Иван не хотел разводиться с Верой и делал всё возможное, чтобы этого не случилось.
А начал Иван с предупреждения, что если Вера после стольких лет их совместной жизни всё-таки отважится выгнать его из квартиры и подаст на развод, то он этого не переживёт.
Но на Веру это предупреждение не произвело ожидаемого Иваном впечатления.
— Переживёшь, — равнодушно ответила она. — Не тебя первого жена выгоняет. Твои свитера я кладу в зелёный чемодан. А носки и футболки — в красный. Запомнил?
Разговор происходил в гостиной, где Вера укладывала в чемоданы вещи мужа. Все его вещи уже были аккуратно разложены на столе и на диване, а чемоданы раскрытые лежали на полу.
Вера аккуратно брала каждую вещь со стола или с дивана и бережно перекладывала её в тот или в другой чемодан.
— То есть? — опешил от такого решительного безразличия Иван. — Что значит это твоё «переживёшь»? Как это понимать, Вера? Мы уже столько лет вместе, и вдруг?
— А так и понимай, — ответила Вера, думая над тем, в какой чемодан положить бежевый костюм в полосочку. — Почему меня должно это волновать?
— Как? — недоумевал Иван, глядя на то, как жена собирает его вещи. — Тебе разве не всё равно, будет человек счастливо жить или нет? Ты только вдумайся, Вера!
— Во что мне надо вдуматься?
— Как во что? Сейчас я счастлив, и вдруг всё изменится. Была счастливая жизнь, и нет её. Неужели тебя это оставляет равнодушной?
— Ещё раз тебе говорю, твоё счастье меня больше не волнует. У меня теперь будет своя жизнь. А у тебя — своя. И о своём счастье ты сам думай, а меня не вмешивай. Слушай, Ваня, я чего придумала. А давай ты дублёнку оденешь?
— На дворе лето, Вера! Август месяц! Какая дублёнка?
— Она в чемодан может не поместиться, — ответила Вера.
— Я смотрю, Вера, тебе меня совсем не жалко?
— Пусть тебя жалеет Роксана, с которой я застала тебя на кухонном столе! И когда? В свой день рождения!
— Как ты можешь, Вера, так говорить? Во-первых, как я тебе уже не раз говорил и повторяю вновь и вновь, что ты всё неправильно поняла. А во-вторых, ты, которая моя жена и мать моих дочерей, требуешь, чтобы абсолютная чужая для меня женщина вдруг меня пожалела? С какой стати ей меня жалеть? У неё для этого есть свой муж и свои дети.
— Во-первых, я не требую, а предлагаю. Скажи Роксане, что ты несчастен, и она, наверное, тебя пожалеет. Почему нет? Вы ведь так классно смотрелись вместе. На кухонном столе!
— Дался тебе этот кухонный стол, Вера! Чего ты к нему привязалась? И при чём здесь Роксана? Неужели ты не слышишь меня? Неужели до тебя не доходит, о чём я тебе говорю?
— И о чём?
— Я тебе говорю о краткости бытия, Вера! О том, что один только миг отделяет меня от пропасти! Да, Вера, да. Той самой пропасти, упав в которую, обратно уже не возвращаются! И тебе это хорошо известно. А ты мне упорно толкуешь про какую-то Роксану.
— Не какую-то! А с которой я застала тебя на кухонном столе.
— Я же тебе русским языком объясняю, Вера, что это была роковая случайность!
— Случайность?
— Роковая! И Роксана для меня ничего не значит.
— Вы были вместе, и ты хочешь сказать, что это ничего не значит?
— Да! Пусть так! Не спорю! Мы были вместе! Но это не было проявлением любви в том смысле, какой вкладывают в это слово великие мыслители.
— Какие ещё мыслители?
— Великие, Вера. Которые в понимании любви поднимались над физическим и уходили в бесконечные просторы духовного.
— А что же это тогда на кухне было?
— Это был акт отчаяния, Вера. Понимаешь?
— Акт отчаяния?
— Вот именно!
— Ты так это называешь?
— А как ещё это можно назвать, Вера? Ну, не любовью же!
— Ты животное, Ваня.
