Снимая с себя всю ответственность за сказанное ниже, не стремясь обидеть тех, кому роман понравился, скажу, что технически книга написана без заноз. У автора вполне красивый, образный, но при этом совсем не перегруженный язык. История наполнена живыми персонажами, ощущаемыми очень близко к коже, по причине сверхузнаваемости типажей для поколения 90х и ранних 00х. Повествование нелинейное, воспоминания органично вплетаются в настоящее время героев, рассказы персонажей в нужный момент сменяют друг друга, не давая отпустить переживания за каждого. Сюжет складный, без белых пятен и ненужных вставок. В финале все детальки идеально подойдут друг к другу, а ружья выстрелят.
Но как же сильно мне не понравился роман.
Так сильно, что после книги я перестала читать художку на несколько недель. И эта НеРецензия оказалась сложной. Желание облечь многозначительное ощущение meh в слова, и уж тем более в текст, стало задачей со звездочкой. Поэтому настоящий текст - только мое впечатление от романа, пожалуй, саму книгу никак не характеризующий.
«Сезон отравленных плодов» - книга для страдающих миллениалов. Не о страдающих миллениалах, а для страдающих миллениалов. Это достаточно важное замечание. Роман воспринимается как потребность не только разодрать в порыве самоистязания имеющуюся болячку, но еще и как желание подсмотреть за теми, кто разодрал такую же болячку в огромную незаживающую рану. Как guilty pleasure. Как мукбанги для РППшников.
Книга об условных отравленных плодах отравленной эпохи.
Главная героиня романа Женя (собирательный образ с пометкой *подставить нужное имя*) – женщина, всю почти тридцатилетнюю жизнь не могущая справиться со своей затравленностью и забитостью. Родители не особенно эмпатичные, а время, в которое она росла, не особенно устойчивое. Ни семьи, ни карьеры, ни интересов, ни мотивации – ничего. Только желание любить того, кого она любит еще с детства, и по совместительству того, кого любить вроде как нельзя, – своего двоюродного брата Илью.
Илья играет роль еще одного подгнившего яблочка в повествовании. В общем-то, такой же пришибленный неблагополучным детством и классическими требованиями, предъявляемыми к мальчикам в наше время и в период его взросления. Короче говоря, успеха особого не добился, высокоранговым самцом не стал. Жену не любит, а любит, конечно, Женю.
И разбавляет (шутка... совсем не разбавляет, а очевидно сгущает) всю эту депрессию Даша, не знающая своей ценности, не ведающая о какой-то априорной человеческой нужности, что понятно демонстрируется через ее неспособность выбирать мужчин. Отбор заканчивается на экземпляре, отлично демонстрирующем все проблемы домашнего насилия.
Резюмируя, взаимоотношения в семьях, где чувства могли быть выражены только языком всякого насилия, которое только можно помыслить, не дали героям выстроить свое прочное "Я". Они помыкаемы обидами, виной, стыдом, собственными заблуждениями, сформированными на базе болезненного прошлого, которое отрезать хочется, но практически невозможно, потому что родное.
Итак, это и есть весь сюжет. Больше в книге ничего нет. Это рандомная история о рандомных людях, жизнь которых может представлять интерес как демонстрация кричащих проблем времени.
Закрыв книгу, мне подумалось, что я прочитала не роман, а лонгрид о домашнем насилии. Тема нелюбви и насилия в семье шелестит весь роман, в финале превращаясь в набат. История, которая предполагалась остросоциальной, стала такой, знаете, для своих. На аудиторию, признающую проблему. Люди, которые полагают, что все имеющееся в этом вопросе – в целом окей и не надо раздувать из мухи слона, выносить сор из избы, никогда не будут читать такую книгу. Незачем, в ней больше ничего нет. И именно это мне так сильно не нравится. Не нравится эпилог в виде жуткой статистики домашнего насилия. Не нравится, что автор использует фрагмент статьи «Я тебя сейчас, сука, убивать буду», и в особенности печально знаменитое:
«В выводах психиатрических экспертиз, которые назначаются во время следствия, нередко можно увидеть утверждение о том, что состояние женщины в момент убийства нельзя считать аффектом, поскольку «насилие носило для нее системный характер» и она должна была к нему привыкнуть»
Даже если этот отрывок попадется мне еще тысячи раз сверх тех десятков, что попадался с 2019 года, он не станет менее ужасающим и диким. Но проблема в том, что этот абзац – самое сильное высказывание, напечатанное под обложкой романа «Сезон отравленных плодов». И послевкусие остается в виде мыслей о том, что мы топчемся на месте, прожевывая и не переваривая смысл сказанного. Не расширяя аудиторию. Не заманивая. Не заинтересовывая.
