Книга "Жил на свете человек" 📖 автора этого блога Ярослава Соколова касается каждого из нас сильнее, чем кажется. Это книга судеб многих людей и нас с вами. Это признания в том, как иногда нужно отвоевывать свое право на жизнь. О том, как трудно быть и называться Человеком. Истории, которые помогают нам оставаться живыми, истории, на которые мы не имеем права закрыть глаза.
Хард и софт. Андрей
Что же это за зверь такой и с чем его едят? Кошки, скребущие на душе, змея, спящая под сердцем, тараканы в голове – весь этот милый домашний зоопарк знаком любому. Люди годами живут с депрессией, даже не отдавая себе отчёта в наличии у них проблем с психологическим здоровьем. Хуже того – это патологическое состояние собственной психики мы постепенно привыкаем считать нормой, в то время как депрессивные эпизоды капля за каплей подтачивают весь наш организм. Исследования учёных говорят, в частности, о том, что глубокая депрессия способна приводить к повреждениям мозга, поскольку меняет его электрические и биохимические параметры.
Когда мы говорим или слышим слово «депрессия», прежде всего, стоит задаться вопросом – что конкретно этот термин в данный момент выражает? Предмет воздействия психиатрии как медицины (клинический диагноз), предмет культурологического исследования (модный английский сплин) или же это повод для терапевтического вмешательства (невротическое состояние). О чём именно идёт речь?
Для того чтобы вникнуть в суть вопроса и уяснить для себя ключевые моменты, обратимся к знаниям и опыту профессионала. Андрей, психотерапевт с многолетней практикой, делится своим мнением о депрессии и её формах:
«В нашем языке слово «депрессия» имеет два значения. 1️⃣ Первое – это клиническое заболевание, которым занимается психиатрия. 2️⃣ Второе – разного рода негативные эмоциональные состояния, связанные, как правило, с грустью, деморализацией, обессиливанием и прочим.
Когда мы говорим о депрессии в клиническом плане, речь обычно идёт в терминах «биполярное расстройство личности», «маниакально-депрессивный синдром». И депрессия как болезнь здесь достаточно чётко видна, особенно в периоды обострения. Это самоощущение, переживание, поведение, которые явно выбиваются из состояния обыденности.
Клиническая депрессия проявляется в том, что человек не просто хандрит. У него пропадает сон, аппетит, он теряет мотивацию к жизни в самых простых её проявлениях, он опутан навязчивыми идеями беспомощности, бессмысленности существования. В этом состоянии человек не способен просто встать с постели – неделями и месяцами может лежать на диване. И это не спровоцировано никакими внешними драматическими событиями.
Такая депрессия людьми распознается, и родственники пациента, которому поставлен такой диагноз, прекрасно понимают, что их близкий болен. Они вынуждены как-то адаптироваться к его состоянию, зачастую ему требуется уход, присмотр. Здесь ситуация примерно такая же, как с любым психиатрическим расстройством.
Если же взять депрессию не как психиатрическое заболевание, а как одно из проявлений невроза, то она может быть совершенно неочевидна даже для близких. Невротическая депрессия, переживаемая как глубокая печаль, подавленность, навязчивое чувство одиночества, заниженная самооценка, очень часто маскируется, наоборот, какой-то активностью, весёлостью. И людей, которые находятся в этой скрытой невротической депрессии, гораздо больше, чем мы думаем.
Почему? Да потому что выставлять на всеобщее оборзение свои личные психологические проблемы в социуме не принято. Это и понятно – кому нужен бейджик на лацкане «Псих на воле» или «Шизоид Вульгарис». Для многих эта тема ещё более интимная, чем проблемы в сексе, и обсуждать её даже с самым близким человеком не всякий решится. Так что людям обычно свойственно скрывать такое состояние от окружающих.
Невротическая депрессия у человека может проявляться в состояниях хронической усталости, слабости физической, разбитости. Это тоже форма депрессии, которую человеку зачастую сложно осознать. Он понимает, что с ним что-то не так, но не понимает, что это вообще такое – какое-то телесное недомогание или что?
Задача разделения умных и красивых, а точнее, психиатрического уровня проблематики и невротического, на самом деле весьма нетривиальна. Конечно, есть тесты, которые позволяют эксперту определиться с пониманием ситуации. Но тесты сами по себе требуют интерпретации. Так что здесь значимую роль играет опыт врача-психотерапевта. Это не только интуиция. Это опыт, который формируется по каналам вербального и невербального восприятия состояния пациента.
