Это я руками показываю заросли фенхеля... тут уместнее, думаю, сказать "дикого укропа"... и они пахнут чуть задохнувшейся бабушкиной шкатулкой (неважно, чьей бабушки - возможно, что прабабушки, если придерживаться уже какого-то нового исчисления, опираясь на третье тысячелетье...), а навстречу - Старый город Ханьи:
А далее - новый город... и холмы, где "политех" и "Венизелос" (гробница). И всё это образует идеальный приморский город с маяком, кораблями, котами, туристами; наполненный историей, негой, былым величием, "остатками (останками!) прежней роскоши", звуками, запахами... словом, всепобеждающей жизнью:
Здесь я уже писала какие-то информативные подробности об этом городе острова Крит (нельзя сказать, что главном, но... смыслообразующем, что ли?):
Мне часто кажется, что Ханья - самый фотогеничный город острова Крит. Он находится в северной части острова (да-да, там знаменитая база НАТО, которая заставляла нас патриотично морщиться, но... то были времена, когда всё ещё не настигло того градуса накала, как нынче...).
По-гречески город, кстати, носит название Кане́а (La Canea) — это связано с долгими годами Венецианского владычества. Город этот, который почти как "возьми на память из моих ладоней немного солнца и немного мёда, - как нам велели пчёлы Персефоны" и трогательный поэт Мандельштам, расположен примерно в семидесяти километрах на запад от популярного города Ретимно, и от Ираклиона (главного транспортного узла острова Крит) в ста сорока пяти км.
Ханья - город-порт на побережье Критского моря, до 1971 года Ханья была административным центром острова. Здесь проживают примерно пятьдесят четыре тысячи человек, если верить переписи 2011 года. В жару, конечно, кажется, что тут проживают только мохнататые и томные жители: местные египетские боги... помните, какие стройные кошки всегда на изображениях Древнего Египта? Длинноногие, большеглазые, большеухие...
Мне нравится местная шелковистость дорог, звенящая знойная тишина, общие расслабленность и пустота:
И, конечно, Старый город, набитый сюрпризами, как старая шкатулка:
Немного о настоящих хозяевах жизни и города:
Мы с вами уже ходили к главной достопримечательности - Александрийскому маяку:
Но если отойти вглубь бухточки, то увидишь спящие жёлтые бастионы, раскалённые солнцем:
"Форт стоял на мысу у впадения Большой реки в море. В старые времена он защищал левый берег, если к устью подходили вражеские корабли. Даже и сейчас в нескольких казематах сохранились изъеденные ржавчиной и покрытые окалиной чугунные орудия.
Мыс был плоский, полукруглый, и форт повторял его очертания. Его форма напоминала подкову. По выпуклой, обращенной к морю стороне тянулся тройной ряд амбразур (теперь большей частью застекленных). На концах "подковы" поднимались широкие квадратные башни - тоже с амбразурами. Верхние амбразуры были узкие и маленькие, рассчитанные на ружейную стрельбу.
Между башнями стояло трехэтажное здание. Оно называлось "горжа" (откуда такое слово, ребята не знали). Построили горжу не так давно, перед самой войной Берегов. Но стены здания были сложены из того же серовато-желтого крепкого камня, что и форт, поэтому оно казалось частью крепости...
На ступенчатое крыльцо горжи вышел мальчик лет девяти. Запрокинул лицо и сощурился от солнца. На лице светились редкие веснушки - золотистые, как шелуха спелого овса. Мальчик поморгал и посмотрел в середину неба. Там носились чайки и бежали маленькие светлые облака. Они быстро бежали, их гнал с моря ровный ветер.
Мальчик прислушался. Снаружи, за внешними обводами крепости, ухали волны. Мальчик знал, что эти волны - синие и гривастые - разбиваются о камни и пена прилипает к стеклам в нижнем ряду амбразур.
Над сигнальной вышкой метался бело-синий клетчатый флаг. Он означал, что в Морском лицее начались занятия. Флаг громко хлопал на ветру. Но в полукруглом просторном дворе, защищенном каменной подковой крепости, стояла солнечная тишина. Ни одна травинка, проросшая среди булыжников и плит, не шевелилась. Двор заполняло сухое тепло. Мальчик взмахнул тонкими, как коричневые ветки, руками и прыгнул в это тепло. Квадратный белый воротник с вышитыми якорями взлетел над его щетинистой рыжеватой макушкой и вновь упал на ярко-зеленую рубашку.
