Впервые я услышала эту мелодию в десять лет. Хотя «услышала» не совсем уместно. Она не звучала нигде, кроме моей головы. И как бы ни старалась, я не могла воспроизвести её голосом. Моё невнятное «м-м-м-м-м-м» не передавало той колокольчиковой мелодичности, которая звучала внутри меня.
Сейчас мне двадцать семь и резонно возникает вопрос, а как вообще я могла запомнить то, что было семнадцать лет назад?
А всё очень просто: в тот день родители сказали мне, что умерла бабушка. Оказывается, это случилось почти месяц назад, но они не знали, как мне об этом сообщить. Я тогда сдавала вступительные экзамены в очень-очень крутую гимназию. Я бредила учёбой там и весь четвёртый класс усиленно готовилась. Тогда мне казалось, что я недостаточно много занимаюсь, но сейчас, глядя, как «готовятся» к контрольным мои племянники, понимаю: я была практически одержимой. Словно мне за ночь надо выучить учебник по латыни. И это в десять лет!
Так вот, бабуля умерла как раз за неделю до экзаменов. И родители не знали, как мне сообщить. Они понимали, что это «убьёт» меня и на экзамены я не пойду. Но также понимали они и то, что эта гимназия мне важна, и пропусти я год, на второй такого рвения могла бы не проявить. Это сейчас я понимаю, что они были правы. И что бабушка, несомненно, одобрила бы их решение. Но тогда я так разозлилась, что неделю не разговаривала с родителями, а только хлопала перед их носом дверью. И хотя подобное поведение не приветствовалось в нашей семье, но тогда мне пошли навстречу. Стерпели и приняли.
Помню, как ревела в своей комнате, укрывшись подушкой, и в голове вдруг возникла эта мелодия. Такая нежная, ласковая. Прозвучала и словно погладила по голове. Нет, не по голове, а прямо душу приласкала. Я тогда даже замерла на несколько секунд, прислушалась к звукам, но ничего не услышала. В зале брат смотрел кино, из кухни слышались голоса родителей. Никаких посторонних звуков я не услышала, и, будучи во власти своей первой взрослой потери, вновь принялась рыдать.
В следующий раз музыка самовоспроизвелась внутри меня на выпускном. Я благополучно окончила девятый класс той самой гимназии, и хотя практически весь класс оставался учиться дальше, выпускной решили проводить. Так сказать, отдать дань традициям общеобразовательных учреждений. И было у нас несколько ребят, переезжающих в другие города и страны. Только ради этой горстки «неудачников» (так мы их дразнили, потому что гимназия действительно была вторым домом и менять её не на что-то неизвестное — верх неудачи) выпускному было суждено случиться.
Не спрашивайте как — пятнадцатилетние гораздо изобретательнее, чем вы можете представить — но мы умудрились привести на праздник алкоголь. Сейчас я понимаю, что всё это осталось незамеченным по двум причинам. Во-первых, взрослые себе не отказывали в повышении градуса, а от того их внимание притупилось. И во-вторых, мы были молоды и организмы наши были крепки и сильны. Практически у всех. Но я в их число не вошла. Не знаю, что сработало детонатором, наверное, смешение разных напитков, но голова моя вскоре затуманилась, перед глазами всё закрутилось, как на карусели.
Помню, как меня увлёк за собой Гришка — первый красавчик нашей параллели. Мы ввалились в какой-то класс с перевёрнутыми на парты стульями, и начали целоваться. От этого моя голова закружилась ещё сильнее, и я облокотилась на доску. Мы продолжали целоваться, а Гришка уже умело запустил руки в вырез моего вечернего платья. Соображала я тогда плохо. Хотя кому я вру? Вообще, никак я не соображала.
Не знаю, как далеко зашли бы эти поцелуи, но в моей голове вдруг снова заиграла эта музыка. Может, от неожиданности, а может, мой мозг просто ненадолго восстановил мыслительные функции, но я оттолкнула Гришу, поправила бретельки платья, провела по волосам, проверяя в порядке ли причёска и пробормотав что-то типа «Так нельзя!» выбежала из класса. Он даже не успел меня остановить, настолько всё быстро произошло.
Потом я сказала родителям, что устала, от танцев гудят ноги и мы уехали домой.
Десятый и одиннадцатый класс Гриша меня сторонился. Или мне просто хотелось так думать.