Надо сказать, сильная невротическая и средней силы клиническая депрессия близки друг к другу, они пересекаются. Хотя различия между эндогенными и реактивными депрессиями не всегда имеют чёткую дифференциацию.
Мой подход строится на аналогии с компьютером. Невротическая проблематика, как предмет работы терапевта – это недостаточно оптимальное функционирование «софта», то есть программного обеспечения. На психиатрическую депрессию больше влияет «хард», компьютерное железо. Это эндогенный процесс. Здесь больше биохимии.
Проще говоря, психиатрия – это больше биохимии, больше харда, а неврозы – это больше софта, это дисбалансы, обусловленные глючным программным обеспечением.
Когда в ходе собеседования с пациентом я ощущаю явное ценностное, идеологическое, мировоззренческое влияние на эмоциональное состояние, то здесь можно уверенно говорить о невротическом состоянии.
Когда этого материала мало, а мы имеем мощные реакции, это депрессия эндогенная, клиническая, и здесь без медикаментозной поддержки не обойтись. В таком состоянии человек не способен не то чтобы обсуждать какие-то проблемы, он даже дойти до терапевта-аналитика не сможет. При таких тяжёлых случаях медицинская помощь абсолютно очевидно нужна. Тут надо иметь в виду, что клиническая депрессия – очень серьёзное заболевание с высоким показателем летальности.
В каком-то смысле их можно разделить, разнеся по шкале интенсивности. Если чувство одиночества, бессилия, бессмысленности существования (а эти ощущения часто являются спутниками депрессии) настолько сильно, что не даёт человеку поддерживать своё существование во всех аспектах, от труда до организации питания, это предмет психиатрии.
Если же речь идёт о такой интенсивности этих переживаний, при которой человек может работать, поддерживать своё здоровье, но при этом страдает от негативных переживаний и понимает, что они резко сужают качество его жизни, тогда это – поле деятельности психотерапии.
Если переживание не настолько сильное и является, скорее, метафорой уныния, то это предмет исследования культуры повседневности.
Вообще говоря, негативные эмоции, одиночество, чувство потери, неполноценности – это неотъемлемая часть человеческого бытия, так что вряд ли стоит любое подобное состояние считать недугом. И здесь вполне закономерно возникает вопрос: «Да был ли мальчик-то?»
Может, никакой депрессии не существует в природе? И всё это лишь маленькая ложь «Большой Фармы», играющей на нашей мнительности ради получения сверхприбыли? И в тёмной комнате человеческой психики мы пытаемся разглядеть чёрную кошку депрессии, которой там на самом деле нет? А есть лишь естественные реакции организма, а отнюдь не отклонение от нормы, которое необходимо лечить? В таком случае, что есть норма?
Тут мы вступаем на минное поле вопросов, которые граничат уже не столько с практикой психотерапии, сколько с философией, культурологией и даже социологией. Что такое норма для человеческой психики? Это непростой вопрос.
Есть предположение, что в силу нескольких войн в XX веке российская семья настолько обескровлена, что не может обеспечить развитие неневротической личности. И значительная часть населения нашей многострадальной Родины в своих мотивациях и эмоциональных реакциях находится в состоянии хронического психоневроза. Чем, кстати, активно пользуются власть предержащие и политтехнологи. Можно ли назвать это состояние нормой, если оно из индивидуального маргинального явления становится массовым? Это очень тонкая философская проблематика, которая ещё требует своего осмысления.
Психотерапевт же работает с вещами более определёнными и конкретными. Он отвечает на заявку о страданиях. То есть человек обращается за помощью (которая, к слову, ему стоит денег) не для того, чтобы стать лучше, а чтобы избавиться от страданий.
Если для него депрессия является признаком избранности и никак не мешает жить, то нет проблем. Это может показаться парадоксальным, но такая эмоциональная ситуация может быть даже чем-то выгодна человеку. Или она необходима для реализации каких-то планов. Например, в своей депрессии он черпает вдохновение для творчества, поэтому специально для неё разводит не вульгарных прусаков, а аппетитных мексиканских тараканов.
«Я не страдаю депрессий, я ей наслаждаюсь». Такое тоже бывает. Нужно ли пытаться вырвать человека из этого состояния, вывести из зоны его комфорта? Это задача для близких, в принципе, они могут сдвинуть его мотивацию на изменения, но человек сам должен созреть для этого решения. «Да не выйду я из круга!» – отвечает Хома Брут, и тут его можно понять. Так что не всё – то, чем кажется. И вопрос – будем лечить или оставим жить? – опять остаётся открытым».