Я, кажется, ещё ни разу не писала, почему не стала идти войной на школу, в которой сын пережил 2-летнюю травлю. Есть повод поделиться. Я не пошла войной по очень простой причине. Эта война была не нужна моему сыну. Он её не хотел. Единственным его желанием было как можно быстрее всё это забыть. Точнее, первое время вообще никаких желаний не было. Мы его просто возвращали к жизни. Поэтому мне важнее было все ресурсы нашей семьи (деньги, время, энергетику, любовь) кинуть именно на это. Когда он ожил в новом классе, благодаря новой учительнице, новому коллективу, нескольких психологам, он просто не хотел никак соприкасаться с этим всем. Относился к травильщикам из прошлого коллектива, как к чуме, к которой больше даже притрагиваться не хотелось.
Время шло, он рос. Травма заживала, всё забывалось. Сейчас ему 15. Уже взрослый. Периодически я его спрашивала, что он думает. Не жалеет ли, что мы не стали так сказать портить жизнь учительнице, директору. И сейчас непоздно это сделать. Достаточно публично назвать все фамилии, номер школы. Вот буквально через пару недель я буду выступать на конференции "Августовка" от Учи.ру как раз про травлю, легко могу назвать явки и пароли, это услышат сотни тысяч. Но нет. Сын не хочет. Он уже настолько далёк от этого всего, у него другая жизнь. И мы с мужем далеки, и у нас уже другая жизнь. А с некоторыми одноклассниками из того класса сын общается и встречается. Я считаю, что называть номера, фамилии можно тогда, когда ты готов идти с войной до конца в юридическом поле. Сейчас по опыту я точно знаю, что такие войны могут длиться не просто годы, а декады. Вот буквально недавно снова спросила сына, не жалеет ли. Он сказал: «Мам, вот представь, ты бы пошла на это. Возможно, и сейчас бы ещё ходила по судам. У меня бОльшая часть уже из памяти стёрлась. И я прекрасно общаюсь с некоторыми ребятами. Со всеми этими судами, скорее всего, я бы не мог это делать. Их ведь всех таскали бы, возможно, и сейчас». А уж желать возмездия учительнице или главному агрессору… вот этого вообще нет ни у меня, ни у него. Что бы мы получили от этого возмездия? Какое развитие для себя? Тем более, я помню, что у мальчика-агрессора и тогда всё было не супер. Их папа бросил. А учительница… То же самое. Мне и тогда казалось, что она не особо счастливый человек. Такие всегда были безжизненные глаза.
Но это было моё личное решение. Именно зная моего сына, я решила так. Я совершенно не навязываю своё мнение всем и не готова выступать в этом вопросе моральным камертоном. Каждая семья для себя решает, до какой степени войны она идёт. Я уверена, что моя война сына бы только разрушала. Я умею превращаться в мать драконов. Только пока дышишь на окружающих пламенем, важно не опалить собственных близких. Возможно, эта война и мне бы принесла только потери. Я за эти 6 лет по травле столько полезного успела сделать. С войной и судами не успела бы.
Я это к чему? Снова про всё это задумалась в связи с одной историей, которая недавно прошла мимо меня. Я не имею права рассказывать детали, поэтому саму историю травли вообще не смогу особо раскрыть, да и то, что смогу – эзоповым языком, чтобы история была максимально неузнаваема.
На меня вышла мама бывшей жертвы травли. События происходили примерно в те же годы, что с моим сыном. В одном из наших наиболее богатых и известных семейственностью и коррумпированностью регионов. Школа, в которой это произошло, является государственной, но как бы элитной, в ней учились и учатся дети глав региона, министров, прокуроров и так далее.
Девочка, которая подверглась травле – отличница с кучей кружков, международных и региональных побед, грамоты, победы, олимпиады. Об этом мама рассказала в первую очередь. Для меня, честно скажу, всегда звоночек, когда семья вываливает вот эти все победы и успешные успехи, но это так, заметки на полях. Травля началась с того, что мама заметила коррупционную составляющую при мелких закупках для класса. Как только призвала к ответу учителя (а это было именно на уровне учителя), началось особое отношение к ребёнку. Не смогу привести детали (чтобы история осталась обезличена), но, например, из разряда - не поздороваться, не дать роль в спектакле, всем раздать награды, а девочке нет. Мама стала требовать изменить отношение.
Весь этот негатив длился примерно полтора года. Волнами. Ребёнок начал болеть. Психосоматика. Пошли придирки из-за пропусков по болезни. Класс настроился против. Самых тяжелых событий было два: 1) однажды весь класс объявил ребёнка предателем (они использовали другое слово, но напомню, у меня эзопов язык, по силе и оскорбительности это близко к "предателю"), подвергли остракизму, 2) аттестация в конце одной из четвертей, когда ребёнок часто болел, прошла некорректно. Мама уверена, что причиной некорректной аттестации стала директор, которая лично убедила в этом педагогов.
