Начало истории -
Мне двадцать лет.
Я мама, жена и студентка.
У меня замечательный любимый сын, замечательный любимый муж и замечательная любимая жизнь.
Год назад мы с мужем, обчитавшись доктора Спока, решили выращивать Свободную Личность в тоталитарной стране.
Под возмущенное аханье врачей и родственников, мы отказались от пеленок и распашонок, отменили запреты и наказания, и сын наш жил на свете г.олый и довольный, как Адам в раю. Он не болел, поедал все на своем пути, как молодая пиранья, много спал и мало капризничал.
Нечастое недовольство выражал характерным жужжанием, как потревоженный шмель, за что и получил домашнее прозвище - Жужа.
Научившись ходить, Свободная Личность стала опасна для окружающих и самого себя, и свободу пришлось решительно ограничить.
Подрощенный Жужа проводит дни в святой борьбе за независимость.
Восседая в яркой прогулочной коляске, - "гедээровской", купленной "по блату", - он громко выражает протест против угнетателей и тиранов.
Я резво качу коляску по летнему, насквозь прошитому солнечными лучами, поселку, направляясь в гастроном за соком, а Жужа жужжит сердито и оскорбленно.
Его свобода бессовестно попрана - на него напялили н.енавистные одежды, пристегнули ремнями и куда-то повлекли, не спросясь...
На мне новенькие фирменные джинсы, втридорога отхваченные в универе у ф.арцы, модная трикотажная кофточка и дефицитные сабо, подаренные мужем на недавнюю днюху.
Особенно хороши сабо - они такие рыжие, натурально-кожаные и стильные, что от одного их вида двадцатилетняя моя душа уносится в облака и кувыркается в синем небе.
Жизнь моя хороша, а будет еще лучше!
Минуя чахлый скверик, где собирается у в.инного магазина местная живописная а.лкашня, я неожиданно слышу чей-то удивленный и смутно-знакомый голос:
- Динка, это ты, что ли?
- Я, - отвечаю механически, еще не понимая - кому, и обернувшись, вижу старинного друга моего детства - голубятника.
Время его совсем не изменило. Он все такой же коренастый, плохо скроенный, но крепко сшитый, мужичок, скуластый и смуглый.
Черные глаза блестят по прежнему бесшабашно и лихо, напоминая две крупные, спелые смородины, омытые летним благодатным дождиком.
- Это чей с.пиногрыз? - спрашивает голубятник, глядя на Свободную Личность, пришпандоренную к коляске. - Неужто твой?
- Мой! - отвечаю я гордо и звонко, - мой сын!
- Замуж вышла? - удивляется голубятник, - и сына родила? Молодец! Как пацана-то зовут? И, услышав знакомое имя, одобрительно кивает. - В честь отца, значит! Это - дело, отец твой был - человек, - выделяет он голосом последнее слово. И внезапно погрустнев, добавляет потише, - говорил он мне... ээх...
Свободная Личность, обнаружив интересный объект - веселую бело-рыжую дворнягу, скачущую вокруг голубятника, - требовательно колотит ручонкой по подлокотнику своей кареты и настойчиво скандирует - "дать-дать-дать".
Жужа осваивает заманчивый окружающий мир, и собрался тщательно изучить псину - затащить в рот, обслюнявить, выплюнуть, взять в ладошку и бросить на землю, посмотреть, как упадет...
Голубятник оглядывается по сторонам в поисках, чего бы преподнести громкоголосому чаду, и, не найдя ничего лучшего, протягивает красную пластмассовую пробку от в.инной бутылки.
Жужа немедленно хватает новый в его молодой жизни предмет, щелкает языком, победительно восклицает - "эн-ня!" - и отправляет трофей в свою главную исследовательскую лабораторию - в рот...
П.одвыпившие приятели голубятника разражаются одобрительными возгласами - "соображает, малец!", "этот мимо не пронесет...", "мужик растет!" - и я тихо смиряюсь с неизбежным, отлично понимая, что отнять у Жужи пробку не удастся - Свободная Личность знает свои права.
Воодушевленный весельем голубятник, показывая на меня, говорит высокому могучему детине в трениках и майке:
- Вот такой еще шпингалеткой бегала ко мне. Зимой было... холодина за сорок... белая вся, щеки оттирать пришлось... Голубя притащила. Ну, замерз... Как ты ей скажешь, пацанка же совсем. Взял я его... У меня сизарей-то не было, я высоколетных держал, бугульминских. Пошел сизаря искать... з.аманался я ловить его, м.ля... Вынес ей назавтра. Ты, говорит, дядь Валера настоящий доктор Айболит! Это я-то, прикинь...
И, увидев мое вытянувшееся лицо, внезапно замолкает и спрашивает растерянно:
- Так, ты что же, значит, так и думала, что голубь... тот же самый... и потом тоже?
- Не знаю, - отвечаю я так же растерянно, - я вообще не думала как-то...
- Зря я сказал тебе... - сокрушается голубятник, - не надо было... Д.урак, зря сказал...
- Не страшно, - отвечаю я в тон, - я же не маленькая уже, я понимаю...
Мы говорим и говорим, вспоминая "весь колхоз", черную лохматую Радку, которую он называл цыганкой, наши с Витькой нелегальные визиты на его чердак.
И нарядных, белых бугульминских с вишневыми косточками-глазами, которых он так трепетно любил. Прощаемся, растроганные и довольные друг другом, и я качу коляску в сторону гастронома, думая о нем с прежней детской радостью и новым взрослым удивлением.
...почему, в самом деле, мысль о подмене ни разу не посетила мою голову?
Может быть, потому, что мы тащили в кособокий домишко всю бесхозную поселковую живность, которую он неизменно принимал и выхаживал?
Серую лобастую кошку с перебитыми лапами, р.аненую ондатру, едва живую ворону, щенков и бродячих собак.
Самой страшной находкой была здоровенная дворняга, сбитая чужой машиной. Дворнягу несли вчетвером на чьей-то куртке и боялись смотреть на залитую к.ровью голову, на сведенные судорогой лапы, и не верили, что выживет, но все равно тащили, надеясь на чудо, на сказочного Айболита.
Он и дворнягу выходил тогда, и, ставшая одноглазой, огромная собачища ходила потом по двору, опекаемая заботливой Радкой.
Он был неправильный и несказочный, странный Айболит нашего детства, его не жаловали взрослые, но преданно любили звери и птицы.
И мы безотчетно верили им, а не взрослым, зная, что они не врут и не обманываются в своем естественном выборе...
Мои мысли прерывает требовательный вопль Свободной Личности, которая уронила на дорогу свой микробоносный трофей.
- Дать-дать-дать... - энергично тараторит Жужа и машет руками, качая права.
- Шиш тебе, а не "дать-дать-дать", - весело отвечаю я и, набирая скорость, разгоняю коляску, и она летит сквозь время, минуя дни, недели, месяцы и десятилетия...
Окончание истории -