Никогда, никогда, — им не победить нашей страны. Чем точней их расчеты в мелочах и деталях, чем арифметичней их движения, тем полней их беспомощность в понимании главного, тем злей ждущая их катастрофа.
Нас не смогли победить в 1941 году. Народ выстоял и прежде всего благодаря духовности советской цивилизации. Спустя десятилетия враг не стал мериться силой с СССР, он предпочёл инъекции нашему народу простейших инстинктов. С этой прививкой "хлеба и зрелищ" русский народ воспитывался по программе "цивилизации инстинктов". Министр культуры, образования РФ - оставлены на "второй срок", как не выдержавшие экзамена временем "пробуждения духовности", но! Верю, всё происходящее, будет им самым суровым учителем.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 19 июля 1942 г., воскресенье:
НАРОД БЕССМЕРТЕН
АВГУСТ
Летним вечером 1941 года по дороге к Гомелю шла тяжелая артиллерия. Пушки были так велики, что многоопытные, все видевшие ездовые с интересом поглядывали на колоссальные стальные стволы. Пыль висела в вечернем воздухе, лица и одежда артиллеристов были серы, глаза воспалены. Лишь немногие шли пешком, большинство сидело на орудиях. Один из бойцов пил воду из своего стального шлема, капля стекали по его подбородку, увлажненные зубы блестели. Казалось, что артиллерист смеется, но он не смеялся — лицо его было задумчиво и утомлено.
— Во-оздух!—протяжно крикнул шедший впереди лейтенант.
Над дубовым леском, в сторону дороги, быстро шли два самолёта. Люди тревожно следили за их полетом и переговаривались:
— Это наш!
— Нет, немец.
И, как всегда в таких случаях, была произнесена фронтовая острота:
— Наш, наш, где моя каска!
Самолеты шли наперерез дороги, и это значило, что они наши: немецкие машины обычно, завидя колонну, разворачивались на курс, параллельный дороге.
Мощные тягачи волокли орудия по деревенской улице. Среди белых мазаных хаток, маленьких деревенских палисадников, засаженных курчавым золотым шаром и красным, горящим в лучах захода, пионом, среди сидящих на завалинках женщин и белобородых стариков, среди мычания коров и пестрого собачьего лая странно и необычно выглядели огромные пушки, плывущие по мирной вечерней деревне.
Возле небольшого мостика, стонавшего от страшной, непривычной ему тяжести, стояла легковая машина, пережидавшая, пока пройдут пушки. Шофер, привыкший, очевидно, к такого рода остановкам, с улыбкой оглядывал пьющего из каски бойца. Сидевший рядом с ним батальонный комиссар то и дело смотрел вперед — виден ли хвост колонны.
— Товарищ Богарев, — сказал шофер с украинским выговором,— може поночуем здесь, а то стемнеет скоро?
Батальонный комиссар покачал головой.
— Надо спешить,— сказал он,— мне необходимо быть в штабе.
— Все равно ночью не проедем по этим дорогам, в лесу ночевать будем,— сказал шофер.
Батальонный комиссар рассмеялся:
— Что, молока захотелось?
— Ну, и что же, ясное дело, выпить молока, картошки бы жареной поели.
— А то и гусятины, — сказал батальонный комиссар.
— А хиба ж нет? — с веселым энтузиазмом сказал шофер.
— Через три часа мы должны быть в штабе, какие бы ни были дороги и как бы ни было темно.
Вскоре машина, выехала на мост. За ней побежали белоголовые ребятишки.
— Дядьки, дядьки,— кричали они,— возьмите огурцов, возьмите помидоров, возьмите грушек, — и они бросали в полуспущенное окно автомобиля огурцы и недозрелые груши.
Богарев помахал ребятам руной, почувствовал, как холодок волнения прошел по его груди. Он не мог без одновременно горького и сладкого чувства видеть, как провожали крестьянские ребятишки отступающую Красную Армию.
