Продолжение темы, начатой тут.
Есть такой контингент людей, которые чрезмерно зациклены на победах. Некоторые причины этого явления я уже разобрал в предыдущей статье; в этой считаю необходимым добавить ещё кое-что.
Победы для некоторых важны потому, что победить помимо всего прочего означает почувствовать свою важность. Почувствовать от этого удовлетворение, что-то заставить понимать других, и получить какое-то удовлетворение ещё и от этого. И без этих чувств для некоторых жизнь просто неинтересна. Причины этого могут быть разные, но одна из них в том, что кто-то специализируется на созидании, а кто-то на разрушении. И тем, кому дано создавать что-то такое, чего другие не могут, уже не нужно чего-то ещё, чтобы чувствовать свою важность. А вот тем, кому не дано созидать, но способности разрушать даны, им остаётся чувствовать себя важным только при помощи них.
Такие обычно не считают самым важным уметь что-то созидать; для них самое главное уметь захватить то, что создают другие. И тогда они чувствуют себя самым высшим звеном эволюционной цепи. Ну а все остальные для них так – градация нижестоящих, нужных лишь для того, чтобы эти решали, кого как использовать.
Ещё некоторым очень интересен момент навязывания своей воли противнику. «Я сказал, ты будешь повержен – и ты будешь повержен!», и вот очень важно им поставить свою ногу на чью-то грудь. Им важен момент, когда их воля заставляет противника прогибаться или падать. Нравится видеть, как они заставляют его понимать, что всё будет не так, как он планировал, а так, как планировали они, и принимать это независимо от того, нравится это ему или нет. И смотреть, как он будет заставлять себя принимать то, что не принимать не получится. И вот этот момент переламывания чужой воли им доставляет им такое удовлетворение, которого многим другим просто не понять.
Для некоторых жизнь – это вечный бой, а когда кто-то каким-то делом постоянно занимается, для него и составляющие этого дела начинают сами по себе приносить удовлетворение. Например, если поймавшая мышку кошка выпускает её и снова ловит, то она это делает потому, что ей просто сам момент ловли доставляет такое удовольствие, что ей хочется испытать его снова и снова. И охота ради пропитания превращается в охоту ради охоты. И если хорёк, забравшись в курятник, готов передушить всех кур (при том, что утащить он может максимум одну), то делает он это потому, что ему просто сам процесс финала успешной «охоты» доставляет отдельное удовлетворение. И добыча для него в данном случае просто расходный материал, который нужен не для поддержания своей жизни, а для удовлетворения своей потребности. И с этой потребностью он прёт по жизни со всеми из неё вытекающими манерами, и несёт такой ущерб, которого могло бы и не быть, если бы у него просто не было таких потребностей.
Аналогично этому и некоторым людям нужны победы ради побед, и войны ради войн, и они живут для того, что в мире были войны, и все из них вытекающие проблемы, если бы их самих с такими потребностями не было. Такой деятель, как наркоман, которому нужна доза, и который готов на преступление ради неё. И которому плевать на остальное и остальных; главное получить то, что он хочет получить поскорее.
Ещё особую важность для агрессивных людей победы имеют так же потому, что для них это единственный способ уйти от ответственности за то, что они делают. Потому, что победителей не судят. И если они победят, то они сами смогут судить всех своим судом, и вешать на побеждённых всё, что выгодно на них повесить. Надо только победить. Но вот если проиграть, то тогда вдвойне плохо: будет и горечь поражения, и суд противников, на котором им на определённые обвинения может оказаться просто нечего ответить.Поэтому слово «победа» у них имеет такое значение, которое у более мирных и не имеет.
У некоторых это слово имеет чуть ли не сакральный смысл, и на это слово они делают особый нажим. «Победу, победу, только победу!» – это они повторяют, как мантру. Потому, что живут по праву сильного. А у живущих по праву сильного кто сильнее, тот и прав (других видов правоты они не понимают и понимать не спешат). И потому победа у них одновременно и выгода, и правда, и смысл жизни, и единственный мост над пропастью. Поэтому они очень ненавидят тех, кто не желает им победы, любят натягивать на свои интересы слова «Родина» и «патриотизм», и кричать, что кто не желает победы такой родине, тот предатель и враг (называется милитаризм).
Проблема милитаристов в том, что они не любят сидеть и ждать, когда на них нападёт тот, кого наконец-то можно будет победить и удовлетворить все свои потребности. Потому, что побед им нужно столько, сколько они сами хотят, а не столько, на сколько им дадут возможность поиметь. Поэтому нападать самим для них в норме вещей, единственное только, что не всегда это удобно делать без оправдания, так что оправдание иногда всё же нужно, и иногда совсем не дешёвое, а самое что ни на есть по возможности максимально профессионально состряпанное.
