Однако Пётр не соврал отцу, что зашёл в дом переодеться: ноги в испачканных городской солью ботинках уже подмерзали, поэтому он нацепил высокие валенки, которые помогали как от наступавшего на деревню мороза, так и от холодного снега. По пути к деду Савве парень подумал, что неплохо бы сменить свою куртку на тёплую папину бекешу, но возвращаться было уже поздно.
Тропинка к домику деда Саввы была хорошо расчищена. Из трубы хижины тянулся столбик печного дыма, в воздухе сладко пахло берёзовыми дровами. Сам дом был не очень больших размеров и довольно прост по конструкции: нехитро сколоченная крыша, резные наличники на занавешенных окнах, небольшая деревянная пристройка. Подходя к дому, Пётр заметил, как много дров припас старик на зиму – вся поленница была забита чушками слоёв в двадцать. «Видно, догадался, что холод будет серьёзный…» – подумал Пётр. Он подошёл к двери и постучал. «Деда Сав!» – ответа не последовало. Тогда Пётр поколотил уже кулаком. «Деда Сав, эт я, открывай!» – за дверью что-то грузно свалилось на пол, послышались шаркающие шаги. Кто-то подошёл к двери.
–Кто есть? – раздался хрипловатый и неприятный грубый старческий голос.
–Это Пётр…
–Какой такой Пётр? Чего надо, опять за деньгами пришли, фашисты? Нет у меня ничего…
–Да это я, Петька Михайлов, забыл, что ли? Я тебе от папы еды тут принёс, тряпки ещё какие-то тёплые. Открывай, холодно тут.
За дверь снова зашуршали, щёлкнула задвижка, потом ещё одна щеколда и, наконец приоткрыв дверь, дед стянул цепочку. На пороге перед Петром показался невысокий бородатый старик в потасканной меховой безрукавке, перемотанной ремешком, и валенках. К удивлению Петра, у деда на плече трёхлинейки не оказалось.
–Здорова, дед Сав!
–Чаво ты там принёс, еду, говоришь? – дед не ответил на приветствие.
–Да вот, папа тебе тут накупил харчей каких-то. В этом мешке не пойму, что такое, одежда, похоже.
–А, ясно-понятно… Ну проходь, – он посторонился, Пётр занёс сумки в дом.
Внутри было достаточно тепло, руки и лицо приятно закололо. Парень попытался сам донести сумки до погреба, но дед его опередил. Тогда Пётр встал поближе к печке в надежде отогреть заледеневшие руки. Дед тем временем постепенно стаскивал всё в погреб, рассматривая каждый шмак колбасы и упаковку сыра, будто бы это была не еда, а какая-то диковинная вещица.
–Не мёрзнешь тут, как я погляжу? – спросил Пётр.
–Да не жалуюсь уж. Дров вон натаскал, шуть не надорвался в одного…
–Ну, теплее будет… А винтовка-то твоя где? Продал, что ли?
–Да ни, в сарай снёс, чиню вот. Заклинила, шельма… Она ведь старая у меня, ещё от моего деда перешла, ему от отца, бишь. Старая, да… все мы старые стали…
–Слушай, дед Сав, а ты тут на днях ничего или… никого странного не видел? Может, звери какие захаживали? – дед Савва немного потупился, видно, вспоминая что-то, но быстро отошёл.
–Да кому тут, кроме белок да косых шастать… Лисы пробегали, это бывало, волков не видел давно…
–Ну, может, кто-нибудь побольше был, скажем, медведи? – Пётр прислонился к печке и машинально покручивал на куртке толстую пуговицу.
–Какие ж тут медведи! Холода идут, я бы сам вылезать побоялся. Лето хорошее было, они пожрали здорово, чаво уж им теперь, до нас не доберутся…
–Ну, раз так, то ладно.
–Хотя, видал я тут кое-чего… – Пётр насторожился.
–Что?
–Да вот, третьего дня по ночи будто кто вокруг ходил у леса. С утра вышел, капканы проверил – пусто… Чудеса, думаю. Потом снова бродил кто-то, правда, подальше уже. И следы ещё странные такие, ни на что не похожи… Заяц-не заяц, медведь-не медведь, да и не человек.
–А кто ж тогда? – Пётр ощутимо напрягся. В голове сразу стали возникать самые разные образы из тех баек, что ему приходилось слышать. «Леший? Бабай? Волколак?..» –пуговица на куртке завращалась быстрее, нитка совсем растянулась. «Двоедушник? Чёрт? Или, может…»
–Навка, – пуговица отскочила от нитки и осталась у Петра в руках.
–Ч-чего? – Пётр совсем опешил.
–Да, они и есть. Беда, что ружо у меня после того склинило. Вот взяло, да и всё. Зря вы приехали сюда, ох зря… Зима холодной будет, они холод любят…
–Кто холод любит?
–Да всё навки. Им же ж в могилках тесно становится, стыло да голодно, вот и вылезают. Как выползет, – старик привстал с пола, зашагал на корточках, – как подкрадётся, пока спишь, кружить будет вокруг дома, принюхиваться к кровушке твоей, да ка-ак… ба-а! – он кинулся на Петра, тот отскочил в смятении.
–Да ну тебя, чёрт старый! Кончай пугать, мальчик я тебе, что ли! – выпалил Пётр.
–Мальчик – не мальчик, а всё ж вы зря приехали… Холод наступает… – Пётр поёжился оттого, как старик это произнёс.
–Чушь ты порешь какую-то, деда Сав, правда. Не верю я в это всё…
–Я, может, тоже не верил… да им всё равно на это, как видно…
–Ладно, пойду я, пожалуй… Даст бог, после Нового года загляну.