Мальчик пошел вдоль горжи к правой башне. Он был босиком и ступал неслышно. Никто не следил за мальчиком, но он сам с собой немножко играл в разведчика. Потому что у него была тайна.
У фундамента башни росли среди камней пыльные плоские подорожники. Валялся обрывок ржавой цепи, один конец которого был вмурован в стену в полуметре от земли. Пониже этого места из фундамента косо выступал отесанный каменный блок. На его краю грелась на солнце ящерка".
Владислав Крапивин: "Мальчик и ящерка"
(всегда боюсь перечитывать, т.к. я помню, что во время восстания лицеистов "против тех, которые велят", многие мальчишки прыгали с бастионов в море, превращаясь в ветерки, но те, кто не - разбивались о камни и умирали в муках...)
А пройти от моря в город ещё глубже - увидишь все бесполезные чудеса, привлекающие детей и женщин:
Помню, что я отсюда привезла керамический синий полумесяц с сидящей на неё кошкой... яркий-преяркий. При желании я могу это сама сделать в любой гончарной мастерской, но в Ханье всё носит налёт какой-то нездешней прелести... я не из тех, кто привозит из путешествий магниты на холодильник или что-то подобное, но здесь моя аскеза даёт слабину:
Вы помните, что на форуме Винского я всегда советую автора по имени Мерси - редко что-то пиарю, но эту ссылку на девушку (рука не поднимается написать тяжеловесное "женщина" в данном случае), которая хорошо пишет про Крит. Лучше - только Толстая. Ей-богу (в "Тонких мирах"). Но тут - девичий вариант, наверное... без иронии, но с нежностью, любовью и... очень, очень красиво:
"Ханья так полюбилась новым хозяевам острова, что в середине 19 века они перенесли в нее столицу из Ираклиона. Правда, деревянный турецкий новодел просуществовал недолго, сгорев спустя несколько десятилетий. У палаццо Ректора судьба куда веселее. Дворец счастливо избежал гибели во время немецкой бомбежки и сейчас в нем дорогущий бутик отель «Dorothy’s Dream». Назван в честь американской художница Дороти Эндрюс, реставрировавшей дом в середине прошлого века.
С палаццо Ректора связана традиция, до сих пор живущая в Ханье. Переделав здесь все по своему усмотрению, турки повесили на его дверь амулет. Ну мало ли что, чужой дом все же… Будут призраки венецианцев слоняться, например. Еще, поди, в покои Паши просочатся… Нехорошо. Амулет имел форму женской кисти - руки Фатимы, дочери пророка Мухаммеда. Считалось, что она защищает дом от злых духов. Дверь потом поменяли, турок с Крита прогнали, однако ж в Ханье и по сей день популярны такие обереги".
Только сейчас поняла, что сладкая Ханья - это просто кусочек венецианского стекла на глади лагуны. Кусочек сна о Венеции. Бывает "Смерть в Венеции", а бывает - "Сон о Венеции". Так вот, безусловно, Ханья - сон о Венеции. Или самый фраевский город, который я когда-либо видела.
Про остальные города тоже прекрасно - словом, если у меня тут есть неравнодушные к Греции, то рекомендую к прочтению и любованию:
NB! Почему корица? - да просто те самые длинные в мире палки корицы я привезла с Крита, конечно же. И в этом году намерена пополнить запасы (можно дальше бить их о парты моих детей!).
Макс Фрай о любви и кофе:
"Эспрессо — это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну. А на еще одну чаще всего не хватает времени.
Капучино — это влюбленность. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку — все та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, — самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело все-таки в сочетании.
Латте — это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент.
Еще есть мокко — кофе с горячим шоколадом. Мокко — это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко. И сладость, та, которую не найдешь в эспрессо, например. Ее и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его. Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.
Айриш, кофе по-ирландски, — страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно. Но он там все равно есть, и все равно неизбежно пьянеешь. Кстати, да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.