— Ничего подобного, Вера. Ничего подобного. Между мною и животным миллиарды лет напряжённого развития. Это я тебе авторитетно заявляю, как профессор и заведующий кафедрой философии. Где я и где животное, Вера? О чём ты? Ну, сама подумай.
— Уже подумала. И за книгами, как и за дублёнкой, ты тоже заедешь после. Их много, а чемоданов только три. Вот говорила я тебе в прошлом году, что надо купить ещё один чемодан. Сейчас бы как пригодился. А теперь тебе придётся ещё раз приезжать.
— Нет, Вера, здесь ты ошибаешься. Я — не животное. Просто мне стало вдруг очень одиноко на твоём празднике. Потому что все были заняты только тобой, все обращали внимание только на тебя, и даже ты сама ни о ком тогда не думала, кроме как о себе. А так нельзя, Вера. Ты ведь среди людей живёшь. Это я тебе как заведующий кафедрой авторитетно заявляю.
— А о ком мне ещё думать на своём дне рождения, как не о себе? — воскликнула Вера.
— О чём я и говорю, Вера! — восторженно воскликнул в ответ Иван. — Ты ни о ком, кроме себя, не думала. Ты эгоистка. И ничего вокруг себя поэтому не замечала. И все вокруг тоже эгоисты, и тоже ни о ком, кроме как о себе и о своём личном счастье, не думали. Между прочим, Вера, ты тоже была хороша. Ты танцевала с Вадимом Борисовичем. Вспомни.
— Нашёл к кому ревновать. Вадиму Борисовичу в следующем году семьдесят исполняется! Он почти на тридцать лет меня старше!
— И что? Для меня он в первую очередь мужчина. А его возраст ни о чём не говорит. Тем более, что я очень хорошо его знаю. И само собой разумеется, что мне вдруг стало очень одиноко. И обидно! Понимаешь?
— А тут — Роксана.
— Да, Вера, нам обоим было грустно. И она, как и я, тоже случайно оказалась на кухне. Но между нами не было любви. Просто нам обоим тоже хотелось праздника. И чтобы хоть как-то развеселить себя, мы пошли навстречу друг другу.
— Куда пошли?
— Можно сказать, что в никуда.
— А-а! Я поняла. Это теперь называется «в никуда».
— Откуда столько цинизма, Вера? Мы просто стали чуточку ближе друг к другу. Всего-навсего.
— Прошу избавить меня от подробностей того, кем вы чуточку стали друг другу, Иван. Меня сейчас вывернет. Предлагаю эти штаны и этот халат выкинуть. Они уже дырявые.
— Не надо ничего выкидывать, Вера! — возмутился Иван. — Эти штаны и этот халат мне дороги. Как память.
— Как скажешь.
И Вера уложила дырявые штаны и халат в чемодан.
— Вера, я понимаю, что со стороны это могло выглядеть, как будто между мной и Роксаной всё происходило серьёзно, но я клянусь тебе, что ничего серьёзного не было.
— И слушать не хочу. Мне это теперь не интересно. Ты сейчас уходишь, потом мы разводимся, а дальше у тебя — своя жизнь, у меня — своя. И ты можешь теперь делать, что захочешь, не оглядываясь на меня.
«Она меня выгонит, и развод неизбежен, — думал Иван. — И можно сколько угодно оттягивать заседания и не являться в суд. Но решение, наверное, будет в пользу Веры. И нас разведут. В этом нет никакого сомнения. И я лишусь всего. У меня не будет ни жены, ни детей, ни квартиры. У меня ничего не останется, потому что она всё заберёт у меня.
Не понимаю, как так получилось, что Вера смогла зайти на кухню. Ведь я точно помню, что закрывал кухню на ключ.
И куда мне теперь пойти? Где приклонить голову? У Роксаны? Но она замужем и разводиться не собирается.
И кто бы мог подумать, что Вера решится на развод? У нас ведь три дочери! Кстати! Дочери. Как же это я о них-то забыл? Они не такие жестокие, как их мать! Они добрые! Они любят своего папу и пожалеют его».
— Хорошо! — воскликнул Иван. — Пусть! Пусть так, и тебе моя счастливая жизнь безразлична. Но счастливая жизнь наших дочерей, Вера? Наверное, их счастье для тебя что-то значит?
— А при чём здесь счастье наших дочерей?
— Как при чём? А ты подумала, что скажут они, когда узнают, что ты выгнала их отца из семьи и тем самым сделала его несчастным?
— А чего это я тебя несчастным сделала?
— Я же тебе говорил. Ты уже забыла? Если мы разведёмся, я стану несчастным. Навсегда! И этого уже нельзя будет исправить.
— Ах, ты это имеешь в виду?
— Это, Вера, это.
Вера задумалась.
— Я думаю, что они поймут, — уверенно произнесла она после недолгой паузы.
— А я думаю, что нет, — ответил Иван.
— Может, спросим у них самих?
— А давай, — согласился Иван.
Дочерей позвали в гостиную. Объяснили им ситуацию.
— И если нас с вашей мамой разведут, — сказал Иван в заключение, — я перестану быть счастливым. На моём лице больше никогда не появится улыбка. И вот теперь я хочу знать, дочери мои любимые, что вы обо всём этом думаете?
Любимые дочери недолго подумали, пошептались о чём-то друг с другом и уверенно ответили, что им будет жаль папу.
— Жаль? — удивился Иван. — И это всё, что вы можете мне сказать?
— А что ты ещё от нас хочешь? — спросила старшая дочь.
— Нет, папа, серьёзно, — сказала средняя. — Ты скажи, мы сделаем всё, как ты захочешь, чтобы ты улыбнулся. Может быть, устроим прощальный ужин? Не сегодня. Когда-нибудь, когда ты будешь готов. Пригласим твоих родных, близких друзей, хороших знакомых. Всех, кто тебя знает и хорошо к тебе относится. Отметим твою свободу.
— Тётю Роксану пригласим, — сказала младшая дочка.
— Зачем тётю Роксану? — не понял Иван.
Младшая дочь пожала плечами и посмотрела на старших сестёр.
— Она, наверное, тоже хочет, чтобы ты улыбался жизни, — ответила старшая.
— Да нет, — раздражённо воскликнул Иван, — это глупость какая-то. Тётя Роксана там точно будет лишней.
— Если считаешь тётю Роксану лишней глупостью, то мы, конечно, не станем звать её на прощальный ужин по поводу твоего развода, — сказала средняя. — Позовём кого-нибудь с твоей работы. Коллег твоих. Студентов и студенток.
— Точно! — радостно подхватила средняя. — Они скажут много добрых и весёлых слов в твой адрес. Пожелают тебе много хорошего. Будет весело. Вот увидишь. Ты улыбнёшься.
— А что бы ты хотел на торжественный ужин? — спросила младшая.
— Какой ещё торжественный ужин? — не понял Иван.
— Посвящённый твоему уходу от мамы.
— Ты имела в виду прощальный ужин?
— Точно. Прощальный. Прости, папа. Я оговорилась.
— Я не знаю. Вообще-то, если честно, то я ожидал от вас совершенно другого.
— А чего ты ожидал? — спросила старшая.
— Что вы уговорите маму меня не выгонять из дома и со мной не разводиться.
— Нет, папа, — ответила средняя.
— Что «нет»? — не понял Иван.
— Что угодно, только не это, — ответила младшая.
— Почему?
— Потому что мы так старались, а получается, что всё зря?
— Старались?
— Ну, да.
— Что значит «старались»? Как старались?
— Ведь это мы устроили так, что дверь на кухне, где ты заперся с тётей Роксаной, оказалась открытой.
— Вы?
— Мы.
— А зачем вы это сделали? Неужели вы меня не любите?
— Мы тебя любим, папа.
— Очень любим.
— И ты здесь совершенно ни при чём.
— Всё дело — в тёте Роксане.
— Мы хотели показать маме, на что способна её лучшая подруга.
— А ты здесь вообще ни при чём, папа.
— Ты не виноват.
— Тебя мы любим.
— Так же сильно, как маму.
Сказав это, дочери вышли из гостиной. А Вера продолжила собирать вещи Ивана. И уже через час, плотно поужинав последний раз в кругу семьи, Иван навсегда покинул квартиру Веры. Вместе с чемоданами он забрал и дублёнку, и книги. Чтобы не возвращаться. ©Михаил Лекс