Можно смело менять название романа на прямолинейный заголовок о насилии в семье, оставить истории Жени, Ильи и Даши в таких вот подробностях, немного больше поговорить о проблеме как таковой в конце, и вот он – качественнейший и леденящий лонгрид в ныне почивших СМИ. Но дело в том, что роман - не СМИ, и популяризаторскими функциями хоть и обладает, но точно не имеет их в качестве профильных, а значит, не войдет в умы тех, кому можно что-то подобное посеять. ЦА эту тему с собой либо проговорила и приняла, либо продолжает бороться, либо, конечно, продолжает расчесывать и раздирать в кровь те самые болячки.
Выходит какое-то жанровой месиво. Хочешь литературы - социального романа, а получаешь журналистское расследование. Хочешь более сильного погружения в проблему, а получаешь пережеванные выводы и описание одинаковых историй, потому что рассказать одну из тысяч историй понятнее и проще, чем поговорить о механизмах, на которых такие истории строятся.
«Сезон отравленных плодов» к автофикшену не относится, но тем не менее, как мне показалось, сильно к нему тяготеет. Об этом направлении в литературе и вызываемом им ощущении, что в моем лице нашли психотерапевта, я писала в рецензии на роман «Дислексия».
В романе Богдановой мне не нравится герметичность происходящего. Мне не нравится, что эта камерность с треском натягивается на каждого, стремясь стать громким голосом поколения.
Мне подсунули чье-то жизнеописание. Откровенную историю о ком-то безликом и случайном. Люди любят такую неприкрытость, сплетни, сравнивать, порыться в белье, снять свое белое пальто после тяжелого рабочего дня воплощенной благопристойности тоже любят. И вот подобные книги об условных травмах, для меня, удовлетворяют похожий интерес и запрос. Это только откровенность, а не искренность. Обнажение, а не исцеляющий разговор.
Какие намерения у автора, пишущего о травме? Донести мысль о том, что насилие порождает насилие? Кто аудитория книги? Женщины, которые отлично знают все институциональные, психологические, исторические и прочие предпосылки для существования дискриминации и насилия, а также отсутствия желания к его искоренению? Мужчины, которые их поддерживают? Я полагаю, что да, это и есть аудитория книги. Выговориться тем, кто и без того знает. Взаимный тренинг – я оголяюсь, ты на меня посмотришь – каждый закроет свою потребность. Популяризирует ли это проблему насилия? Да нет, потому что аудитория говорит с автором на одном языке, в середине книге она предсказывает, что будет в финале.
А мне хочется существовать не в камерной тусовкой челов, которым нужно выговориться о своей травме, потому что мир их не понимает. Мне хочется, чтобы мир начал их понимать.
Есть в романе попытка масштабировать проблему и провести мысль о том, что насилие семейное идет рука об руку с государственным насилием. Фон истории – череда терактов, прошедших в России начала 00х. Герои в воспоминаниях сталкиваются со взрывами в метро, бандитизмом, ксенофобией, сообщениями СМИ о захвате заложников и минировании зданий. В свои взрослые годы Женя рефлексирует на тему тех трагических событий, но в неубиваемом духе индивидуализма ищет магические причины трагедий в собственной испорченности.
Весь этот историзм добавлен вскользь и не приближает роман к большой литературе эпохального контекста, некоторая хроника только оттеняет чувства героев. Причина и следствие путаются.
Я отлично понимаю, что такие истории имеют репрезентативную задачу, действительно могут помочь некоторым людям ответить на вопросы о собственной идентичности, несут, в каком-то смысле, терапевтический эффект. И если книга может помочь кому-то одному, то она уже должна существовать. Но все-таки снобски хочется сказать, что литературные переживания – ощущения совершенно иного порядка, чем желание подглядеть за жизнью людей с отпечатком несчастья, похожего на твое.
_______
Читатели! Если хотите принять участие в живых обсуждениях литературы, то вступайте в мой книжный клуб "BV".