Сложно описать музыку словами. Это что-то по-восточному нежное, влекущее. И мне кажется, что за звуками я слышу мужской голос. Я никогда никому про неё не рассказывала. Да и как такое сказать? У меня в голове музыка... Ну предположим, музыка в голове у многих: услышал по радио и привязалась. Но моя мелодия была совершенно другой, и я точно нигде её не слышала. Она просто возникала в моей голове. И, как я сейчас понимаю — в важный для меня период: сложный выбор, опасность, переломный момент. Она звучала в голове, как сигнал, предупреждение, а иногда, как одобрение. Например, когда я решала ехать мне в провинцию или оставаться в Питере.
Я окончила медицинский университет и планировала строить карьеру хирурга в Санкт-Петербурге. Как любому амбициозному выпускнику, мне казалось, что меня весь мир ждёт с распростёртыми объятьями. Хотя на практике нас много раз спускали на землю, но ведь на то она и молодость, чтобы мечтать, быть максималистами и идеалистами.
Тернист и долог путь к званию светилу медицины. Хочется пройти его быстрее, минуя промежуточные остановки. Но так не бывает. В медицине препон больше, чем в любой другой профессии. В самом начале идёт борьба даже за право ассистировать на операции.
Только неожиданно мне выпал шанс сократить путь: предложили место заведующей отделом хирургии. И всё бы ничего, но это вакантное место было в Бузулуке. Оренбургская область, 1600 километров от родного города.
После Питера для меня любой город, даже Москва, были провинцией. Такие уж мы, петербуржцы: влюблённые в свой город до фанатизма, непризнающие другие не города.
Где город на Неве, а где Бузулук на берегу Самары? Там другой менталитет, другая культура, привычки, традиции. Одним словом, это провинция и точка.
Но с другой стороны... В двадцать шесть лет стать заведующей отделением хирургии! Практиковаться, учиться, решать интересные задачи и вернуться в Санкт-Петербург с опытом? Именно такие аргументы приводил отец. Медицина — семейное дело. Только брат не стал практикующим медиком, он подался в административные кресла (хотя так же связанные со здравоохранением). Мама работала старшей медицинской сестрой в Александровской больнице. Отец — врачом-офтальмологом. Бывший коллега и сказал отцу об этой должности. Он был главврачом той самой больницы, куда меня приглашали. Обещал помочь и с коллективом, и подстраховать в сложных случаях, и помощь лучших врачей, и хорошую характеристику после нескольких лет работы. Это действительно был хороший старт для карьеры, но...
Бузулук!
Меня это пугало. Я не хотела уезжать далеко от родных, покидать Питер, строить карьеру в другом месте. Хотя отец и говорил, что я военнообязанная, и если родина прикажет, то меня отправят ещё дальше и спрашивать не станут. Конечно, я знала об этом, но ведь никто не живёт, думая в ожидании военных действий. Да и военных хирургов у нас хватало! Пока дойдёт до рядовых врачей...
В общем, я сомневалась. Металась в раздумьях. Измеряла мензурками все ЗА и ПРОТИВ. Просчитывала варианты, хотя знала, что в этой жизни просчитать наперёд нереально. Жизнь сама расставляет всё по своим местам.
Но в итоге я согласилась с условием, которое сама себе и поставила — вернуться в Петербург через четыре года. В тридцать лет. Вернуться, что бы ни случилось. Даже если мне предложат должность главврача самой лучшей больницы Оренбурга. Даже если меня будут умолять и сулить золотые горы. Мой испытательный срок — четыре года. А если обещания папиного коллеги окажутся только словами, то я заранее выписываю себе разрешение на капитуляцию раньше срока. Никаких запасных вариантов — только назад в Питер. И начну здесь заново. В конце концов, пока не попробуешь не узнаешь найдёшь или потеряешь.
И когда я приняла это решение я вновь услышала внутри себя эту музыку. Я уже давно не удивлялась ей, принимала как должное. И если честно, всегда думала, что и у других в головах звучит что-то подобное. Просто об этом не говорят. Правда, несколько раз я пыталась обсудить это с друзьями, но они не понимали меня. О чём я вообще? Что я им пытаюсь напеть? И как водится, всё это сводилось к шуткам.
В своих расчётах я опиралась только на карьеру. Ни на минуту не задумалась, а вдруг я выйду замуж? И через четыре года у меня на руках будет карапуз, а не опыт хирурга? Таких мыслей не было вообще.
Не то, чтобы я была ханжой или недотрогой. Нет. Я встречалась с парнями, меня даже один раз позвали замуж. Но вот так, чтобы я действительно любила, чтобы чувствовала, что это мой человек нет, ни разу такого не было. И я относилась к этому спокойно — успеется. Тем более за два месяца до Бузулукского предложения я рассталась с одним симпатичным интерном. И так как чаще всего во всех разрывах инициатива исходила от меня, то мысли о том, что я не найду свою судьбу меня не посещали. Я больше была поглощена карьерными вопросами. Могла забыть про свидание, увлёкшись интересной медицинской статьёй, или мчалась в свой выходной в больницу, потому что ассистировать было некому, а я всегда готова.