Потом ребёнка перевели в другую школу, там довольно быстро началось такое же отношение, мама уверена, что докатились разговоры из прошлой школы, так как все педагоги в контакте. После того как мама пожаловалась на это на довольно высоком уровне, в новой школе быстро установилось нормальное отношение. Дальше ребёнок снова был отличницей, победительницей и так далее. Сейчас уже студентка одного из самых ТОПовых мировых вузов.
Все нарушения у мамы зафиксированы. Очень много аудиозаписей, скринов. Были прокурорские проверки. Например, коррупционная составляющая в закупках подтвердилась и было предписание школе ликвидировать нарушения.
В общем-то, после изучения всех документов (мне прислали огромное их количество) сомнений, конечно, не остаётся, что коррупция была, что к ребёнку стали негативно относиться именно из-за неугодной мамы, которая посмела открыто об этом сказать. Хотя там и суммы коррупции смешные (на уровне мелких классных закупок и подарков учителю), тем не менее право родителя с этим не согласиться и указать на это органам.
А вот дальше началась война. Мама пыталась призвать виновных к ответственности. Но уголовные дела разваливались. За прошедшие 5 лет были уже апелляции, кассации, верховный суд. Не в пользу жертвы. Мама и адвокат уверены, что и здесь тоже масса нарушений, что просто свои в органах покрывают директора, так как, напомню, в школе же учились и учатся дети всех шишек региона.
В итоге на днях от мамы ушла жалоба на Российскую федерацию в международную организацию (не смогу написать, какую, на случай, если какие-то СМИ будут об этом писать, чтобы история в данной публикации осталась неопознанной). В поисках поддержки в СМИ, мама вышла на меня. За эти годы уже гора томов дела, сотни страниц, много кругов хождений по судам. Мама погружала меня в суть 3 часа, периодически говорила: «Я вся в судах». Честно скажу, меня это «Я вся в судах» немного смущало. Насколько размер нанесённого ущерба соизмерим? Но не мне судить, тут каждый решает ведь для себя, до какой черты он готов воевать. Я согласилась написать статью. Попросила документы.
Стала изучать документы. Очень тяжело было читать. С одной стороны, конечно, все нарушения подтверждаются. То, что школа вела себя некрасиво по отношению к девочке, это факт. С другой, так много показаний из опросов одноклассников, учителей, других свидетелей о том, что очень-очень много мамы. И в экспертизах то же самое – доминанта мамы. Кто-то даже сказал, что девочка хорошая, если бы не мама… Кто-то сказал, что девочка постоянно что-то снимала и записывала для мамы. Могли ли все врать? Конечно, могли. Тем более на очных ставках потом многое не повторялось. Могли ли все так сильно настроиться против мамы, что видели в ней чудовище? Тоже да. Думаю, если бы мне пришлось дойти до судов, скорее всего, про меня писали бы то же самое. Тут же так? Чем глубже любая война засасывает, тем больше все стороны показывают зубы и становятся друг для друга чудовищами.
И тем не менее. Читать было тяжело. Я так ярко представила себе ребёнка между двух огней. Я же помню прекрасно момент, когда у моего сына проявилось первое (и надеюсь, последнее в жизни) проявление суицидального настроения во время травли. Это было уже в конце. Одноклассники позвали играть и реально с ним играли, видимо, чтобы усыпить бдительность. Потом позвали понюхать цветок на дереве, он пошёл, потянулся, сунул нос, там оказались птичьи экскременты. Все заржали. Он сказал об этом дома. Мы, естественно, возмутились, в очередной раз вышли на учителя, на следующий же день она его пристыдила: «Зачем ты сказал маме? Ты её расстроил?» А я тогда ещё и беременная была. Именно после этого он, видимо, поняв абсолютную безвыходность (мало того, что травят, ещё и дома об этом говорить не стоит) сказал: «Мам, лучше бы меня вообще не было, лучше бы я исчез». После этого только удалось выбить место в параллельном классе. А я тогда очень чётко поняла, как ребёнок, по сути, стал оружием в борьбе и манипуляции взрослых. Как раз между двух огней. Почему-то при прочтении всей это кипы документов у меня было именно такое острое чувство, что ребёнок между двух огней.
Я решила, что всё равно напишу, но только если пойму, что сама жертва хочет эту войну и разнос в СМИ. Ведь она уже взрослая и может говорить за себя. Ей это всё вообще нужно? Например, когда я писала историю «Дело было на Кубани» о том, там девочка была уже выпускницей, мы сверялись с ней. Готова ли она на мамины суды, на то, что её имя появится в паблике? Она сказала: «Только вперёд». И хорошо, что мы уточнили. На сегодня у статьи 2 миллиона показов, 150 000 дочиток. Очень много комментариев, и не все лестные. Некоторые особо одарённые, например, пишут ересь типа: «Ну и имя! Маму саму к психиатру, так ребёнка назвать!» Девочку зовут Ждана. И Ждана это видит. Но она к этому была готова.
