В кино интереснее всего то, что происходит за кадром.
В театре — за кулисами.
А в литературе? То, что остаётся за пределами книжных обложек?
"Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого", — писал Максим Горький об одном из членов кружка "Серапионовы братья" Михаиле Зощенко.
К созданию кружка Горький имел самое непосредственное отношение, а кружковцев эпизодически пестовал первые месяцы. Но к осени 1921 года он разочаровался в советской власти, расплевался с руководителями государства и эмигрировал. Следующие десять лет писатель провёл в Италии. Правда, не на привычном для него курортном острове Капри, а на вилле под Сорренто. Оттуда бывший "буревестник революции" поддерживал переписку с коллегами, оставшимися в России. Одним из корреспондентов был его сосед Зощенко: маститый Горький жил на Сергиевской, 83, а молодому автору власти дали комнату в доме 79. Улицу к тому времени переназвали именем Чайковского...
...а личные письма Горького подписаны его настоящим именем — Алексей Пешков.
М.М.Зощенко — А.М.Пешкову, 1927:
Я прочёл у Гёте замечательную фразу. Когда умер один из его друзей — 70-летний старик — Гёте сказал: «Я удивляюсь, как это у людей не хватает храбрости жить дольше». [...] И теперь всякий раз, читая о долгой жизни какого-нибудь великого старика, я прихожу к мысли, что это именно так и что человек, проживший 60—70 лет, либо просто животное, либо очень мудрый человек <...>
М.М.Зощенко — А.М.Пешкову, 1927:
Я не думаю, что философия Толстого гармонировала с силою его таланта. Мне кажется, что она резко противоречила таланту — не только в книжке об искусстве, но и всюду, вся целиком, философия у него была от ума, а талант сидел в мозгу костей его. Ум Л<ьва> Н<иколаевича, на мой взгляд, был не велик — сравнительно с талантом — суетлив, назойлив. Этим я хочу сказать: не философский ум. И талант весьма страдал от притязаний ума на равенство с ним. <...>
А.М.Пешков — М.М.Зощенко, 1930:
Почему бы вам не съездить за границу, напр<имер>, сюда, в Италию? Пожили бы здесь, отдохнули. Мне кажется, что это было бы весьма полезно вам. <...>
Михаил Михайлович не реагирует на эти, мягко говоря, наивные соображения Алексея Максимовича, и делится собственными.
М.М.Зощенко — А.М.Пешкову, 1930:
Я нарочно, для собственного успокоения, прочёл недавно чуть ли не все биографии сколько-нибудь известных и знаменитых писателей. Я, конечно, не хочу равняться ни с кем, но вот ихняя жизнь на меня очень успокоительно подействовала и привела в порядок. В сущности говоря, страшно плохо все жили. Например, Сервантесу отрубили руку. А потом он ходил по деревням и собирал налоги. И, чтобы напечатать своего «Дон-Кихота», ему пришлось сделать льстивое посвящение какому-то герцогу. Данте выгнали из страны, и он влачил жалкую жизнь. Вольтеру сожгли дом. Я уж не говорю о других, более мелких писателях. [...] Будьте здоровы. Я охотно отдал бы вам свои 7-8 лет, которые мне надлежит прожить. Я не уверен, что я их хорошо проживу или проживу так, как следует. Мне говорили, что после 30 лет (к 40 годам) очень легко и просто жить. Мне 35 лет. И я этого не нахожу. <...>
До чего же тяжко приходилось писателям прошлого, и до чего же замечательно всё переменилось с тех пор!