Сергей Александрович Богарев до войны был профессором по кафедре марксизма-ленинизма в одном из московских вузов. Исследовательская работа увлекала его, он старался меньше часов уделять чтению лекций; главный интерес Богарева был в научном исследовании, начатом им года два тому назад. Приходя с работы домой и садясь ужинать, он вытаскивал из портфеля рукопись и читал ее. Жена расспрашивала его, по вкусу ли ему еда, достаточно ли посолена яичница, он отвечал ей невпопад; она сердилась и смеялась, а он говорил ей: «Знаешь, Лиза, я сегодня попытал подлинное наслаждение — читал несколько писем Маркса, адресованных Лафаргу, их лишь недавно откопали в одном старом архиве». Она слушала, увлекаясь невольно его увлечением и волнением. Она любила его и гордилась им — знала, как уважают его товарищи и с каким восхищенном говорят о прозрачной цельности и чистоте его натуры.
И вот Сергей Александрович Богарев — заместитель начальника отдела политуправления фронта. Иногда ему вспоминаются прохладные залы институтского хранилища рукописей, стол, заваленный бумагами, лампа под абажуром, поскрипывание колесиков подвижной лестницы, которую передвигает заведующая библиотекой от одной книжной полки к другой. Иногда в мозгу его всплывают отдельные фразы из недописанной им работы, и он задумывается над вопросами, так живо и горячо волновавшими его.
Машина бежит по фронтовой дороге. Пыль темная, кирпичная, пыль желтая, мелкая серая пыль, — от нее лица кажутся мертвыми, — тучи пыли стоят над фронтовыми дорогами. Эту пыль поднимают сотни тысяч красноармейских сапог, колеса грузовиков, гусеницы танков, тягачи, орудия, копытца овец, свиней, табуны колхозных лошадей, огромные стада коров, колхозные тракторы, скрипящие подзоды беженцев, лапти колхозных бригадиров и туфельки девушек, уходящих из Бобруйска, Мозыря, Жлобина, Шепетовки, Бердичева. Пыль стоит над Украиной и Белоруссией, пыль клубится над советской землей. Ночью темное августовское небо багровеет злым румянцем деревенских пожаров. Тяжкий гул разрывов авиабомб прокатывается по темным дубовым и сосновым лесам, по трепетному осиннику; зеленые и красные трассирующие пули прошивают тяжелый бархат неба, как белые звезды, вспыхивают разрывы зенитных снарядов, нудно гудят в высоком мраке хейнкели, груженные фугасными бомбами, кажется, звук их моторов говорит: — ве-з-эу, ве-з-зу. Старики, старухи, дети в деревнях, хуторах, провожая бойцов, говорят им: «Молочка выпейте, голубчики... съешь творожку, пирожок возьми, сынок... огурчиков на дорогу». Плачут, плачут старушечьи глаза, ищут среди тысяч пыльных, суровых, утомленных лиц лицо сына. И протягивают старухи белые узелки с гостинцами, просят: «Бери, бери, голубчик, все вы в моем сердце, как дети родные».
Немецкие полчища двигались с запада. На германских танках нарисованы черепа с перекрещенными костями, зеленые и краевые драконы, волчьи пасти и лисьи хвосты, рогатые оленьи головы. Каждый немецкий солдат несет в кармане фотографии побежденного Парижа, разрушенной Варшавы, опозоренного Вердена, сожженного Белграда, Брюсселя и Амстердама, Осло и Нарвика, Афин и Гдыни. В каждом немецком кармане — фотографии немецких девиц и женщин с челками и локонами, в полосатых пижамных штанах, на каждом офицере амулеты — золотые кубышки, ниточки кораллов, набивные чучелки с желтыми бисерными глазками. У каждого в кармане русско-германский военный разговорник с короткими фразами: «руки вверх», «стой, ни с места», «где оружие?» «сдавайся». Каждый немецкий солдат заучил: «млеко», «клеб», «яйки», «коко», и слово «давай, давай». Они шли с запада. И миллионы людей поднимались навстречу им со светлой Оки и широкой Волги, с суровой желтой Камы и пенящегося Иртыша, из степей Казахстана, из Донбасса и Керчи, из Астрахани и Воронежа. Миллионы верных рабочих рук копали противотанковые рвы, окопы, блиндажи, ямы; шумные рощи и леса ложились молча тысячами своих стволов поперек шоссейных дорог и тихих проселков, колючая проволока оплетала заводские и фабричные дворы, железо обращалось противотанковыми ежами на площадях и улицах наших милых зеленых городков.