И ристретто. Ристретто — это смерть. Это когда вся жизнь — одним глотком. Выпиваешь, просишь счет и уходишь. Обычно так.
Кофе? — это варенье из джазовых пластинок.
Кофе? — это свет, который можно размешивать ложечкой.
Кофе? — это врата восприятия ночного пейзажа.
Кофе? — это немой вымысел радуги.
— А любовь? Настоящая любовь?
— Настоящая любовь — это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадежно испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьешь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком".
Макс Фрай. Кофейная книга
Как истинная англичанка, разумеется, завтракаю пудингом за 49 лепт (евроценты называются древнегреческим словом «лепта»). Это была та редкая страна, где что-то можно купить меньше, чем за евро ещё в 2016-ом году... В банке - тупо рисовая каша, припудренная корицей. Но пудинг, пудинг...
Все друзья знают, что я фанат корицы, и сравниться со мной может только римский император-эстет, который сжег жену на костре из палочек этого дерева. Но целая страна, пропахшая хортой (дикими травами), корицей, тимьяном, медом, раскаленным камнем, сауной, избушкой ведьмы-травницы, чердаком, где сушат травы... Умываюсь коричным мылом, моюсь и стираю им же, ем булочки с корицей, коричный йогурт и... не забывайте, что жвачка здесь тоже коричная. Подозреваю, что поцеловать меня бы тоже захотел только император Нерон - надо быть стоиком, чтобы вынести обилие корицы. Но я знаю целый корично-медовый город, набитый византийскими и венецианскими церквями (о золотой двуглавый орел Византии, вызывающий нежность у местных пограничников, когда они держат в руках мой паспорт), минаретами янычаров, черепицей, декадансом, стеклом, керамикой, солью, парусами, яхтами.... Лодка вернулась из рейса, рыбаки распутывают сети, таращат мертвых осьминогов, и три кота выжидающе вопросительно смотрят с пирса. Море лечит любые печали, - считали греки. Да, но стоит мне отойти на сто метров, тоска одевает меня с головой, и отступает лишь, когда я иду вглубь материка, где из каждой лавки тянет малом, сушеными морскими звездами, медом и корицей... корицей и медом:
Да, я делала подобный кадр в 12-ом году:
Тут бросается в глаза ещё совсем другой эпохи фотоаппарат:
В таких местах я всегда вспоминаю стихотворение Иосифа Бродского, которое он посвятил почти мне (самоуверенно, нагло, согласна, да-да):
А. А.
Прошло что-то около года. Я вернулся на место битвы,
к научившимся крылья расправлять у опасной бритвы
или же -- в лучшем случае -- у удивленной брови
птицам цвета то сумерек, то испорченной крови.
Теперь здесь торгуют останками твоих щиколоток, бронзой
загорелых доспехов, погасшей улыбкой, грозной
мыслью о свежих резервах, памятью об изменах,
оттиском многих тел на выстиранных знаменах.
Всё зарастает людьми. Развалины -- род упрямой
архитектуры, и разница между сердцем и черной ямой
невелика -- не настолько, чтобы бояться,
что мы столкнемся однажды вновь, как слепые яйца.
По утрам, когда в лицо вам никто не смотрит,
я отправляюсь пешком к монументу, который отлит
из тяжелого сна. И на нем начертано: Завоеватель.
Но читается как "завыватель". А в полдень -- как "забыватель".
А ещё я думаю: хорошо, что я не увидела Венецию летом (только в марте), ибо летом она бы уж точно проиграла венецианской и полузаброшенно-разрушенной Ханье, которая кажется мне идеальным максофраевским городом. И она заняла одно из первых мест в моём личном рейтинге городов, наряду с Тарусой, Ангарском и Санкт-Петербургом. Да, странный список... но эта смесь охры, янтаря, специй, кофе, солёного моря и сухих цветов бугенвилии - это то, что я очень люблю:
Далее будут просто несколько кадров, которые немного передают (я надеюсь) очарование старой доброй Ханьи:
На этом всё на сегодня, будте, пожалуйста, здоровы и по-возможности счастливы. Те, кто не любят лето - радуются, ибо впереди осень. Те, кто любят - пусть наслаждаются жаркими неделями августа и стараются ухватить побольше тепла: