О романе Ивана Шипнигова “Непонятный роман”
Те, кто читали предыдущий роман Ивана Шипнигова “Стрим” (про который я писала пару лет назад), возможно, помнят, что там был такой второстепенный персонаж - писатель, который пишет непонятный роман. Непонятный роман сейчас перед нами. Признаюсь, не сразу взялась за него, как он попал мне в руки, оттягивала, боялась разочарования, потому что где-то мелькнуло чье-то впечатление, что, мол, по сравнению с первым…. Так вот, по сравнению с первым, “Непонятный роман” на порядок сильнее, выше/глубже и серьезнее. Сразу предупреждаю: любителей беллетристики просьба не беспокоиться - никакого внятного-понятного сюжета здесь нет! Зато есть два дня из жизни автора (да, это автофикшн), слившиеся в один, в котором уместились вся его жизнь, творческий метод, уникальный и сложный характер и большая любовь к жене Соне (ей, кстати, роман и посвящен). В “Непонятном романе” всегда будет только так, как хочется автору, а не как хотелось бы некоторым читателям; автор упрямо лепит свой художественный мир, и именно поэтому это отличный роман!
Чуткость Шипнигова к разговорному языку была очевидна уже по “Стриму” (Шипнигов учился на родном филфаке МГУ). Почти вся текстовая ткань нового романа выткана из диалогов (36 глав) + 3 главы монологов главного героя. По мере чтения начинают проявляться две сюжетные линии, сплетенные настолько плотно, что переходы не всегда заметны. Первая: два друга - Иван и Леонид (Лёнич) - отправляются однажды августовским поздним вечером в лес, чтобы искать клад (или закладку), но не конкретный; важен сам процесс поиска, а не его результат (“Путь важнее цели. Поиск важнее клада”.); то, неизвестно что, что искали, они не найдут, но найдут много всего другого; потеряются во времени и пространстве, причем Иван постоянно упоминает о завтрашнем интервью известному (но не названному) блогеру-ровеснику. И вот вторая линия: видео-интервью этому блогеру (там еще редактор и помощники в студии), но только оно происходит не завтра, а параллельно блужданиям в лесу.
Что касается времени и пространства, то автор над ними не просто иронизирует, а откровенно издевается. Мало того, что у него двое суток слились в одни (вчера-завтра-сегодня здесь слова-синонимы), но и среди дня может быть совсем темно; и начинает светать, когда еще не успело стемнеть. Так, у него все главы, помимо названий, имеют точное указание на время: все начинается в 00.00 и заканчивается в 00.00. А внутри всякие 5:25, 11:44, 16:49, 22:17… Глава, обозначенная 19:14, называется “Завтрак в Ирбите”, герои там действительно завтракают, вот такой временной оксюморон: “утро наступает совсем не тогда, когда ты его ждешь”. И не самый большой спойлер, если расскажу, что за эти сутки, которые начались в августе, наступит холодные осенний вечер, наметет изрядные сугробы, а потом наконец-то запоет весенняя птичка. Автор смело устраивает в романе свое особое время и пространство, которое тоже хитро устроено, вот как, например, по подмосковному лесу друзья дошли до Ирбита. “...но мы отъезжали от МГУ в летних сумерках. Потом на Лосе настал осенний вечер. А теперь мы где-то, как ты говоришь, на Урале, и сейчас зимняя ночь!!”, - удивляется Лёнич.
Вообще, роман, на первый взгляд, несколько мутный, первые страниц 50 надо просто перетерпеть. Вот как будто заходишь в темную прихожую, а там не очень приветливый автор-хозяин что-то невнятное себе под нос бормочет, да еще бутылка коньяка у него в руке (это сквозная деталь), и если вы не упрямый читатель, то вам уже хочется отступить к дверям, а автор еще хватает вас за рукав - не уходи, мол, это “самое плохое, когда уходят”, и вам уже хочется сделать вид, что вы дверью (то есть книгой) ошиблись. Но я упрямый читатель, а такого читателя хозяин затаскивает к себе в гостиную (где-то на сотой странице), а тут уже очень любопытно, и начинается серьезный и важный разговор в несколько сумбурном и странном, но явно узнаваемом стиле. И если вы внутренне смиритесь и примите все эти невозможные правила игры, доверитесь авторским интуициям и метафорам, то будет вам сказочное счастье и откроется небывалый ранее художественный мир. А самых внимательных читателей хозяин может пустить и на балкон, а оттуда такой восхитительный и мерцающий, наивный и добрый мир, что только успевай дышать. Повторюсь: многое зависит от настройки читательского восприятия! “Непонятный роман” - да, это такая книга-дом, в котором автор спрятался. Чувство дома и мотив “спрятаться” проходят через весь роман. “все съемные квартиры я всегда воспринимал как дом. То есть, дома нет, но ощущение дома есть”. И оно явно присутствует в самом романе.
