Что-то рановато осенняя погода установилась. Серое небо, унылый бесконечный дождь, промозглость. Если вы заметили, я каждый год сокрушаюсь о быстротечности времени. Казалось бы, на кой чёрт повторять одно и то же? Пустые разглагольствования всё равно ничего не изменят. Да, всё это я пониманию и никаких изменений не жду. Вот только не получается смириться. Противные эти мысли, горькие. Их бы выкинуть куда подальше, а никак. Можно лишь запрятать в душевные глубины, из которых они то и дело упорно выныривают. Способ замедлить время есть. Для этого нужно жить настоящим, смакуя каждый миг и поменьше думать: «Скорей бы…». Однако далеко не всегда есть сила воли, чтоб применить этот способ.
К великой радости, больше не попадал я ни в какие идиотские приключения. И не в идиотские тоже. А вот дачный сосед Тимофеич попал. Этот тот самый, которого мы в лесу искали. Впрочем, случившееся с ним несколько дней назад, правильней назвать бедой, иронизировать над которой совершенно неуместно.
Всё началось традиционно. Днём, часа в два, к нам прибежал Фёдор. Кстати, цели визитов по нему видны сразу, без слов. Вот и в этот раз мы поняли, что произошло нечто нехорошее.
– Иваныч, с Тимофеичем плохо! Пойдём скорей!
– В каком смысле «плохо»?
– Упал!
– Федя, ну что ты какими-то обрывками говоришь? – спросила моя супруга. – Объясни по-человечески!
– В грязи поскользнулся, упал и встать не может.
– Он в сознании? – спросил я.
– Да, только никак не встанет. Я пытался, а не получилось. Пойдём, поднимем!
Тимофеич лежал на раскисшей земле, положив голову на грядку как на подушку. Рядом скорбно стояла его супружница и пускала слезу.
– Юра, Федя, милые, поднимите его! – взмолилась она. – Вдвоём-то наверно сможете.
Мне сразу не понравилось это падение. Тимофеич хоть и в возрасте, но определение «немощный старик» к нему абсолютно неприменимо. Если бы просто упал, то поднялся бы без проблем, тем более с посторонней помощью.
– Тимофеич, а из-за чего ты встать не можешь? – напрямую спросил я.
– Правая нога не слушается. Когда лежу спокойно – ноет тихонько. А как пошевелюсь, сразу вот тут больно, – ответил он, показав на правую паховую область и тазобедренный сустав.
Результаты осмотра оказались тревожными: симптом «прилипшей пятки» плюс наружная ротация правой стопы. Укорочения ноги я не углядел, поскольку он лежал не на ровной поверхности. Да и безо всякого укорочения можно было предположить перелом шейки бедра.
– Ну что, Иваныч, приступим? – спросил Фёдор.
– Нет, Федь, нельзя его поднимать. Скорей всего он шейку бедра сломал.
– <Нецензурное восклицание>, – с досадой сказал он. – И что теперь делать? «Скорую» вызывать?
– Да, конечно. Федь, его надо в дом перенести, сходи, позови ещё кого-нибудь. Иначе вдвоём мы не справимся.
В этот момент до Лидии Григорьевны дошёл смысл случившегося, и она заголосила:
– Ооой, господи, ооой, милые, что теперь делать-то?
– Ну что уж вы так, он же не умер, – стал я её успокаивать. – Прооперируют и восстановится, будет как новый! А может вообще нет никакого перелома.
Тут оживился сам виновник торжества:
– Нееет, не надо мне никаких операций! – решительно сказал он. – Мы не богатеи такие деньги платить.
– А откуда вы знаете? – спросил я. – Может бесплатно сделают?
– Ага, щас, сделают! – сварливо, по-бабьи ответил Тимофеич. – Они специально на операции уговаривают, чтоб деньги содрать. Нет уж, пусть так лечат.
– Юра, да какая разница, сделают – не сделают? – теперь уже раздражённо сказала Лидия Григорьевна. – Всё равно он уже не работник! Надо всё убирать, вывозить, грядки на будущий год готовить! Я ведь не лошадь! Господи, ну за что нам такое горе?
– Так наймите кого-нибудь из деревенских, они вам и вскопают, и выкопают всё, что нужно, – посоветовал я. – А вывезти можно на грузовом такси. С нас тысячу с копейками взяли, уж не настолько большие деньги.
– Юра, да что ты ерунду-то городишь? Мы кто, олигархи, деньгами кидаться?
В этот момент Фёдор привёл ещё трёх соседских мужчин, и мы дружно, на покрывале перенесли Тимофеича в дом.
Наше товарищество находится в зоне ответственности «скорой» райцентра, а не городской, где я работаю. Бригад у них мало, медиков не хватает, потому и пришлось ожидать около двух часов. Но с моей стороны никаких претензий к коллегам нет. Наоборот, искренне их уважаю за профессиональную стойкость. Скажу честно: несмотря на фанатичную любовь к «скорой», в таких условиях я бы и двух смен не продержался. Без оглядки бы убежал.
Тимофеича благополучно увезли в город и госпитализировали в «травму». Но пока никаких подробностей о лечении мне, к сожалению, неизвестно.
Реакцией Лидии Григорьевны на случившееся я был сражён наповал. Если хотите, без ножа зарезан. Ведь поначалу-то мне казалось, что горем она считает серьёзную травму, полученную мужем. А оказалось, что её волнует лишь судьба урожая и огорода. Меня переполняло возмущение, в голове вертелось ёмкое хлёсткое матерное слово <песец>, но не позволил я ему сорваться с языка.
Для тех, кто не читал очерков об этой паре, поясню. Лидия Григорьевна и Павел Тимофеевич люди небедные. Он – бывший военный лётчик, она – заместитель директора крупного предприятия. Оба получают хорошие пенсии, отнюдь не нищенские. При этом, детям-внукам не помогают, себе во всём отказывают. «Во всём» – это не преувеличение. Покупают лишь самое необходимое, причём одежду они таковым не считают. Носят то, что давно пора безжалостно выбросить.
В прошлом году Тимофеич хвастался тем, как сумел зашить свою кожаную куртку и чем-то замазать потёртости. «Вот видишь, как хорошо стало! – с гордостью сказал он. – Зачем новую покупать, если и этой сносу не будет?». Согласился я с ним только из приличия. А на самом же деле, сия куртка, пусть даже зашитая и замазанная, представляла собой совершеннейшее непотребство, место которому на помойке. Да что там говорить про одежду, если даже собственное здоровье для них – не повод для затрат.
Дождь затянулся почти на сутки. Утром прекратился, но стоило мне отправиться на работу, сразу возобновился. Терпеть не могу зонт. Открытый ограничивает мою свободу, а закрытый делает меня растеряхой. Но никуда не денешься, промокнуть – удовольствие сомнительное.
Почему-то я был уверен, что конференции возобновятся лишь в сентябре, но начальство имело на этот счёт свои планы.
Старший врач прежней смены доложил жуткий случай. Одиннадцатилетней девочке родители подарили питбайк. Зачем и почему, неизвестно. В первый же день она его оседлала и стала кататься неподалёку от своего дома в частном секторе. Это ей наскучило и она, желая разнообразить маршрут, выехала на проезжую часть. Причём внезапно. Итог – трагедия.
Юридическую оценку виновности-невиновности сторон пусть дают правоохранители. Меня же волнует другое. Во-первых, скажу помягче, изумительная загадочность нашего законодательства поражает до глубины души. Питбайк, в отличие от мотоциклов, мопедов и скутеров, не является транспортным средством. Управлять им может кто угодно, без возрастных и иных ограничений. Пусть он оснащён довольно мощным двигателем, развивает приличную скорость, а вот не транспортное средство и всё тут! Здесь возникает ассоциация с пивом, которое одно время официально не считалось алкогольным напитком. В конце концов здравый смысл восторжествовал и законодательный абсурд устранили. А вот с питбайками он продолжается.
Во-вторых, не поддаётся пониманию, о чём думали родители, не научив дочь хотя бы элементарным правилам безопасности. Как можно было оставить без присмотра ребёнка, впервые севшего на питбайк? Глупость человеческая давно стала обыденным явлением. Но к вызванным ею трагедиям привыкнуть не получается.
Завершив доклад, старший врач сообщил:
– Поступила телефонная жалоба на шестую бригаду от Жукова, который повадился вызывать то и дело.
– Опять, что ли, Анцыферов отличился? – грозно спросил главный.
– Нет, он в отпуске. За него Шубина работала. Приехали на боль в груди, как всегда, вызов пустой, и она сказала, типа, мы – психиатрическая бригада, сейчас на вас наденем вязки и увезём в психбольницу.
– Где она? – теперь уже прорычал главный.
– Не знаю, наверно ушла, – развёл руками старший врач.
После этих слов, начмед Надежда Юрьевна, сидевшая мрачнее тучи, разразилась грозой:
– Андрей Константинович, а вы, собственно, кто? Старший врач или х… эээ, случайный прохожий? «Не знаю», «наверно»! Это что за ответы? Смена ещё не закончена, а вы вообще не в курсе, где у вас люди! Если вызов придёт, что будете делать? Значит так, сейчас идите и находите её любой ценой. Чтоб сегодня же она была у меня! Если не будет, значит и вы за компанию получите взыскание.
– Надежда Юрьевна, да эта Жукова всех замучила, по сто раз на дню вызывает! – в сердцах сказала фельдшер Камышова.
– Вера Васильевна, после этого она ещё чаще начнёт вызывать, просто назло!
– Ну почему её саму нельзя привлечь, оштрафовать?
– Этот вопрос не ко мне, Вера Васильевна. Я законы не принимаю.
Врач-психиатр Анастасия Шубина недавно перевелась к нам из соседнего областного центра. У неё, так же, как и у меня, есть сертификат по специальности «Скорая медицинская помощь». Тем не менее, узнав, что психиатрическим бригадам у нас дают все вызовы подряд, не разделяя на профильные-непрофильные, она сильно огорчилась.
Безусловно, Анастасию понять можно, а вот изменить ничего нельзя. Тем более такими методами. Наивно думать, что пациенты, злоупотребляющие вызовами, испугаются психиатрической бригады. В интернете есть много баек, как ловко «скорая» отучает нахальных пациентов. Больше всего мне нравится одна из них, очень старая и бородатая. Одна бабуля измучила «скорую» необоснованными вызовами. И тогда решили её проучить. Бригада молча зашла в квартиру. Врач сразу начал играть на принесённой с собой гармони, а фельдшер – плясать. Закончив выступление, они поклонились и так же молча ушли. Естественно, обалдевшая бабка позвонила на «скорую», нажаловалась, потребовав другую бригаду. В результате прислали психиатрическую, которая увезла её в соответствующую больницу. После длительного лечения, вызовы прекратились.
Вот только в реальной жизни подобное невозможно. Хотя если дури в голове много, попытаться можно, не вопрос. Но тогда бригада должна быть готовой понести ответственность вплоть до уголовной.
После конференции мы, как всегда, отправились заседать в «телевизионку». Первый вызовок прилетел около десяти, в обычное для нас время. Мужчина пятидесяти одного года изнутри закрылся в гараже и не отвечает. Вызвала полиция. Чуйка подсказывала, что нет там какого-то недоразумения и хорошей развязки ждать не стоит.
В гаражный кооператив, ну или как он сейчас называется, мы прибыли практически одновременно с пожарными. Полицейские уже находились на месте. Чуть поодаль молодой мужчина с суровым лицом, говорил что-то утешительное плачущей женщине.
– Что случилось? – спросил я.
– Мужчина в гараже закрылся, а перед этим с***дом грозил, – ответил молодой старлей.
– Ой, да не так вы говорите! – с досадой сказала женщина.
– Извините, а вы кто ему? Жена? – поинтересовался я.
– Да, уж теперь, наверно, вдова.
– Мам, ладно, не надо заранее, погоди… – сказал сын.
– Ну так как же всё было?
– Он вчера с работы не вернулся, на звонки не отвечал. Я думала, что опять загулял, не придала значения. Утром, в пятом часу, сам позвонил, по голосу выпивший, но не сильно. Говорит: «Марина, прости меня, не обижайся. Больше не буду тебя мучить» и отключился. Мне и ни к чему, я уж привыкла к его пьяным разговорам. А потом, когда стала на работу собираться, такая тревога напала! Почему-то сразу решила, что он в гараже мёртвый. У нас машины давно нет, мы давно сюда не приходили, а всё равно мне как будто подсказали, что он здесь. Мы с сыном сразу прибежали – и точно, замка нет, дверь изнутри заперта…
– Погодите горевать, может туда кто-то посторонний забрался? – утешительно сказал я.
– Какой посторонний, перестаньте… Воровать там нечего, условий для жизни нет.
Тем временем дверь вскрыли и в гараж вошли полицейские с пожарными.
– «Скорая», заходите! – позвал нас старлей. – Вон, висит.
Мы и так увидели, безо всяких «вон». Судя по изменениям тела, смерть наступила не менее пяти часов назад. Петлю он накрутил не на голую шею, а на подложку из мягкой ткани. Видать хотел уйти из жизни максимально безболезненно. Однако смерть при повешении наступает далеко не сразу и не бывает лёгкой. А самое страшное заключается в том, что человек, передумавший расставаться с жизнью, спасти себя уже не в силах.
Под ногами покойного лежал лист бумаги, оказавшийся посмертной запиской. Её содержание было сугубо личным, обращённым к жене и сыну. А потому нет у меня права выставлять это на публику. Ну а после констатации смерти, мы покинули сие печальное место.
Тем, кто романтизирует смерть, считает её избавлением от всех невзгод и печалей, в очередной раз повторю: страшно вы заблуждаетесь, господа-товарищи. Ко всем, добровольно отдающимся в её костлявые руки, она жестока и беспощадна.
Следующий вызов был к девушке двадцати лет, угрожавшей с***дом. Ну вот, опять двадцать пять, как будто сговорились они все.
Встретили нас родители и бабушка пациентки, все взбудораженные, нервные, дёрганые.
– Здравствуйте, что случилось? – спросил я.
– Дочь опять хотела с собой покончить, – ответил отец.
– Максим, дай я сама, – прервала его мать. – В конце июля она себе руки-ноги порезала, много крови потеряла. Лежала в шестой горбольнице, в хирургическом отделении. А вчера врач якобы сказал, что её переведут в психбольницу. Ну и всё, она сразу убежала оттуда.
– Сегодня она в туалет пошла и стакан понесла, – сказала бабушка. – Я подошла, смотрю, а в нём таблеток целая куча! Хорошо, Максим с Наташей были дома, отобрали. А я бы сама с ней не справилась.
– И по какой же причине ей жить не хочется? – поинтересовался я.
– С жиру бесится! – ответил отец.
– Не знаем, понятия не имеем! – сказала мать. – Всё для неё делаем, ни в чём не ущемляем.
– Где она сейчас?
– У себя в комнате, идёмте.
Девушка лежала на кровати, прикрыв глаза и вытянув руки вдоль тела. Внешность её была весьма необычной: короткие обесцвеченные волосы, лицо, чрезмерно утыканное пирсингом, тату на шее, плечах, руках и ногах. И надо сказать прямо: всё это ей совершенно не шло. Но, мы не стилисты и не близкие родственники, нам никто не давал права высказывать своё «фи».
– Здравствуйте, Алёна! Давайте немножко пообщаемся.
– Ага, я поняла, – вяло сказала она, совсем не удивившись нашему появлению.
– Что вы поняли?
– Вы же из психушки приехали, да?
– Нет, мы – «скорая помощь».
– Ой, да какая разница? Вас родаки вызвали, чтоб меня в психушку сдать. Чё вы мозги парите?
– Алёна, давайте пока от всего отвлечёмся и поговорим о самом важном. Вы резали вены, сегодня хотели таблеток наглотаться. Вопрос: зачем? Обратить на себя внимание или по-настоящему хотели умереть?
– Ни то, ни другое. Я хочу выйти из тела на свободу.
– То есть вы уверены, что это возможно?
– Конечно, я уже так делала. Знаете, как клёво! Лежу такая и вдруг вау, взлетела вверх, а тело лежит! Но потом обратно вернулась. Блин…
– И как же вам это удалось?
– Мне Никита Звонарёв помог. Он на машине разбился насмерть, но всё равно мы с ним общаемся.
– А как вы это делаете?
– Просто. Он ко мне приходит, столько всего рассказывает, так интересно!
– Вы его видите?
– Нет, только чувствую. Кстати, давно его не было. А вообще, я на животных испытала, они тоже из тела выходят, когда умирают. <Далее рассказала в подробностях, как собственноручно лишала их жизни>.