–Эхх, зря вы так… зря… – старик проводил взглядом Петра, захлопнувшего за собой дверь дома.
Дорогой Пётр всё гонял в голове то, что сказал дед. С одной стороны, той, которой хотелось придерживаться, на старика снова накатил маразм, и он стал нести всякий бред, скомканный из всей той сумятицы, что была у деда в голове. Всё же, была и другая сторона. Нельзя было забывать о том, что старик хоть и был с прибабахом, но в его историях всегда присутствовала доля правды, так как он за свою жизнь повидал довольно многое, особенно пока жил тут, в Батыево. Пётр пытался себя успокоить, стремясь составить обе стороны в одну, как-то вывести то общее, во что можно было бы верить, но понимал, что это у него не выходит. Больше всего его поразило то, что, когда старик рассказывал про всё это, на него нашёл какой-то нешуточных испуг, хотя во всю эту мистику Пётр не верил абсолютно. «Навки какие-то, вурдалаки… в его стиле, ничего не скажешь,» – Пётр не заметил, как дошёл до дома. Он отпер калитку. Абрик, которого выпустили на улицу, носился по снегу и мешался под лопатой отца.
–Ну, как сходил? – спросил папа издали.
–Да нормально, всё отдал.
–Опять чудит?
–Да есть, не без этого…
–Ладно, переодевайся до конца и подходи, надо бы до темноты управиться.
Пётр зашёл в дом, мигом переоделся во всё тёплое и взялся за лопату. Дело уже шло к вечеру, солнце постепенно клонилось за горизонт пушистых белоснежных крон.
К пяти часам, когда темнота уже достаточно накрыла собой глубокое деревенское небо, снег на всём участке был расчищен. Перед тем, как окончательно вернуться домой, пришлось ещё натаскать из колодца воды в большой чан. Отец с сыном порядком устали, и после всех тяжёлых трудов было приятно зайти в протопленный свежими дровами дом. На кухне, как позже оказалось, было немного припасов, поэтому к окончанию работы мама успела наготовить макарон с тушёнкой. В запасах также нашли пару закруток с огурцами и кабачками, так что семья была обеспечена ещё и на завтрак. Правда, не нашлось хлеба – в шкафу валялась только пачка галет, однако это пиру никак не повредило.
–Эх, сейчас бы баню хорошо стопить, – поразмыслил вслух отец.
–Сделаем, я только за! – оживился Пётр.
–О, вот и хорошо… заодно в кадушку воды плесни, чтобы разогреться успела.
–Это мы быстро, – заявил Пётр, со смаком дожёвывая огурец.
Баня стояла недалеко от дома, за самым углом. Надо сказать, была она довольно большая, учитывая маленькие сени, предбанник и саму парилку на шесть человек. Если бы на участке не было дома, в этой постройке можно было бы полноценно жить. Однако, строение это было, так сказать, не совсем обычное – иными словами, перед посещением бани нужно было знать некоторые особенности этого места. Во-первых, перед заходом в сам дом нужно было три раза подёргать за ручку. Во-вторых, печка «любила», когда её топили простыми спичками, а если хозяева брались за зажигалки или горелки, а то и ещё хуже, наливали туда жидкость для розжига, печь на следующий раз начинала «капризничать»: то огонь внезапно потухнет, то дрова никак не разожгутся, то всё вмиг прогорит, а жара не останется. Ну и, в-третьих, самым важным было перед заходом попросить у бани разрешения на принятие процедур, обратившись к баннику со словами «банник батюшка, дозволь попариться». Простым городским обывателям это могло показаться смешным, но каждый деревенский житель или тот, кто просто жил в таком доме продолжительное время, знал, что, если эти приметы не соблюсти, банный дух на тебя разозлится. Порой, не сильно, разбросав по полу золу из печи, а порой… ходили рассказы, что от проделок банника люди, запертые в парной, угорали от жары насмерть. Благо, Михайловы, хоть и были городскими жителями, знали, что к чему, поэтому таких неприятностей мистического характера избегали.
Пётр, подойдя к домику, трижды подёргал за ручку и вошёл в сени. Он зажёг свет, бросил охапку дров на поленницу у печи и стал распаковывать её. Он распорол сетку, достал поленья и стал укладывать их в печь по сибирскому способу – параллельно, но так, чтобы снизу оставалась щель. Закинув туда обрезки бумаги, что он нашёл по углам, парень чиркнул спичкой. Огонёк заплясал на кончике бумаги, пополз вниз и стал разгораться ярче. «Чёрт, кадушка…» – Пётр вспомнил о том, что оставил дома таз с водой. Он вышел из бани. Кругом была абсолютная тишина, только хрустевшие под валенками снежинки создавали шум. Снег за домом, там, куда не попадал свет фонаря, отдавал синевой. Равно таким же было и белое поле за околицей, после которого шла дорога, а вдали виднелся густой лес. Пётр отвернулся от вечернего пейзажа, поднимаясь по лестнице. Вдруг раздался хруст. Будто бы вдалеке, но такой силы, словно вниз упал не сук, а целый ствол. Парня передёрнуло от неожиданности. «Нихрена ж себе… А говорил, что животные не ходят…»
По телу пробежали мурашки, Пётр стремглав залетел в дом. Схватив тазик, он закрыл за собой дверь и поспешил к бане. Внутри всё уже было практически прогрето, термометр показывал сорок градусов. Долив воду доверху в большой бак, парень оставил тазик в комнате и, выключив свет, вышел наружу. Пётр ещё раз посмотрел за забор, откуда шёл хруст: там не было ничего, кроме всё той же белоснежной поляны, отделявшей мрачный лес от деревенской стороны. «Ладно, шут с ним. Пойду вещи разберу…»