Усвоение работы философа с помощью конспекта. Лекция 3.
4. В-четвёртых, диалектика — это логическая конструкция категориального эйдоса как бытия (sic!), основанного на самом себе и от себя самого зависящего.
Дело в том, что ничего нет кроме эйдоса!
А эйдос же и есть лик предмета. Явленная сущность его, известный нам и нами формулированный смысл его.
Получается, что в вещи ничего невозможно знать помимо её эйдоса.
Но если это так, то это значит, что эйдос вещи не может быть основан на чём-нибудь ином, что не есть он сам, ибо всё, что есть в вещи, есть её эйдос, и потому эйдос оказывается обоснованным сам на себе.
Если бы вместо эйдоса вещи был бы взят её логос или меонизированный логос, то в этом случае опорой для логоса будет являться чистый, не-меонизированный эйдос.
Если, например, необходимо привести в закономерность неясную груду наблюдаемых фактов, то на чём надо основывать своё обобщение, свой логос? Только на наблюдении фактов. Наблюдая фактические эйдосы сплетения фактов, наблюдающий их обобщает и сводит к логической (возможно математической) формуле.
Но сам эйдос вещи на чём основывается? Только на самом себе!
Надо его увидеть, и это будет единственным доказательством его истинности.
Здесь я не премину представить развёрнутое примечание Лосева, приведённое им в качестве резюме для иллюстрации учения о предшествии диалектико-эйдетического мышления дискурсивному формально-логическому, так, как оно развито в сочинениях Плотина в V3,4; V3,5; V3,6.
Итак, прямо по тексту:
V3,4. 1) Мы (люди) обладаем двумя родами самопознания — познанием природы психологического размышления (дискурсивного мышления) и — более высоким знанием, знанием себя в соответствии с умом, причём мы становимся уже высшими существами, взлетаем к чистому мышлению и создаём в себе то, что мы мыслим. 2) Дискурсивный разум более или менее ясно сознаёт, что он зависит от ума, что он сам ниже его и есть образ его, что сам он мыслит по нормам ума, имея в себе как бы в виде рисунка, причём ум есть пишущий и написавший. 3) К этому самопознанию, как к высшему, мы и должны переходить, стараясь понять себя именно как чистую мысль, оставивши позади себя все прочие наши способности.
V3,5. 1) Чистый ум не может мыслить так, чтобы одной своею частью мыслить другую, ибо в таком случае одна часть была бы познающей, а другая — познаваемой, а ум сам не имел бы познания себя самого; если же заметить, что это возможно в силу того, что все части ума совершенно однородны и тождественны, то самопознание в виде познания одной частью другой части и было бы уже самопознанием полным, а не частичным.
2)Однако разделение ума на одну часть, познающую, и другую, видимую, само по себе нелепо, ибо: а) неизвестно, как происходит это разделение (ну не может же оно быть случайным); б) неизвестно, кто производит это разделение, созерцающее или созерцаемое; в) самопознания в этом случае не может получиться, так как созерцающий, поместивший себя в созерцаемом, только и увидит это созерцаемое и не увидит там созерцающего, в то время как сам он именно и созерцаемое, и созерцающее, и, значит, себя он не будет знать в целостности, то есть не будет знать вовсе.
3) Итак, ум должен быть одновременно сам для себя и мыслящим, и мыслимым, т.е. Себя должен познавать и как мыслящего, и как мыслимое. Однако при этом, если мыслимое он имеет в себе в смысле отпечатков, то это значит, что он не имеет себя как мыслимое; если же он имеет в себе действительно мыслимое, то это не в результате саморазделения на части, а потому, что и до такого саморазделения он и созерцал, и имел созерцаемое. Стало быть, созерцание необходимым образом тождественно с созерцаемым и ум — с мыслимым.
4) Если бы этого не было, ум не был бы истиной, ибо истина только там, где она не отличается от того, что она утверждает, и где утверждаемое ею и есть то в действительности, что она утверждает. Другими словами, ум, мыслимое и сущее есть одно и то же, а именно первое сущее, равно как и первый ум, содержащий сущее, или, лучше, имманентный сущему.
5)Если же мыслящее и мыслимое есть одно и то же, то как же, собственно, происходит мышление? Ведь мыслить — значит обнимать мыслимое: как же самотождественный ум мыслит самого себя? Это происходит потому, что ум есть не только потенция мысли, но и энергия её, т.е. ум — не что-нибудь, данное только в принципе, но и в завершении, в некоей координированной раздельности данное. Поэтому, будучи первой энергией и прекраснейшим и сущностным мышлением, истиннейшим, ум видит себя энергийно-осмысляющим, умно-раздельным; отсюда ясно, как ум, мышление и мыслимое — одно и то же и нечто раздельное.
Мышление его видит мыслимое, а мыслимое — он сам; потому и мыслит он самого себя. Мыслит он при помощи мышления, а мышление и есть он сам; и поэтому он мыслит самого себя. Следовательно, с обеих сторон он мыслит самого себя, и — потому, что он мышление, и — потому, что он — мыслимое, каковое он и мыслит своим мышлением и каковое есть сам.
V3,6. 1) Самопознание ума более совершенно, чем самопознание души, ибо душа знает себя как иное себе, ум же знает себя как себя, во всей своей природе, обращаясь лишь на самого себя. Даже созерцая вообще сущее, он созерцает только самого себя, ибо в своём видении он существует энергийно и сам есть энергия. Кроме того, знание души колеблется и не уверенно в себе, знание же ума есть необходимость и истина. Мы в житейском опыте склонны больше доверять душе, чем уму, пользуясь не чистым мышлением, но мыслительно-рассудочной деятельностью души. Но и тут мы пользуемся умом и получаем своё знание от ума. Возможно же и чисто умное знание, возникающее при полном безмолвии душевных способностей.
2) Дискурсивное мышление тоже знает, что оно мыслит и утверждает, но оно не знает себя самого и, следовательно, не знает сущего. Так как последнее исходит свыше, откуда и оно само, то оно познаёт себя только в связи с умом, следуя ему и истолковывая его, имея его своим первообразом. Дискурсивное мышление должно подражать и не может не подражать тому, что есть мышление полное и всецелое, всегда принадлежащее себе, само для себя являющееся объектом и чуждое всякого практического устремления, которое вывело бы его за его собственные пределы.
После столь объёмного примечания я прервусь, так как одно только это примечание требует тщательного усвоения. Кроме того, думаю и более плотно заняться изучение работ Плотина, для начала, хотя бы тех глав, которые приведены в данном примечании.