– Алёна, когда вы порезались, чем всё закончилось?
– Мать с бабкой увидели и «скорую» вызвали. Не, на фиг, резаться – это отстой, всё равно кровь вся не вытечет. Я другое придумала!
– Алёна, а какие у вас отношения с родителями и бабушкой?
– Никакие… Достали, блин…
– Чем именно?
– Всем! Я так хочу, чтоб они все в ДТП попали, чтоб сразу в лепёшку…
– Алёна, вам нужно от всех отвлечься, отдохнуть…
– Чё, в психушку меня повезёте?
– Не в психушку, а…
– Да всё, всё, ладно! Я чё, против, что ли? Поехали, давайте распишусь, если надо.
Не знаю, вправду ли врач хирургического отделения напрямую заявил Алёне о намерении перевести её в психбольницу. Но если так, то он поступил, мягко сказать, непрофессионально. Да и себе чуть было топор на ногу не уронил. Ведь легко можно представить последствия, если бы Алёна, убежав из отделения, всё-таки свела счёты с жизнью.
Что же касается диагноза, выставил я «Диссоциативное расстройство с незавершённой с***дальной попыткой». Напомню, в прошлом очерке рассказывал, что ранее такое заболевание называлось «истерический невроз». Алёна вела себя инфантильно, незрело, словно девочка-подросток. Её рассказ о «выходе из тела» не свидетельствует об обманах восприятия. Думаю, что это были бредоподобные фантазии. Ничего похожего на болезни шизофренического спектра я не углядел. Однако сей факт не даёт повода назвать состояние Алёны ерундой. Лечение ей предстоит сложное, но будем надеяться на положительный результат.
Далее поехали на психоз у женщины пятидесяти пяти лет. Знакома она нам, правда, давненько у неё не были. Болеет давным-давно, шизофрения на органически неблагоприятной почве – дело нешуточное.
У подъезда нас встретил брат больной, постоянно с ней проживающий. Казалось бы, близкий родственник ухаживает, является для неё опорой. Но вот так, да не так. Запойный он. Когда трезвый, всё идёт хорошо, но как только начнутся у него критические дни, хоть святых выноси. Сестра терпеть не может его пьяного, а тот на компромисс не идёт, вот и происходят между ними настоящие битвы. К счастью, в этот раз он был трезв и вполне разумен.
– Что случилось? – спросил я.
– У неё вообще башню сорвало! Злится, ругается, все стены крестами изрисовала.
– В диспансер ходит?
– Давно там не была, уж год, наверно.
– А что же вы её не контролируете?
– Что толку-то? Всё равно дура дурой, уж не вылечишь.
– Сейчас она одна?
– Да, я запер её.
Больная, полная, рыхлая, с одутловатым лицом, сидела на диване, издавая рычание.
– Вот так, рёбра вырвать негодяю… – монотонно говорила, не выражая эмоций. – За что убили, за что угнали… <Нецензурные оскорбления>.
– Здравствуйте, Алла Александровна! С кем вы беседуете?
– <Половой член>! – звонко и с даже с ноткой торжественности заявила она. – Как придёт, так и уйдёт…
– Ну да, и такое возможно, – дипломатично ответил я. – Алла Александровна, как вы себя чувствуете?
– Ничего, воздух-то быстро выйдет. Потом начнут стирать, а юбку не наденут, <нецензурное оскорбление>. Я вот сейчас отрежу всё к … матери, чтоб с трёх сторон не подходили. Кровь просто так не потечёт.
– Алла Александровна, а кто мы такие?
– <Члены и гомосексуалисты>…
– А вот с <гомосексуалистами> мы не согласны. Даже обидно стало, – сказал фельдшер Герман.
– Ладно, Алла Александровна, поехали в любимую больничку.
Это обращение она оставила без внимания, но, когда мои парни аккуратно её подняли, пошла без сопротивления.
Комментировать тут особо нечего. Болезнь, пущенная на самотёк, разрушила психику Аллы Александровны. Теперь уже не суждено ей вернуться к прежней нормальной жизни. Если бы вовремя и как положено лечилась, тогда бы… Но в психиатрии, как и в истории, нет сослагательных наклонений. Грош цена всяким «если бы да кабы»…
В этот раз на обед нас пригласили вовремя. Бригад на «скорой» было много и это, конечно же, радовало. Всё мы успели без суеты и спешки, не только поели, но и вздремнули неплохо.