“Непонятный роман” очевидным образом поколенческий текст. Поколение тех, кто родился в конце 80-х, то есть как раз, как мой сын (и героя здесь зовут Иван - вот как было такое не прочесть?). Много бытовых примет времени; одних только названий магазинов куча: “Дикси”, “Пятерочка”, “АШАН”, “Икеюшка”, “Верный; мороженое по 13 рублей, а нутелла как будто по страницам размазана. “Помнишь “Черкизон”? А “Горбушку” помнишь?!” В плане бытописания будней с точной фиксацией цен на продукты Шипнигов - достойный литературный сын Романа Сенчина. Но важнее, разумеется, настроения поколения. Здесь и определенная музыка: “Ария”, “Агата Кристи”, Скриптонит, Хаски и много явно неопознанных мною цитат (вот сын опознал бы). Здесь и перестроечное детство в сибирской деревне, и годы жизни в общежитии МГУ, и даже университетский пансионат/студенческий лагерь между Туапсе и Сочи (четыре раза там бывала). Роман нежный и грустный, роман-прощание с юностью (“юность эту всю непонятную жалею”) и благодарность ей, принятие своей взрослости и ответственности за свой “дар”: “даром нужно именно распоряжаться, владеть, управлять. Быть хозяином, собственником, инвестором. Дар нужно использовать, а не выкидывать на помойку”.
Одна из главных тем этого бесконечного разговора - о литературе и о специфике своего “дара”, собственной повествовательной манеры. Вот блогер, берущий у героя интервью, сетует: “Ни плана, ни структуры, все в кучу, ничего не понятно. Одни сплошные непонятные ощущения…”. Но именно такова “органика” Ивана, и поэтому в романе-самопрезентации доминирует его осознанно сумбурная манера, его тип творческого сознания, построенного на ассоциациях и метафорах. “... слишком много всего хочется сказать, я перескакиваю с одного на другое, в разные стороны, и в итоге многое важное так и не проговариваю. Но, может быть, это потому, что оно непроговариваемо вообще…”. “Прямо как в твоем втором романе”, - реагирует собеседник. Второй - это и есть “Непонятный роман”. С одной стороны, повествование в разных направлениях, с другой - все смешать. “...Я люблю смешивать, да. Смешиваю, смешиваю, смешиваю, смешиваю”. Интервьюер неоднократно просит его рассказывать “нормально”; но с Иваном это не работает - он продолжает искренне, уверенно и невозмутимо говорить в своей манере. “- Ты же писатель, ты можешь что-нибудь простое и понятное придумать? - Простое и понятное запрещено”. И все собеседники Ивана (и разумеется читатели, которые не бросили книгу) в итоге вынуждены смириться, подчиниться его принципиальности и творческой доброжелательности и неизбежно оказаться в том художественном пространстве, что он транслирует. “-...Ты постоянно перескакиваешь с темы на тему. Или, наоборот, бесконечно долго подходишь и никак не можешь подойти к какой-то одной теме. Блин, я уже начинаю говорить, как ты. И мыслить так же… - Ты говоришь, как Соня. А Соня говорит, как я. Вы все в плену моего бесконечного интервью”. Кстати, вводное слово “кстати” встречается в речи Ивана очень часто, а оно (как известно тем, кто интересовался спецификой его семантики) маркирует появление новой темы.
Литературный контекст - преимущественно в рамках русской прозы. Когда друзья оказываются в овраге - речь неизбежно заходит про Чехова (рассказ “В овраге”), а потом их диалог выруливает на сравнение с пелевинским “Затворником и шестипалым” (единственное, кстати, что люблю у этого автора), в электричке вспомнятся ерофеевские “Москва- Петушки”, а уж параллелей с Толстым не счесть, начиная с женитьбы на Соне. В интервью Иван, говоря про истинное в искусстве, ссылается именно на Толстого: “Одно из моих любимых мест - итальянские главы, когда Анна с Вронским в Италии познакомились с русским художником Михайловым. Через него Толстой формулирует свое отношение к искусству. Ненастоящий художник Вронский считает хорошей ту картину, что как можно больше походит на другие, уже известные хорошие картины. И так же считают примерно все вокруг, даже Анна. А настоящий художник Михайлов просто не понимает, какое значение имеет похожесть или непохожесть картины на что-то, если она вдохновлена непосредственно тем, что есть в душе, и фигуры в ней живые и невыразимо сложные. Сейчас ты меня подколешь, что я сравниваю себя с Толстым”.
Очевидно, что по сравнению со “Стримом” второй роман и сделан по-другому, и устроен гораздо сложнее. В интервью речь заходит непосредственно о сопоставлении романов: “- …Почему в первом романе у тебя все разные, а во втором все одинаковые?
-Если в романах все будут разные, то романы получатся одинаковые.
-Ок… А вот еще, почему этот роман такой маленький?
-Я убрал лишние слова”.
Как признается автор, “я написал свой первый роман, книжку с ошибками, всего лишь для того, чтобы вам, интеллектуалам, было смешно”. В “Непонятном романе” смешного тоже немало, и объектом насмешки и иронии становится прежде всего сам Иван.
И здесь необходимо сказать про характер героя. Странный и наивный, добрый и до нелепости сентиментальный, он хотя и вызывает раздражение у собеседников, но одновременно привлекателен своим особым восприятием мира, своей впечатлительностью и идеализмом. Но он умеет быть настойчивым и упрямым, уверенным не столько в себе, сколько в своем писательском таланте. Его стесняются близкие, его выгоняют с разных работ, отправляют к психологу - такое его не особо огорчает. Неоднократно от собеседника в адрес Ивана прозвучит: “Если бы я тебя не знал так хорошо, я бы подумал, что ты троллишь”. Он существует в категориях интуитивного восприятия окружающего, живет и действует “по ощущениям” и предчувствиям (и такое взаимодействие с миром мне близко). Монологи его (особенно рассказы про депрессию) полны самоанализа, а эскапизм, стремление спрятаться (“мы не заблудились, мы спрятались”) связаны, скорее, с охраной своего “дара”.
В “Непонятном романе” много разного-хорошего, например образ Москвы. Но вот неожиданно заметная роль отведена … единорогам. Во-первых, для Ивана единорог - это “манифестация наивности”. Во-вторых (спойлер), они неоднократно появятся в лесу. И в-третьих: “Когда мыслей становится много, я представляю их в виде единорожиков. Так им удобнее разбегаться, но и мне так удобнее за ними смотреть. Много мелких единорогов бежит в темноте, но они светятся, и я любуюсь ими и радуюсь”. Эта метафора, кстати, идеально описывает композицию романа.
Не может не вызвать симпатию неистребимая вера Ивана в “хорошую“ и “добрую” женщину: “- Я сейчас в поддержку позвоню, и хорошая женщина пришлет нам машину.
- Лимузин с шариками и с шампанским. -Нет, лучше сразу с коньяком.
-Да ладно тебе. Не отвечает поддержка почему-то.
-Интересно, почему. Хорошая женщина спит, наверное…”.
Нельзя не заметить и парящий в правом верхнем углу обложки вопрос: “А про свадьбу будет?” - есть и про свадьбу. А жена Соня для Ивана - “фея справедливости”. С каждой страницей Сони в романе становится все больше. Рефрен “Соня говорит” мог бы утомить, но он про нежность и любовь, любовь романтическую, но и уютную, домашнюю: “Мы с ней вместе стремимся к празднику. А потом понимаем, что мы и есть друг для друга праздники”. Соня - детская писательница, и эта семья еще и творческий союз: “Наша страсть к ласкательным суффиксам не всегда доводит нас до добра. Мы ласкаем и одушевляем практически каждое слово. У нас есть, к примеру, даже “персонажики” - это персонажи, которых особенно жалко”. Именно в такой семейной атмосфере герой, продолжая свой самоанализ, достигает ощущений полноты и гармонии: “Мне постоянно всех жалко. Но себя все равно не жалко, потому что с моей Соней и с моими единорожиками я теперь самый богатый человек. … Я люблю Соню и свет, единорожиков и персонажиков, а они все любят меня”.
Есть книги, которые лучше читать вслух; тем более, что если в тексте только устная речь, то это уже не роман, а пьеса. А Шипнигову удалось ухватить очень живую речь, в плане языка - роман безупречно реалистичен. И кстати, читать вообще стоит по-преимуществу непонятное, ведь только из него есть шанс получить новое. И если “Непонятный роман” - это дом, то все-таки немного о том, что видно с его балкона: “Отсвет последних вещей освещает наш путь. Однажды мы растворимся в сиянии, а пока достаточно отсвета, отзвука”. Новый роман Ивана Шипнигова, автора, у которого “сказка и праздник всегда в голове”, как раз вдохновляет присмотреться к “отсветам” и прислушаться к “отзвукам”.
И еще: парадоксальный и ироничный “Непонятный роман” - обманчиво небольшой, всего 250 страниц (помним, что автор “убрал лишние слова”). Ох, в рецензии на “Стрим” я, кажется, упрекала автора за целую лишнюю главу. Так вот, маленький “Непонятный роман” как-то, похоже, не приглянулся Большой Книге. Но зато он в списке премии “Ясная Поляна”. В общем, “Ясная Поляна”, не подведи!
Татьяна ВЕРЕТЕНОВА