Я видела людей, которые умеют обращаться в птиц.
В лесах Сибири можно найти и не такие странные вещи. Я встречалась с шаманами, которые обитали в хижинах из костей. Купалась в русалочьих озёрах, иногда замечая блеск чешуи в толще воды.
Но люди-птицы навсегда остались со мной.
В университете, где я работала в молодости, есть секретный архив. Там должны храниться плёнки, если время не обратило их в пыль. Ведь больше двадцати лет прошло.
Когда я ушла из отдела, первое время просыпалась от каждого шороха. Всё время боялась, что они передумают. Да, я подписала множество бумаг, поклялась, что никому не раскрою детали нашей работы. Но с такими людьми никогда нельзя быть уверенной.
У меня не было выбора. Мне нужно было растить дочь.
Плёнки, о которых я говорила: я сама устанавливала в лесу камеры; часами сидела у штативов. Вот крупная птица приземляется на поляну, неловко прыгает по траве, помогает себе крыльями. Что случится — она схватит добычу и взлетит снова?
Нет, птица расправляет крылья и опускает голову. По лесу разносится крик; чем дальше идёт запись, тем больше в нём человеческого. Перья втягиваются в кожу, крылья превращаются в руки. Проходит несколько минут, и вместо птицы зритель видит мужчину.
Если бы не длинные волосы и диковатый вид, он казался бы почти нормальным.
В архиве было немало записей об этом племени. Наши предшественники неплохо их изучили, даже смогли разобраться в странных ритуалах, связанных с рождением и смертью.
Причём первые мне показались более пугающими, чем вторые.
Люди-птицы высиживают яйца полгода. К весне скорлупа трескается, наружу появляются младенцы. Они скорее похожи на птенцов, чем человеческих детей — слепые, голодные и беспомощные.
«В возрасте десяти недель у детей вырастают перья, они проходят первую метаморфозу. Если этого не происходит, младенца выкидывают из гнезда», — писал один из моих предшественников.
Одна холодная фраза: «Младенцев выкидывают из гнезда». Или у тебя вырастают перья, или родные отказываются от тебя, обрекая на гибель.
Возможно, я бы могла воспринимать это спокойно, если бы сама не увидела.
Девочке повезло: её семья выстроила гнездо невысоко, ещё и над кустами — те смягчили падение. На плёнке видно, как я бегу к младенцу. Подхватываю плачущую девочку на руки, смотрю наверх. Это не попадает в кадр, но родители уже обратились в птиц и с криками кружат над поляной.
Девочка продолжает плакать. Она тянется к небу, к семье, к своим. Я прижимаю её к груди, боясь, что сейчас кто-то решит спуститься и закончить начатое — но птицы уносятся прочь.
Этот ребёнок для них — мутация. Естественная выбраковка. Нужно оставить её в лесу, как происходило тысячи лет до меня.
Я этого не сделала.
В университете согласились меня отпустить: им было интересно, что вырастет из моей дочери. «Поместим её в нормальные условия и будем наблюдать», — сказал мой бывший руководитель.
Нормальные условия... Я старалась как могла.
Но не только мои коллеги приглядывают за нами. Я знаю, люди-птицы ближе, чем кажутся. Если верить документам из архива, не все из них желают оставаться в лесу.
Некоторые перебираются в города, но не изменяют своей жуткой сущности.
Я надеялась, что моя дочь будет им неинтересна, и всё же — они постоянно рядом, присматриваются к ней. Ни разу я не замечала блеска острых когтей или ярости в их взглядах.
И всё равно, я боюсь.
Что если они передумают — и захотят её вернуть? Увести в лес, к гнёздам и племени. Вдруг они смогут научить её превращаться в птицу, откроют ей бесконечное небо и радость полёта.
Я так и не решилась поговорить с дочерью. Ещё не время. Я не готова. Но, я знаю, однажды придётся открыть ей правду, пока люди-птицы не сделали это сами.
Я просто надеюсь, что она сможет меня понять.
Спасибо, что прочитали! Подпишитесь на канал и поставьте лайк, чтобы видеть в ленте больше моих историй.