Было мне тогда девять лет; ходил пешком под стол, пил бабушкин компот, c удовольствием лопал конфеты при любом удобном случае. В общем, был обычным ребенком, ничего особенного. И в то же время искренне могу сказать, что детство мое было замечательным, почти идеальным.
Почему почти? Знаете, бывает, что на вершину вкуснейшего сливочного мороженого в рожке по невнимательности попадает вишня ненадлежащего качества, черная и прогорклая, и она одна здорово портит лакомство?
В общем, прекрасно в моем детстве было все, кроме одного случая. Как бельмо на глазу, он мешает мне жить до сих пор. Порой просыпаюсь в холодном поту, сердце колотится и никак не может уняться. В такие ночи я встаю с постели, наливаю кофе и сижу до утра в кресле, ожидая рассвет: он растворяет во мне тревоги и печали.
Я надеюсь, что это будет действовать и дальше. Надеюсь, рассвет не подведет меня, и солнце в один из дней не откажется взойти на небосклон; иначе я сойду с ума от ожидания и в итоге умру, даже не встав с кресла.
***
Все началось со звонка.
На дворе стоял декабрь 2005 года; три дня кряду метель мочалила город, кружила по площадям и проспектам бесконечные мириады снежинок, яростно атаковала каждый незаполненный снегом участок улиц. Сугробы выросли просто фантастические; малышня зарывалась в них и лепила снеговиков, а мы после школы устраивали битвы снежками, что называется, до первой крови – пока один из нас случайно не попадет другому в ухо чересчур крепким и тугим комком снега, а то и вовсе ледышкой. Да-а…
Так вот, мой тогдашний друг Леха позвонил мне. То был конец эпохи стационарных телефонов – уже без наборных дисков, конечно, но по-прежнему с проводами, которые не позволяли отойти от аппарата. За окном стояла великолепная погода; я, накручивая на палец провод, строил догадки о том, что в планах у Лехи очередная снежная битва. Однако прогадал: звонил друг с новостью.
- Утром батя привез комп! – возопил он. – Там новые игры есть, приходи!
Решение было принято на том же самом месте и в ту же секунду. Компьютер с играми? В выходной день? О чем еще можно было мечтать?! Спустя пять минут я стоял в прихожей одетый и был готов выйти наружу, в холодный, но озаренный ярким солнцем зимний мир; с наслаждением, доступным только неизбалованному ребенку, предвкушал настоящее веселье.
Выйдя на улицу, удостоверился в двух вещах: мир действительно холодный, а солнце на небе сияет чрезвычайно ярко. Белые, но уже подернутые местами асфальтовой чернотой сугробы напоминали огромные иссохшие черепа; об этом я тогда еще не знал, но к концу вечера подобное сравнение вполне могло бы прийти мне в голову. Я уже тогда был зазнайкой, читал без конца книжки и постоянно использовал в речи сложные слова, значения которых не знал: прерогатива глупых детей и уж совсем странных взрослых.
- Трансцендентно, - прошептал я, глядя на заснеженный двор и смакуя терпкое, совершенно особое и новехонькое для себя слово, о значении которого мог лишь смутно догадываться. Какую-то часть пути до дома Лехи меня занимал вопрос: что же такое это «трансцендентно»?
«Транс - это что-то вроде гипноза или обморока, только добровольного», рассуждал я, деловито шагая по улице - руки в карманах, шарф наружу. Но вся эта конструкция, вместе с «цендентно» совершенно сбивала меня с толку, и после долгих, но бесплодных раздумий я решил узнать ее значение как-нибудь потом.
За мыслями я и не заметил, как пересек двор; прошел через волейбольное поле, прошмыгнул мимо столика, за которым обычно собирались местные пьяницы. Зимой стол, конечно, пустовал, но мне проходить мимо него было неприятно в любое время года.
Я шагал, высекая пятками воображаемые искры, а впереди широко расстилался белым покрывалом пустырь, занесенный метелями и вьюгами; невзрачный весной и осенью, чахлый летом, зимой он обретал хоть какую-то живописность. Под ним не пролегали горячие трубы, так что земля там нигде не проглядывала – зимний пух заволок землю, как сказал бы папа, капитально.
Дойдя до этого белого буйства посреди солнца и холода, я в очередной раз им восхитился, но в то же время получил неутешительный прогноз - мне предстояло топать через сугробы высотой по пояс. Обходного пути для меня не было (переходить проезжую часть мне запрещали), а тропинки, пролегавшие здесь с мезозойской эры, занесло снегом не менее основательно, чем любую другую часть пустыря, и ленивые местные жители не удосужились протоптать их заново. Сам я теперь стоял на вершине утрамбованной снежной горки, позади остался расчищенный скребками ровный плацдарм.
Мне предстояло стать первопроходцем, и мысль эта ободрила. Я спустился с горки, радостно пнул край смерзшегося наста ногой, так, что в воздух взметнулась белая стружка.
- Безумству храбрых поем мы славу, - пробормотал я, оттолкнулся обеими ногами и сиганул в сугроб. Упал на живот, перевернулся на спину – полежал, посмотрел на голубое безоблачное небо, поболтал ногами – и медленно поднялся, увязая всеми конечностями, чувствуя, как набивается во все щели теплых ботинок холодный и коварный белый лазутчик.
- Только бы не заболеть, - еще тише, чтобы не накликать беду, пробормотал я и встал во весь рост; ноги просели чуть глубже. Снега оказалось даже больше, чем я предполагал.
Где-то впереди, слева от дома Лехи, проехала снегоуборочная машина с кашляющим мотором. «Барахлит, - подумал я лениво, щурясь на солнце, - недолго осталось ездить».
Принял решение больше не задерживаться; впереди ждали друг и его компьютер. Медленно шагая вперед, пытаясь не нагребать в ботинки снега больше, чем позволяли совесть и здравый смысл, думал о том, как будет классно, когда достигну цели путешествия. Мама Лехи наверняка нальет мне горячего чаю и скажет, что я снежный человек – она всегда так говорит, когда я захожу к ним после снежков.
В прекрасном расположении духа я шел через сугробы до той самой секунды, пока не увидел его - отверстие.
Темное, словно черная дыра, и неожиданное, оно располагалось в небольшой низине, этаком снежном овражке, и достигало, примерно, уровня моего колена. Сразу же меня настиг разумный вопрос - откуда взялась эта дырка в сугробе? Да еще и форма у нее была чудная: снег по краям закручивался, словно кто-то пытался вылепить из него изображение вихря или торнадо.
С полминуты я смотрел на эту дыру и совершенно ничего не понимал. Да и что тут можно было понять?
Мне стало так интересно, что я забыл подумать логически. У меня была в распоряжении нога в ботинке, и я, не теряя времени, пихнул ее к краю дыры… постучал мыском об закрученную снежную стенку, и… ничего не произошло. Снег там был твердым, будто пластик - может, это мне показалось, но в ту секунду я удивился его прочности.
- Круто, - сказал я и улыбнулся. В голову пришла гениальная мысль – проверить, насколько глубока кроличья нора. Неужели доходит до земли? Неужели туда войдет моя нога, по колено как минимум?
Любопытство пересилило, и я отважно шагнул вперед.
«Безумству храбрых поем мы славу» - мелькнула мысль, после чего я, словно истекший кровью смелый сокол рухнул куда-то вниз, в безвестную черноту алчной земли, которая, как оказалось, все это время была хищником, и с беззубой раззявленной пастью поджидала маленьких и слабых...
Да, я провалился в канализационный люк.
***
Испугаться не успел, а снег, которого за три дня намело очень даже немало, смягчил падение; он же нагло залез за пазуху и облепил лицо, когда я приземлился.
Тяжело дыша и отплевываясь, я вскочил, но тут же поскользнулся – снег здесь был рассыпчатый, колкий, а под ним было что-то гладкое и мягкое…
- Черт, - выплюнул я, - как так?
Бетонные стены, покрытые ледяными подтеками, насмешливо обступили меня, а снег, который я утянул следом за собой, образовал нечто вроде отвесной насыпи, под которой, по логике вещей, должна была остаться лестница.
Но в тот миг я об этом не вспомнил: вместо этого позволил панике захлестнуть себя, с горечью сознавая, в какую гадкую ситуацию угодил.
- ПОМОГИТЕ! – проорал я, отчаянно глядя наверх, сложив ладони рупором. – ПО-МО-ГИ-И-И-ТЕ-Е!
Конечно, никто не мог мне помочь. На какой-то миг воцарилась тишина, а потом где-то совсем рядом, на дороге, прорычал мотор снегоуборочной машины.
- Че-е-ерт… - простонал я, и засмеялся от осознания глупости ситуации.
Орать было бесполезно – пришлось думать.
«Тут должна быть лестница!» - понял я наконец, и ринулся счищать снег перед собой. Работа шла быстро, от страха меня уже начало колотить, и вскоре снежная насыпь съехала вниз, словно лавина, и… обнаружила отсутствие лестницы как таковой.
- Ты издеваешься?! – прокричал я неведомо кому, что-то истинно детское надломилось внутри, и слезы навернулись на глаза. Происходящее все больше напоминало какой-то глупый фильм или сериал: если уж там все и шло наперекосяк, то продолжалось до полнейшего абсурда. Это был первый случай в моей жизни, благодаря которому я понял, что подобные события происходят не только в кино.
Да, лестницы там не было: вместо нее из округлой бетонной стены канализации торчало три штыря – длинных и ржавых, на равных расстояниях друг от друга.
«Наверное, сантехники спускаются сюда по ним» - рассеянно подумал я и стянул перчатки, чтобы утереть слезы.
Когда слезы немного подсохли, я в очередной раз в отчаянии поднял взгляд наверх. Там, между краями сугробов, был виден кусок голубого неба – немого и безразличного к страданиям ни в чем не повинного парнишки.
***
Потом я еще несколько минут кричал, звал на помощь – безрезультатно, конечно. Потом вспомнил, что при падении рука нащупала что-то гладкое и мягкое; оказалось, это были пакеты с перегнившей листвой, по-видимому, брошенные сюда дворниками еще осенью.
На один из этих пакетов я и сел, и взгляд мой блуждал от одного штыря к другому. Блуждали и мысли в голове.
«Сумею я вылезти? Удивительно, как я еще на них не напоролся. Кстати говоря, а куртку я не порвал? Фух, вроде нет. Но все равно – дрянь какая-то. По таким железякам взрослому-то, наверное, трудно отсюда вылезать, а уж я и вовсе не смогу».
И это было справедливой оценкой собственных возможностей. В те годы на уроках физкультуры я подтягивался максимум один раз, и был, мягко говоря, далеко не спортивным ребенком.
Оставалось только думать дальше. Мысли мои продолжили блуждать, зато взгляд остановился на одной точке — на куче снега слева у стены.
Там я и заметил очередную странную штуку.
Это был кусочек чего-то синего, как мне тогда показалось — синей ткани. Маленький кусочек, явственно проступающий сквозь снежный заслон. Я встал, подошел поближе.
«Куча тряпья?»
Ткнул мыском ноги в сугроб, целясь прямо в синеву. Там было что-то твёрдое.
«Что за…»
Любопытство взяло верх, и я принялся аккуратно расчищать снег ногой, той самой виновницей моего положения. Но мне было так интересно, что на какой-то миг я даже забыл обиду на эту ногу.
Поначалу я не понимал, что именно раскапываю. Хотя и когда раскопал, не сразу понял. А если признаться честно, до сих пор не понимаю.
Синяя промёрзшая кожа обтягивала иссохшее костистое тело. В некоторых местах кожа лопнула, и мышечные ткани там проступали зелёными гнилостными пятнами. Голова на тонкой шее представляла собой наполовину ободранный череп, похожий на человеческий, но…
Всех подробностей я запомнить не сумел. Спустя три секунды после того как понял, что передо мной не муляж, не кукла и даже не мёртвое человеческое тело, все мои сомнения куда-то вдруг исчезли.
Первый штырь, второй, третий, и вот я наверху, а где-то неподалеку жужжит чахнущим мотором снегоуборочная машина.
Тогда-то я и припустил со всех ног в сторону дома Лехи; он был просто ближе.
***
Когда я вошел в квартиру Лехи, его мама в коридоре сказала: ого, да ты просто снежный человек! Я устало улыбнулся, и прямо там, весь в снегу, упал в обморок.
Что я увидел на дне канализационного колодца? Долгое время меня это вовсе не волновало, и вот почему: юный неокрепший мозг отказался принимать подобное и почти начисто стер тот день из памяти. Но не избавил меня от жутких ночных кошмаров, которые со временем вылезли из подкорки, словно назойливые паразиты.
Шесть лет назад я оказался на приеме у психолога, которому удалось отыскать источник моих страданий: специалист извлек на свет божий воспоминания, от которых теперь никуда не деться. Извлечь-то извлек, а вот избавить от них…
По ночам, когда кошмары вновь приходят, я вижу то самое тело – мертвое, холодное, окоченевшее. Но в этих снах оно внезапно, невзирая на жуткие увечья, встает, и медленно подступает ко мне, глядя перед собой бездонными провалами глазниц – нечеловеческих, о нет, вовсе не человеческих, в этом я уверен. У людей ведь не бывает когтей и огромных клыков, правда?
Полагаю, я до конца своей жизни заточён в этих воспоминаниях… и в этих снах.
