Месяц назад я въехал в эту квартиру. Чистый подъезд пятиэтажки, в котором пахло какой-то необременительной смесью то ли фруктов, то ли цветов. Приятного оттенка голубоватые стены. Крепкие лестничные перила. Пологие удобные ступени. На подоконниках горшки с растениями.
Хозяйка повторяла, что соседи тихие и адекватные. Это оказалось искристой правдой. За первые две недели я не услышал ни топота, ни гудящих водопроводных кранов, ни падающих кастрюль, ни двигающихся стульев. Никто не играл на гитаре, не разговаривал по телефону, не вбивал в стены гвозди, не запускал стиральную машину. Соседи не звенели ключами и не хлопали дверьми, не держали собак и не имели детей. Даже сливов унитазной воды не было слышно. Сформировалось стойкое ощущение, что в подъезде живу я один. Хотя кто-то поливал цветы на подоконниках и забирал газеты из почтовых ящиков.
Окна выходили во двор. Вместо автомобильной стоянки скучная, никому не нужная детская площадка. Заброшенная песочница, которую посещали разве что кошки. Ухоженные цветочные клумбы у подъезда.
Рай.
Две недели назад я поздно вернулся в квартиру. Понедельник, как и другие понедельники, был бешеным. Даже не поужинав, свалился на диван. Снилась девушка, с которой расстались два года назад. Пришла ко мне в гости, разделась, приставала. Потом так громко стонала, что я проснулся. На потолке молчаливо горели оранжевые трапеции уличного фонаря.
Пошёл попить воды. Долгий стонущий медленно затихающий вопль разорвал темноту. В глазах вспыхнуло. Тело окоченело. В непроснувшемся мозгу мелькнул то ли оборотень, то ли собака Баскервилей. Оглянулся на диван, точно ли нет моей бывшей подруги рядом? Стон повторился. Протяжный нарастающий женский стон, полный чувственной животной беззастенчивости, удивления и восторга. И опять… с низким вибрирующим придыханием, снова и снова, раскачивая в сексуальном ритме тишину. Сочной плотностью обнял меня жар. Я устремился в ванну, под холодный душ утихомиривать воспалённую плоть. Пришлось включить радио, чтобы как-то заглушить звуки девичьего праздника счастья.
Утром нарочито медленно выходил из квартиры, в смущении опасаясь ненароком встретиться с источником своего ночного воспламенения. Но всё прошло, как обычно, – тихие пустые лестничные площадки, эхо моих шагов.
Вторник был легче вчерашнего понедельника. Сил хватило даже на ужин. Пока переодевался-умывался сварилась молодая картошечка. Чтобы облагородить магазинский фарш, натёр в него мускатного ореха, добавил молотого чёрного перца, пассированный лук. Котлеты с картошкой – классика. Ужин удался на славу. Организм сказал: «Спасибо, хозяин», – и уставшего и сытого отправил на диван.
Негромкий, протяжный и невыразимо тоскливый стон раздвинул тишину, разбудил меня. Воздух наполнился им, но откуда он шёл, определить было невозможно. Начавшись с невнятного бормотания, звук постепенно перешёл в надрывный вопль и опять сник до щемящего сердце стенания. Стоны стали изощрённее, глубже, чувственнее. Снова холодный душ, снова радио.
В среду, специально читая какую-то беллетристику, чтобы не пропустить начало представления, постоянно вслушивался в тишину. Но сморило. Вступление опять пропустил, проснувшись от кульминации. Наконец-то додумался определить, с какой стороны доносится звук. Приложился ухом к стене. Гулкое глубокое дыхание, хриплое от пароксизма счастья, выплеснулось в протяжный надрывный вскрик облегчения. Невнятный голос произносил неразборчивые слова. Скрипела кровать. «Давай, давай», – слышалось мне. Руки непроизвольно потянулись в пах.
Две недели я балансировал между бурлящим желанием и холодным душем. Две недели голый стоял, прислонившись ухом к стенке, или бездвижно в исступлённом напряжении лежал в постели, представляя скачущую на мне соседку. Две недели безумно завидовал ей и ещё более безумно завидовал её мужчине. Две недели перед выходом на работу долго высматривал в глазок, не дай бог встретиться с мечтой моих видений и снов. В конторе эти две недели я, как оголённый высоковольтный кабель, искрил от микроскопического намёка на близость и светился в темноте.
Этим воскресным утром разбудил шум... в подъезде... на лестничной площадке. В нашем подъезде, где не слышно даже шума работающего холодильника. Событие из ряда вон, я бы сказал, заставило меня открыть дверь.
Соседская дверь, откуда слышались ночные стоны, нараспашку. Стояли люди. Женщина в тапочках и фартуке, видимо жительница нашего подъезда, посмотрела на меня.
– Бабулечка наша отошла. Бедненькая. Кричала от боли. Не слышали?
То ли от неожиданности вопроса, то ли ещё от чего, я закашлялся.
– Одинёшенька. Родных нет. Ох, божечки, что творится!
Из квартиры вышли санитары с накрытыми простынёй носилками. Доктор. За ними – милиционер, закрывший и опечатавший дверь соседской квартиры. Зыркнул на меня глазами, словно догадывался о чём-то.
Странная была следующая неделя. Я просыпался среди ночи от обволакивающей тишины. В ней неслышно было ничего. Вообще ничего. Немота, сочащаяся сквозь поры стены, высасывала из меня суть бытия. Я зависал до утра в пустоте, лишённый всех органов чувств. Бессильный, бессмысленный. На работе всё валилось из рук. Коллеги предлагали таблетки, вызвать скорую. Начальник строго и подозрительно косился. Выжатый, измождённый – я даже кружку с чаем не мог оторвать от стола. И на пятницу отпросился – эта ночная тишина измотала меня.
Пятничным утром я нехотя и лениво, устало, неторопливо, даже как-то растерянно собирался на рок-фестиваль, когда позвонили в дверь.
Молодая богиня, воспользовавшись моим оцепенением, прошествовала в кухню – слава богу, кухня у меня всегда в идеальном порядке! Сунула мне в руки удостоверение: «Нотариус Борисова Инесса Викторовна». Белокурая, идеальная причёска, совершенные, подчёркнутые незаметным макияжем, черты лица. Ухоженная и аккуратная.
– Иваньков Сергей Петрович? – ангельским голосом спросила она, – можно Ваш паспорт?
Онемевший, я кивнул, принёс из комнаты документ.
– Ваша соседка, Клавдия Гавриловна, – удостоверив мою личность, Инесса Викторовна опалила меня изумрудным огнём своих глаз, – упомянула Вас в завещании. Вам причитается…
Что причитается, я уже не услышал, организм, истратив последние силы на удивление, отключился, я потерял сознание. На границе пропасти краем глаз заметил входившего в кухню уже знакомого милиционера.
Очнулся в темноте. На потолке горели оранжевые трапеции уличного фонаря. В свистящей тишине медленно зачинался тягучий стон.
Автор: Hulio
Источник: https://litclubbs.ru/duel/1797-tihii-podezd.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: