок?
— Да, да, дивизионный, договорились, — сказал командующий. — Яблоки всех сортов.
— То-то, — сказал Чередниченко и пошел к двери, сопровождаемый улыбавшимися генералом и полковником. В дверях он сказал полковнику:
— Вы, полковник, зря ручку вечную вертели, для чего это вертеть ручку? Разве можно хоть секунду колебаться? Нельзя, нельзя. Победим немца.
Секретарю Военного Совета Орловскому, считавшему себя знатоком человеческих отношений, всегда казалось непонятным чувство дивизионного комиссара к Богареву. Дивизионный, старый военный, больше двадцати лет служивший в русских войсках, всегда относился с некоторым скептицизмом к командирам и комиссарам, призванным из запаса. Богарев составлял исключение, непонятное секретарю.
И теперь, выйдя из зала заседания, дивизионный комиссар не улыбнулся, как обычно, увидя поднявшегося и вытянувшегося Богарева, а подошел к нему с суровым выражением и произнес голосом, какого никогда не слышал у него секретарь на самых торжественных смотрах:
— Товарищ Богарев, вы назначены военным комиссаром стрелковой части, которой командование ставит важную задачу.
Богарев сказал:
— Благодарю за доверие. (Василий Гроссман)
Продолжение следует...
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.