(начало книги, предыдущая часть)
Часть 17. 1915 год. Пастор Ротткопф и Балаклавский маяк
А план-то с двойным дном!
Обратный путь в Одессу прошел без происшествий, и меньше чем через час оба судна встали на якорь в четырех морских милях от рейдового мола, у оконечности большого Одесского волнореза. Там туман был заметно реже, и луна, как огромный желтый фонарь, ярко светила впереди нас. Со стороны «Черногора» было слышно, как невидимые лодки отчаливают от борта и гребут прочь к невидимому берегу, а через несколько минут брошенное грузовое судно взорвалось с оглушительным грохотом и зловещим пламенем. Первый из динамитных зарядов наполовину поднял нос судна из воды с громким свистом выпустившего пар, и оборвал его якорный трос, а три оставшихся раскололи корпус от края до края, отправив его на дно среди завесы брызг. Приказ пастора Ротткопфа закупорить флотилии русских эсминцев в одесских гаванях, был выполнен на отлично.
Большую часть последующего часа «Рюрик» мчался на юго-восток, следуя общим курсом на юг к Севастополю. Мы мельком видели изрезанную береговую линию Крыма, но держались подальше от основного маршрута пассажирских судов. Что касается меня, то я продолжал играть свою роль, я ужасно устал, и только сила воли удерживала меня на палубе. Вскоре я услышал, как отворилась дверь капитанской каюты, а затем послышались тяжелые шаги людей, поднимающихся по трапу. Наступила тишина, затем последовал негромкий, неразборчивый разговор по-немецки между двумя мужчинами, закончившийся внезапным громким веселым смехом.
Я пересек палубу и остановился, глядя на темные бурлящие волны. По какой-то причине я ожидал увидеть два турецко-германских крейсера-рейдера, драматически появляющихся из ночной мглы. Несколько минут я изучал горизонт в бинокль, а затем направился к штурманской рубке. Поднимаясь на скользкий мостик, я быстро прикинул положение «Рюрика» - 36°30’ северной широты, 8°22’ западной долготы; примерно в сорока милях к югу от Одессы. Вряд ли поблизости окажутся наши патрульные корабли.
Ветер переменился, и яхту хлестали струи ледяной пены. Вдруг из темноты донеслось слабое звучание корабельных двигателей. Неприятель - подсказывал мне слух.
Через некоторое время я разглядел в бинокль на расстоянии примерно четверти мили два серых силуэта, один большой, другой - гораздо меньше. Когда «Рюрик» описал полукруг, спасаясь от чудовищной обратной волны двух кораблей, силуэты превратились в крейсера – «Гебен» и «Бреслау». При их виде вся немецкая команда яхты, казалось, сошла с ума. Радостные возгласы, крики, песни, ругательства раздавались со всех сторон, и с внезапным свистящим визгом корабельная сирена присоединилась к приветственному шуму. В следующую минуту луч прожектора выстрелил вперед на фоне темного неба, двигаясь по медленной дуге, он сфокусировался на нас. Раздался новый сигнал «Рюрика» с паузами различной длительности между ее рыками. Прожектор «Гебена» мигнул и погас, оба крейсера бесшумно пронеслись мимо.
Я наблюдал за двумя быстрыми серыми силуэтами, пока они не оказались параллельно береговой линии, а затем в течение четверти часа раздавались грохочущие залпы орудий. Наступившая тишина была настолько глубокой, что взмахи крыльев чаек над головой звучали так ясно и четко, как звуки вращения бесчисленных цилиндров буддийских молитвенных барабанов. Крейсера изменили курс на северо-запад и вскоре исчезли в синей дымке успокоившигося перед рассветом моря.
Я вернулся в свою каюту и попытался заставить себя рассмеяться. Так вот это и был хваленый и тщательно спланированный морской рейд на Одессу! Все, что сделали крейсеры - это, вероятно, сместили несколько скал, ударили по татарской прибрежной деревне или подожгли склад горючего береговой охраны, ну а отныне им предстояло сражаться с притаившимися подводными лодками, эсминцами и новейшими линкорами флота адмирала Колчака.
Возможно ли, что мой немецкий руководитель обманул меня, послав с глупым поручением принять участие в том, что оказалось не более чем искусным блефом? И если да, то по какой причине это произошло? Меня специально выбрали на роль дурака?
Некоторое время гнев и беспокойство обуревали меня. Но потом я стал спокойно обдумывать ситуацию и возможность того, что эта, казалось бы, бессмысленная демонстрация прикрывает какой-то другой ход. Возможно, на заднем плане скрывается какая-то сверхсекретная задача, направленная против российского Черноморского флота, и тем самым подающая сигнал к восстанию немецких колонистов и отступничеству юга.
Мне пришло в голову, что целью командования турецко-германских крейсеров может быть попытка выманить русские военно-морские силы бомбардировкой прибрежных районов, береговых и плавучих маяков. И тут я вдруг вспомнил карту с указанием самых новых маяков Черного моря, которую видел в капитанской каюте в ночь отплытия «Рюрика», и схему Балаклавского маяка, обведенного синим карандашом. И еще я вспомнил предательское пятно, которое незадолго до ухода пастора, я заметил на его указательном пальце.
В этот момент в дверь моей каюты постучали, и я открыл ее, ожидая увидеть судового кока с горячей едой. Однако вместо этого я обнаружил герра Крузенштерна, который ворчливо сообщил мне, что мы почти у берега. Я спросил, не собирается ли он зайти в Севастополь, но он с усмешкой предложил высадить меня в Бир-Керле, татарской рыбацкой деревушке в двадцати милях от города. Его замысел, добавил он, заключался в потоплении «Рюрика», чтобы, насколько возможно, скрыть ту роль, которую сыграл владелец яхты в рейде.
Мне пришлось принять предложение капитана «Рюрика», и по прибытии в Бир-Керле я отправился прямиком к своему старому знакомому Панасу Котопузу, русскому рыбаку и крупному подпольному торговцу водкой у маяков побережья.
Котопуз обычно был немногословен, но когда я попросил его помочь мне добраться до Балаклавского маяка, он проявил чудеса красноречия. Он заявил, что у него нет лодки для этой цели, так как все «барочки», которыми он владеет, заняты ловлей осетров и зубатки, и подкрепил свой отказ множеством неблагоприятных примет в попытке удержать меня от этой задумки.
Однако, предложив сто рублей, я получил греческий кетч, с парусами особой формы, предназначенными для придания дополнительной скорости. Это была та самая знаменитая контрабандная «барочка» Котопуза, а вместе с ней в помощь и троих его рослых сыновей - Гришку, Мишку и Тишку.
Перед отплытием Котопуз вознес обычную молитву Святому Николаю – покровителю моряков, после чего его обветренное старое лицо исказилось улыбкой и взорвалось раскатом сардонического смеха. В том случае, смеялся он, если нам понадобятся услуги священника, то в конце нашего странного путешествия, мы найдем очень святого человека в нужном месте, он точно будет ждать.
Пастор Ротткопф, по-видимому, уже тогда находился у Балаклавского маяка, исполняя свой долг викария в прибрежных районах Черного моря.
Мое сердце екнуло и, вспомнив запачканный палец герра пастора, я крикнул в ответ, что знаю шутки получше этой. Но мои слова потонули во внезапном резком свисте штормового кливера кеча, и мы грациозно скрылись за влажной завесой тумана.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