Вызов, поступивший от МЧС, был для нашей бригады необычным: женщина восьмидесяти пяти лет, заблудившаяся в лесу, дезориентирована, не может идти.
По указанным координатам, мы приехали на грунтовую дорогу, шедшую вдоль леса. На месте, возле припаркованных автомобилей, стояли сотрудники МЧС, добровольцы известного негосударственного поискового отряда, а особнячком – родственники потеряшки.
– Всех приветствую! Ну что, где бабушка? Куда вы её дели? – спросил я.
– Ща вынесут, – флегматично ответил один из эмчеэсников. – Она в болото забралась, еле нашли.
– За грибами, что ли, ходила?
– Ну да.
– Хм, в таком-то возрасте, в одиночку… Обалдеть можно.
– Она всю жизнь в эти места ходит. Раньше никогда не плутала, – сказала немолодая, но весьма энергичная женщина. – А сегодня не знаю, что случилось.
– Вы ей кем приходитесь?
– Дочь.
– Долго ли она плутала?
– Ушла часов в восемь, без телефона. Хотела через два часа вернуться, а всё нет и нет. Пришлось всех вызывать. Сын этот лес хорошо знает, пошёл со спасателями. Позвонил, сказал, что нашли, идти не может, на носилках несут.
И вот, появилась наконец долгожданная процессия. Бабушку переложили с плащевых носилок на заранее подготовленные наши и загрузили в машину. Признаться, я ожидал увидеть измождённую, слабенькую, чуть живую старушку. Однако реальность оказалась другой. Бабушка, несмотря на возраст и усталость, пребывала во вполне боевом настрое.
– А где моя корзинка-то? – первым делом спросила она.
– Да погодите, найдётся, – ответил я.
– Нечего годить! Я видела, её парень нёс. Идите найдите её, а то утащит и с концами!
К счастью, Виталий быстро нашёл и принёс эту чёртову корзину. Грибы, в основном переросшие белые и подосиновики, являли собой отвратное зрелище.
– Вы посмотрите, что там творится! – обратился я к владелице. – Червяки стадами ползают! Надо выбросить!
– Как это «выбросить»? Вы уж совсем, что ли, чокнулись? – возмутилась она. – В солёной воде замочу, промою и никаких червяков не будет! Ведь надо же такую глупость сказать: «Выбросить»!
– Всё, ладно, никто ничего не выбросит. Лучше скажите, как вы себя чувствуете?
– Да сейчас вроде ничего, только сильно устала.
– Ничего не болит?
– Нет.
И действительно, всё сказанное бабушкой получило объективное подтверждение. Давление незначительно повышено, на ЭКГ ничего ужасного, сатурация замечательная.
– А идти сможете? – задал я вопрос на засыпку.
– Ну конечно, я отдохнула немножко и всё хорошо. А вы не можете меня домой увезти? Тут рядышком, деревню прямо отсюда видно.
– Хорошо, увезём.
Бабушка несказанно удивила нас своей крепостью и бодростью духа. Молодые крепкие мужчины, выносившие её из леса, никак не могли вернуться в надлежащую форму. А она этак резвенько вышла из машины, унося с собой корзину.
Что ж, всё это безусловно хорошо, но здоровье не вечный двигатель, тем более в преклонном возрасте. Случиться может всякое, причём абсолютно непредсказуемо. Движение – это жизнь, но совершенно необязательно двигаться лишь в лесных дебрях, болотах и прочей экстремальщине.
Освободившись, поехали на рвоту с кровью у мужчины шестидесяти пяти лет. Ожидал он нас в автомобиле на одном из центральных проспектов.
Возле старенькой иномарки нас встречали две заплаканных перепуганных женщины.
– Он наверно умер! – сказала та, которая постарше и разрыдалась.
– Ольга Николаевна, ну всё, всё, тише, – успокаивала её женщина средних лет.
Мужчина полулежал на заднем сиденье, а его лицо и всё вокруг было густо перепачкано кровью. Он напоминал мёртвого, но едва ощутимый пульс на сонной артерии говорил, что жизнь из него совсем не ушла.
Мы быстренько вытащили пациента из машины, благо он был лёгким. Виталий стал устанавливать кубитальный катетер, Герман – мерить давление. И тут наступила остановка. Реанимацию начали немедленно, однако чуда не случилось. Слишком большая кровопотеря не оставила никаких шансов на спасение.
Новоявленная вдова всё поняла и тихо, без криков, расплакалась. Подождав, пока схлынут эмоции, я обратился к ней с вопросом:
– Расскажите, пожалуйста, чем он болел?
– Я не знаю, он выпивал очень сильно. А уж последние два месяца вообще караул… К врачам не ходил, не обследовался. Вчера немножко выпил, сильно мучился, а ночью рвота началась какой-то чернотой.
– А куда вы ехали?
– К наркологу, я чувствовала, что сам он не выходится. Уговорила его и Иру, соседку попросила увезти. А по дороге вдруг кровью стало рвать, прямо как фонтан! Скажите, это что такое?
– Скорей всего – последствия цирроза печени. Профузное кровотечение.
– Да вроде у него ничего не болело.
– Так печень и не может болеть, в ней нет болевых рецепторов.
От нас ничего больше не требовалось. Накрыли тело одноразовой простынкой, дождались приезда полиции и отчалили.
Печального финала можно было избежать, ну или хотя бы отодвинуть его подальше. Однако покойный на собственное здоровье, простите, болт забил, а супруга видимо думала, что всё сразу пройдёт, как только он бросит пить. Тем временем, циррозу ничто не мешало губить печень. Ночью возникло желудочно-кишечное кровотечение, с которым организм худо-бедно справился. Контрольным же выстрелом стало массивное кровотечение из варикозно расширенных вен пищевода. Да, вот такое может быть последствие неправильно расставленных приоритетов.
Дальше нас срочно направили дежурить на пожаре. Хороший вызов, разумеется, если обойдётся без пострадавших.
Из окна третьего этажа «хрущёвки» валил густой дымище. Обстановка вокруг была привычной, виденной миллион раз. Пожарные выполняли боевое развёртывание, а многочисленные зрители увлечённо созерцали дармовое шоу.
Только вышли из машины, как к нам обратился обрюзгший небритый мужичонка:
– Во, видите, что натворили, <оскорбление по национальному признаку>!
– А что они тут делали? – поинтересовался Герман.
– Квартиру купили, недавно заселились. Трое детей, <нецензурное восклицание>, плодятся как <…>!
– Ну так не специально же подожгли?
– А <фиг> их знает!
Стоявшая рядом женщина не выдержала:
– Да хватит уже! Что ты дурь несёшь? Можно подумать у русских пожаров не бывает!
– Ну-ну, давай защищай! Вот сожгут тебя заживо, посмотрим, как запоёшь! – ответил мужичонка и быстренько испарился.
Не стану развивать эту тему, обозначу лишь собственную позицию, которая очень проста. Покорное терпение и абсолютную толерантность я не проповедую. Претензии нужно предъявлять конкретным людям за конкретные недостойные поступки. А обвинять кого-то лишь в том, что у него другая национальность, не только противоправно, но и попросту низко, не по-человечески.
Вот на этом и закончилась моя смена. На следующий день, как и положено, отправился в лес. Грибов – видимо-невидимо, аж глаза разбегаются! Ни в одном суперпупергипермаркете нет такого шикарного ассортимента. Корзину набрал быстро, после чего, достав из вещмешка складное ведро, и его наполнил. Вернулся с чувством глубокого удовлетворения, но супруга встретила мою радость не разделила:
– Юра, ну я же тебя просила столько не набирать! Ведь сто раз повторяла, а ты ничего не понимаешь!
– Ира, мне сто раз повторять не надо. Мне и с первого раза пофиг!
– Ну и всё, значит тогда сам всё делай. Вари, суши, да хоть варенье вари!
И нисколько я не расстроился. Для меня лучшей психотерапией является сортировка грибов. Одно сплошное удовольствие делать это не спеша, без суеты, думая о чём-то приятном. Даже лёгкая эйфория возникает. А супруга моя отходчивая, заготовки сама сделала.
Все имена и фамилии изменены