(начало книги, предыдущая часть)
Часть 19. 1915 год. Пастор Ротткопф и Балаклавский маяк.
Итоговые доклады шпиона.
Сверхсекретный официальный доклад о «налете» на Одессу турецко-германских крейсеров «Гебен» и «Бреслау» был закончен Севастопольским генеральным штабом примерно в середине августа 1915 года, и принят Санкт-Петербургским генеральным штабом примерно 15 сентября того же года.
Часть «А» доклада полностью касалась немецких колоний в районе Черного моря. Выдержки из архивов Министерства внутренних дел ясно показывали, что со времени первой революции 1905 года предпринимались попытки Севастопольской политической полиции русифицировать колонии. Однако в своих усилиях жандармы были недостаточно энергичны, а немецкие колонисты, хотя и не оказывали открытого сопротивления, были упрямы в своей решимости оставаться верными своим традициям. Более того, колонисты (и это подчеркивалось многими примерами) получали поддержку своих богатых соотечественников из Санкт-Петербурга и многочисленных прогерманских чиновников российского императорского двора. Антирусский шпионаж в немецких колониях Причерноморья оценивался в 80%, а злостный саботаж в отношении транспорта и общих сельскохозяйственных работ - в 90%.
В частях «В» и «С» доклада экспертами рассматривался сам морской «рейд». Во-первых, крейсеры «Гебен» и «Бреслау», по-видимому, быстро вышли из Босфора и, поскольку погодные условия им благоприятствовали, бросили якорь у мыса Улукулл , скалистый и практически пустынный мыс примерно в дне пути от Севастополя. Оба вражеских командира, должно быть, получили строгий приказ из Германского верховного штаба в Константинополе не обстреливать Одессу, а просто провести демонстрацию своей огневой мощи где-нибудь на побережье и на разумном расстоянии от Балаклавских скал. После чего разгром Черноморского флота адмирала Колчака должен был состояться так, как я и предвидел. Выдержки из секретных архивов Адмиралтейства в Санкт-Петербурге показали, что в 1903 году русские морские инженеры рассматривали возможность закупорки у большого Одесского волнолома, но за недостаточностью доказательств, никаких дальнейших
исследований не проводилось.
Судебная сторона официального доклада была очень краткой. Следователь по особо важным делам г-н Кульчитский заявил, что «безвременная кончина» пастора Иоганна Ротткопфа, викария Карловки и поселков Черноморского побережья, будет представлена прессе как произошедшая из-за «сердечной недостаточности», вызванной «переутомлением». Следователь Шкода коротко рассказал о суде над капитаном и командой парохода «Рюрик», бывшем «Шпандау».
Царь, заслушав доклад об Одесском эпизоде, проявил несвойственную энергию и твердость, приказал, чтобы это дело как можно дольше скрывалось от дипломатических кругов. Причин замалчивания было несколько. Во-первых, разоблачение прогерманских влияний на юге наносило серьезный ущерб имиджу царицы и дискредитировало бы ее внешне патриотическое отношение к войне. Во-вторых, хотя это и не было доказано на деле, Григорий Распутин, несомненно, сыграл серьезную роль в разжигании восстания немецких колоний. И, в-третьих, поскольку юг всегда был рассадником интриг против самодержавия, по мнению Сазонова, министра иностранных дел, оглашение истинных фактов вызвало бы за рубежом лишь бесполезную суету и недовольство. В различных политических салонах Петербурга и Москвы распространился забавный слух о том, что где-то к северо-западу от Балаклавских скал были проведены секретные артиллерийские учения флота адмирала Колчака. В государственных интересах слухи остановили еще до готовности думского комитета их расследовать, а затем очередной военный инцидент отвлек внимание политических демагогов.
Со своей стороны, я столкнулся с довольно сложной проблемой составления соответствующего рапорта для моего германского шефа майора фон Лауэнштейна. Как это часто бывает, я нашел решение в частичном изложении правды, а не в продуманной лжи. Я точно описал ход своей работы только до того момента, как отправился к Балаклавскому маяку, и довел дело до конца, послав фотографические копии секретного официального рапорта. Очевидно, это возымело больший эффект, чем предполагалось мною, так как ответ Берлинского верховного командования состоял в том, чтобы призвать меня продолжать работу от их имени.
Что касается того, что я был введен в заблуждение относительно истинного характера Одесского рейда, то это не обязательно означало какое-либо пренебрежение или недоверие со стороны моего германского начальника. В шпионской работе, где многое может зависеть от неисчислимых капризов судьбы, агенты часто используются «в слепую», а моя миссия в связи с потоплением «Чернобога» предоставляла Ротткопфу больше свободы для выполнения действительно жизненно важной операции. Конечно, будучи всего лишь человеком, я до некоторой степени возмущался тем, что из меня делали всего лишь безобидного дурачка, и, посылая майору фон Лауэнштейну фотокопии официального доклада русского Генерального штаба, я вежливо намекнул, что со мной такое обращение неприемлемо и вряд ли принесет реальную выгоду.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