Вот и тут я попросила у мамы возможность лично пообщаться с её дочкой. Мне, в общем-то, даже контакт ведь не нужен, можно просто через маму обменяться ссылкой в Зум, а мама на Зум-сессии даже могла бы присутствовать. Я пояснила, что хочу от неё лично услышать, что ей нужна эта война, что она её не разрушает. Если самой (уже взрослой) жертве это нужно, если она это одобряет, я готова в этой войне помогать. Дальше на меня обрушились обвинения. «Вы испугались», «Вы видимо, связались со школой», «Вы уже наверняка уверены, что я лгу!» Я повторила свою мотивацию несколько раз. Что это не так, просто для меня главное – жертва травли, а не мама. Но на том конце никто не слышал. Мне было сказано, что девочка не хочет это вспоминать, что разговоры станут ретравматизацией, «это даже люди без специального образования понимают», видимо, намекая на мою бестолковость или бестактность, и что «вот ваш сын же не раздаёт интервью». Забавно, потому что сын снимался в трёх документалках про травлю и ровно раздавал там интервью. Так как ему это было норм, по прошествии 6 лет он совершенно спокойно об этом говорит, вся реабилитация пошла на пользу, боли уже нет. А моя адресная война со школой ему была не норм, именно поэтому войны и не было. Тем более, что мне с девочкой про этот опыт совсем не нужно было говорить, у меня был один простой вопрос про настоящее, а не про прошлое. Нужна ли ей эта война сейчас с доведением до международных инстанций и оглаской в СМИ? Ответа мне не дали.
Скажу честно, весь этот опыт мне чисто психологически дался непросто. Повторюсь, я ведь уверена, что школа была неправа. Нет, со школой я не связывалась, хотя для себя пометку сделала никогда с ней не работать. Да, я отлично представляю, как куча шишек из органов может объединиться в едином порыве, чтобы отвадить от судов директора школы. Нет, я не испугалась. Я даже успела уже представить, как писала бы эту статью. Я просто облекла бы всё в формулировки «По словам мамы», «Якобы» и так далее. И всё, ко мне не было бы никаких претензий.
Но я действительно совершенно не уверена, что девочке от этого хорошо, что ей с этим комфортно. В курсе ли она вообще? А может это давно больной вопрос внутри семьи: «Мам, ты опять по судам?» Может, девочке было бы гораздо приятнее видеть, что у мамы есть какая-то своя жизнь, другая. А может, и нет. Я этого просто не знаю.
И при этом я не за то, чтобы вообще не вести борьбу никогда. Наоборот. Вспомните учительницу Ксению. Я её в её войне поддержала. Потому что она была жертвой несправедливости, и она решила вести войну сама за себя. Но там и размер мошенничества серьёзный, всех педагогов лишили доплат. Вспомните Ждану и её маму, войну ведёт мама на правах взрослого, но Ждана заинтересована. А тут - ноль информации.
А ещё я задумалась про сопоставимость размеров войны и ущерба. Конечно, странно сравнивать размеры ущерба - когда стоит идти до конца, до самых последних инстанций, а когда нет. Если убили или изнасиловали, стоит? А если избили? А если объявили предателем? Не дали конфету, когда другим детям дали? Не выставили отметки за четверть? Тут нет единой верной стратегии. Где здесь грань? Кто здесь прав? По идее, чисто формально каждый человек достоин справедливого юридического решения, если его границы нарушили и может рассчитывать на то, чтобы обидчик (вне зависимости от уровня обиды) понёс наказание. И если наказания нет и судопроизводство скомпрометировано халатностью и/или круговой порукой, каждый вправе жаловаться вплоть до международных инстанций. И всё равно меня не оставляют вопросы. Оно того стоит? Всё это время войны у ребёнка есть мама?
Может быть, я не права, и эти вопросы даже ставить нельзя, пока мы не начнём доводить до международного уровня любое нарушение любого размера, всё так и будет оставаться? Как быть матерью драконов, до конца стоять за своих детей, но не обжечь их собственным пламенем, пока сжигаешь врагов? Где эта грань?
Мне интересны ваши разные мнения на этот счёт. Я что-то сильно задумалась.
А что касается мамы, я уверена, она легко найдет СМИ или блогера, который напишет, не моргнув. История хайповая. Будут сотни тысяч дочиток. За такими историями охотятся.
Про книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно узнать тут.
Неравнодушных педагогов и осознанных родителей я приглашаю в Телеграмм-канал «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.