Богарев иногда удивлялся легкости, с какой сумел он внезапно, в течение нескольких часов, отрезать прежнюю свою жизнь; он радовался тому, что сохранял рассудительность в тяжелых положениях, умел действовать решительно и быстро, И, самое главное, он видел, что и здесь на войне он сохранил себя и свой внутренний мир и люди верят ему, уважают его и чувствуют его внутреннюю силу. Он радовался своей непоколебимой вере и часто говорил себе: «Нет, нет, недаром занимался я марксистской философией, революционная диалектика была для меня доброй строевой подготовкой к этой войне, в которой крахнули старейшие культуры Европы». Однако он не был удовлетворен своей работой, ему казалось, что он не достаточно близко стоит к красноармейцам, к стержню войны, и ему хотелось из политуправления перейти к непосредственной боевой работе.
Часто приходилось ему допрашивать немецких пленных — большей частью это были ефрейторы и унтер-офицеры. Он замечал, что чувство ненависти к фашизму, томившее его днем и ночью, при допросах сменялось презрением и брезгливостью. В большинстве пленные быстро и охотно называли номера частей, вооружение, уверяли, что они рабочие, и все в один голос говорили: «Гитлер капут, капут», хотя было совершенно очевидно, что они говорят не то, что думают. Их письма и письма, приходившие к ним из дому, поражали Богарева своей убогостью. Обычно, обстоятельно описывалось, как готовилась курятина и свинина, сколько было съедено сметаны и меда, сантиментально описывались пейзажи. Из дома шли деловые списки, как накладные мануфактурных магазинов: «Твою посылку с шелком, одеколоном и дамским бельем я получила. Спасибо. В одной из следующих посылок тебе следует прислать теплый свитер для дедушки, несколько мотков шерстяных ниток, детские ботинки», и т. д. и т. д.
Лишь изредка встречались ему пленные фашисты, прямо заявлявшие о своей преданности Гитлеру, о своей вере в главенство германской расы, призванной поработить народы мира. Богарев подробно расспрашивал их — они ничего не читали, не слышали не только о Гете и Бетховене, но и о таких столпах германской государственности, как Бисмарк, либо о знаменитых среди военных именах Мольтке, Фридриха II, Шлиффена. Они знали лишь фамилию секретаря своей районной организации национал-социалистской партии.
Богарев внимательно изучал приказы германского командования, он отмечал в них необычайное стремление к организации — немцы организованно и методически грабили, выжигали, бомбили, немцы умели организовать сбор пустых консервных банок на военных бивуаках, умели разработать план сложного движения огромной колонны с учетом множества деталей и пунктуально, с математической точностью выполнять эти детали. В их способности механически подчиняться, бездумно маршировать, в сложном и огромном движении скованных дисциплиной миллионных солдатских масс было нечто низменное, не свойственное свободному разуму человека. Это была не культура разума, а цивилизация инстинктов, нечто идущее от организованности муравьев и стадных животных.
За все время Богареву среди германских писем и документов попались два письма — одно от молодой женщины к солдату, другое не отправленное солдатом домой, где он увидел мысль, лишенную автоматизма, чувство, свободное от мещанской низменности, письма, полные стыда и горечи за преступления, творимые германским народом. Однажды ему пришлось допрашивать пожилого офицера, в прошлом преподавателя литературы, и этот человек тоже оказался мыслящим и искренне ненавидящим гитлеризм.
«Гитлер, — сказал он Богареву, — не создатель народных ценностей, он захватчик. Он захватил трудолюбие, промышленную культуру германского народа, как невежественный бандит, угнавший великолепный автомобиль — творений высокой мысли».
«Никогда, никогда,— думал Богарев,— им не победить нашей страны. Чем точней их расчеты в мелочах и деталях, чем арифметичней их движения, тем полней их беспомощность в понимании главного, тем злей ждущая их катастрофа. Они планируют мелочи и детали, но они мыслят в двух измерениях. Они методические ремесленники. Законы исторического движения в начатой ими войне не познаны ими и не могут быть ими познаны, людьми инстинктов и низшей целесообразности».
Машина его бежала среди прохлады темных лесов, по мостикам над извилистыми речушками, по туманным долинам, мимо тихих прудов, отражавших звездное пламя огромного августовского неба. Шофер негромко сказал:
— Товарищ батальонный комиссар, помните, там боец из каски пил, что на орудии сидел, и чувство мне такое пришло—.наверное, брат мой, теперь я понял, отчего он меня так заинтересовал! (Василий ГРОССМАН)
Продолжение следует...
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