Мама ругала, брат смеялся, отец поддерживал. Так и жили. Хотя почему в прошедшем времени? Живём до сих пор.
И вот мой двадцать седьмой день рождения. Его я встретила в операционной — сложный случай. Но всё это постепенно стало моими буднями. Поэтому нет смысла заострять на этом внимание.
Лучше расскажу о том, что стало для меня неожиданностью.
Мне понравился провинциальный Бузулук! Конечно, первые полгода я вздыхала о каменной своей любви — о Питере. Я скучала по узким улочкам с высокими домами. Мне хотелось поднять голову и увидеть, что я в объятьях родного города. В Бузулуке для меня было слишком просторно, слишком тихо, слишком пусто.
Это позже я нашла плюсы: не надо никуда спешить — чтобы опоздать надо постараться. Жизнь здесь спокойнее, размереннее и мне это начинало нравиться. Несмотря на размеры (в сравнении с Петербургом, конечно) у города своя уникальная история.
А ещё здесь хорошие люди. Здесь я впервые близко столкнулась с татарами и казахами. И первое время даже не отличала их друг от друга, но потом внутренняя чуйка, насмотренность и звуковая память сделали своё дело. Мне стали нравиться их забавные диалектные словечки: банчить, грубагуть, мулик.
Я и сама не заметила, как с меня осыпалась пыль петербургской интеллигенции. Я стала проще относиться к людям (хотя не скрою в основе этого лежали две истории, не красящие меня как человека. Что же у каждого свои уроки).
Но окончательно я поняла, что мне нравится (я ещё боялась слова «люблю») Бузулук, когда коллеги повезли меня на прогулку в бузулукский бор.
Трудно рассказать обо всей красоте этого места. Его непременно нужно увидеть самому. Гигантские сосны с диаметром ствола один метр. Благодаря соснам в бору воздух, которым невозможно надышаться. Он пьянит и дарит свежесть одновременно. Вдыхая этот воздух, наполняешься силой этого места, словно впитываешь с себя древние знания этих земель. Для меня, материалиста до кончиков пальцев, подобные языческие суждения казались нелепыми. Но факт остаётся фактом: в Бузулукском бору мне хотелось вплести в волосы цветы, развести костёр и петь степные песни.
На несколько дней мы остановились в посёлке. Я вставала раньше всех и уходила в бор. Дышала, дышала, дышала. Я познакомилась с дедушкой, рассказывающем удивительные истории. И когда все сидели вечером с шашлыками и пивом, я сидела возле него и слушала истории степи. И реальные — про войны. И из разряда мифов, которые трудно доказать, но в них хочется верить. Я сидела возле него и пила настоящий степной чай и слушала, так же жадно, как утром дышала сосновым воздухом. Когда темнело, я замечала, что дедушка устал, я прощалась с ним и уходила в компанию коллег.
Это место меня взяло в плен. Может быть оттого, что настоящей природы в моей жизни было мало — всё больше городские парки. А может, оно действительно было колдовским.
В последний день в бору мы сидели у костра и слушали переливчатый гитарный перебор. Я смотрела на жёлто-красные языки, слизывающие из сухих дров остатки жизни и превращающие их в золу, и вдруг отчётливо услышала свою мелодию. Громче обычного. Чётче. Я даже попыталась её напеть, промычать, дать ей проявиться. У меня вновь ничего не получилось. Но этот восточный мотив с мягким мужским голосом (теперь я слышала его отчётливее) был частью меня. Я даже предположила (вот что свежий воздух может сотворить), что когда-то я жила в этих краях. Не сейчас, а в далёких прошлых жизнях.
Конечно, вернувшись в город я усмехалась: надо же какие мысли способен вызвать степной чай. Но тогда мне всё казалось более чем реальным.
Начался мой второй бузулукский год. Я понимала, что мой план удаётся — я получала нужный опыт. Как в хирургии, так и в управлении персоналом. В Питер я вернусь повзрослевшей во всех смыслах.
Третья суббота сентября — мой профессиональный праздник — день хирурга. Рабочий день выдался спокойным. А вечер предполагал банкет, на котором мы отпраздновали бы все медико-сентябрьские праздники (день хирурга не единственный). Мы забронировали лучший в Бузулуке ресторан, сняли белые халаты и, накрасив губы яркой помадой, договорились быть сегодня обычными людьми, а не врачами. «Никакого обсуждения пациентов — иначе в понедельник клизма» — сказал главврач, и мы, хихикнув, кивнули в знак согласия.
До краёв наполненная вкусной едой, алкоголем и прекрасным настроением, я встала, чтобы припудрить носик. На небольшой сцене объявили выступление какого-то певца. Послышались бурные аплодисменты — или певец был знаком местным, или здесь присутствовала группа поддержки — мне имя ничего не говорило. Я аккуратно пробиралась между столов и стульев, певец на сцене говорил приветственную речь. Зал бурно реагировал.
Я почти прошла небольшой танцпол перед сценой, когда зазвучали первые аккорды.
Аккорды той самой мелодии, которая все эти годы звучала в моей голове. Тихий, чуточку хриплый голос запел:
Сені сүйем,
Маған ешкім ұнамайды
Сені сүйем,
Жанымда ешкім тұра алмайды
Жүрек тұра алатындар көп деп алдайды
Сені сүйем
Я стояла как вкопанная. Тело покрылось прохладными мурашками, и сердце билось о рёбра. Та самая песня, которую я слышу внутри себя, существует. Она реальна и её поёт совершенно реальный мужчина.
Я подошла ближе к сцене — благо танцевать медленный танец осталось не так много людей — и во все глаза смотрела на певца. Со стороны наверняка это выглядело забавно. Я — в блестящем изумрудном платье стою у сцены и впиваюсь глазами (нет, сердцем) в мужчину, закрывшего глаза и похлопывающего себя по бедру в такт мелодии. Песня кончилась, осталась лишь финальная часть. Он открыл глаза и посмотрел на меня.
Я видела, как расширились его зрачки. Он тоже узнал меня сердцем, как я узнала эту мелодию.
Я медик. Я рациональна каждой своей клеточкой. Я верю в силу разума и закономерности. Но никогда я не смогу объяснить то, что произошло в следующую секунду.
Он спрыгнул со сцены, подошёл вплотную, взял меня за руку и... и больше ни на миг не отпускал. Даже тогда, когда ему пришло время вернуться на сцену, я чувствовала, как он держит меня за руку, хотя физически между нами было не менее пяти метров.
Несколько лет назад он услышал песню Кайрата Нуртаса «Сені сүйем» и она настолько сильно запала ему в душу, что он специально брал уроки казахского языка, добиваясь идеального произношения.
Для него это была не просто песня, это был зов. Каждый раз, исполняя её со сцены, он звал меня.
Он включил её в репертуар и исполнял первой на каждом своём выступлении. Друзья даже в шутку стали называть его Казах, хотя кличка не прижилась.
В последний год ему стало тесно в масштабах родной Самары, и его агент начал организовывать гастроли в разных городах страны. Конечно, хотелось сразу выйти на большую сцену, но этот путь не был простым. И он не отказывался от гастролей в маленьких городах, но в Бузулук попал случайно — коллега по цеху был вынужден срочно отменить выступление на фестивале, и организаторы решили заменить одного певца на другого. Те же организаторы предложили ему и его группе выступить в ресторане — качественная живая музыка всегда в цене. А выступления в ресторанах и на корпоративах всегда щедро оплачиваются. Так, он впервые оказался в Бузулуке. И в том же ресторане, что и я. Случайности?
Позже я узнала, что в его крови текла казахская кровь и жизнь его предков была связана с оренбургскими степями. Всё, о чём он пел, шло из глубины души, было прописано в генетическом коде. Эту песню впервые напел ему степной ветер много-много лет назад до нашего рождения.
Он другой. Мы никогда не были половинками друг друга. Мы изначально цельные. Я со своей рациональностью, верой в точные науки и здравый смысл. Он в своём творчестве и вере в незримое. Именно благодаря этой целостности каждого мы смогли сотворить что-то общее. Словно создали новую планету. Открыли новый метод остановки кровотечения. Придумали восьмую ноту.
И сейчас мы стоим на смотровой площадке Исаакиевского собора и смотрим на величественный Петербург. Прохладный порывистый ветер пытается прогнать нас, загнать в кофейню. Но мы стоим и смотрим, как ветер стихает и с неба начинают падать первые робкие снежинки. Он обнял меня сзади, закрывая от непогоды, и тихо запел:
Сені сүйем,
Маған ешкім ұнамайды
Сені сүйем,
Жанымда ешкім тұра алмайды
Жүрек тұра алатындар көп деп алдайды
Сені сүйем
~~~~~~
Доброго утра, дорогие кофеманы. Пусть неделя начнётся легко и романтично ☕ А кофе будет вкусным.
Вот песня, которая вошла в этот рассказ. Закройте глаза и просто слушайте