По сути все оправдания милитаристов есть ни что иное, как программы, рассчитанные на разворот мозгов задом наперёд, в результате чего должно поменяться местами понятия чёрного и белого, правды и лжи, добра и зла, и всего остального, что им надо будет. И в рамках их идеологии они нападают первыми, они ведут бой на чужой территории, они сражаются с конкретной целью – взять то, что раньше им не принадлежало, но виноваты не они. Виноват противник, потому, что… и дальше начинается эквилибристика смысловых спекуляций и подмен понятий, в результате которой у человека начинается кружиться голова, и в конечном итоге причины и следствия меняются местами, и он приходит к выводу, что они всё-таки правы.
С этой программой они ломятся в чужие головы, пытаясь заставить мыслить других на заданный для всех стандарт. Ломятся принудительно и отказа от её принятия не терпят. И никакого права человека иметь своё мнение они не признают. «Я сказал, ты будешь думать так, как мне надо – и ты будешь так думать!». И другие должны жить теми принципами, какими они укажут, и служить их целям там, куда они их отправят. А подавление воли оппонентов на этом фронте им так же приносит соответствующее удовлетворение.
Никаких адекватных правил доказательств они не признают: для них главное аргументы – насилие и террор. Что вполне естественно, т.к. у выбравших право сильного, никаких иных конечных аргументов, кроме силы, быть не может. И никаких свобод личности, свободы слова, свободомыслия – в отношение этих понятий они просто брызжут презрением и ненавистью. И используют всё, что только можно, для того, чтобы смешать эти понятия с грязью, и приучить всех тоже их презирать. И как они нападают на внешних врагов, так они нападают и на внутренних – тех, кто против то, чтобы быть бесправным и слепым орудием их дела. Называется словом «фашизм» в самом его расхожем и часто употребимом значении (не изначальном, но самом актуальном – для тех, кому нужно обозначить явление, которое нельзя допускать).
Своих фашистам не жалко – нежелающие принимать программу для них и не свои даже, а какой-то мусор, который надо «вычистить» из их «бедной многострадальной Родины». Короче, права на своё (и адекватное) мнение у человека в фашисткой системе нет. Как и нет права, собственно, быть человеком – он должен быть или «перевоспитан» в слепое и безвольное орудие осуществления их воли, или попросту раздавлен системой. Максимум, что у него может быть – это возможность сбежать (если успеет), и уже из другого места выражать своё несогласие (называется у фашистов «предатель Родины», потому, что для фашистов «Родиной» принципиально может только то, что они диктуют, и права ни на какую другую «Родину» на этом месте у живущего там же человека просто нет).
По мере трансформации Родины человека в то, что называют «Родиной» фашисты, нарастает пропаганда победомании. Обрабатываемая ей годами в режиме нон-стоп целевая аудитория должна просто всосать рвение к победам и регулярной в них потребности. Человек должен просто места себя не находить, пока он не поучаствовал в какой-либо победе во славу родине. Победомания – это идеология фашизма, и к моменту начала фашистами своих завоеваний все должны её принять.
Когда же фашисты начинают свои войны, то первую свою победу они празднуют уже тогда, когда выступают в поход. Потому, что они навязали свою волю на жизнь общества, разогнали и раздавили всю оппозицию, и теперь их принципы восторжествовали. И уже ничто не мешает им развернуться в своей деятельности полноценно, и использовать для этого всех, кого взяли под контроль. Поэтому начало войны у них всегда особо торжественное.
Торжественным начало войны у фашистов так же может быть ещё и потому, что им очень важно чувство собственного превосходства. И, чтобы иметь больше шансов победить, нужно быть максимально решительно настроенным на победу. Поэтому «Победа, только победа!», и ни о чём другом и думать нельзя. И чем больше вера в победу, тем сильнее подогревается чувство собственного превосходства. А чем приятнее гордыне, тем больше искушение верить в победу ещё сильнее. Поэтому частое переоценивание себя для фашистов вполне естественно, и как результат – последующая расплата за недооценивание противника, который оказывается более сильным, чем его считали.
Проблема фашистов в том, что, когда они одурманенные неадекватным чувством собственного превосходства делают вещи, о которых потом будут жалеть, объяснять им это в тот момент, пока это ещё можно остановить, просто бесполезно. Это всё равно, что пьяному объяснять, что он пьян, в тот момент, когда его потянуло на подвиги, и ему море по колено. Всё равно что говорить ему, что он пьян, когда его потянуло на бычку, и он ревёт «Я прав!» Всё равно что наркоману объяснять, что наркотики – это смерть, в тот момент, когда он перебил ломку дозой, и наконец-то в долгожданной «нирване». Зависимость от побед несёт в себе вполне конкретные особенности, и эти особенности чреваты вполне конкретными последствиями.
Когда победозависимые напарываются на противника, который оказывается сильнее, чем они воображали, они начинают получать от него соответствующие контрудары. И если эти удары они оказываются не в состоянии держать, то в конечном итоге будут вынуждены подать назад. По сути все контрудары будут совокупностью той силы, которая заставит их сначала умерять свои аппетиты (временно, как они будут поначалу думать), потом понимать, что про них надо вообще забыть навсегда, а потом отдавать то, что они уже поглотили, и расплачиваться по полной. Последнее будет особенно трудно, но эта сила будет бить так, что не будет оставлять выбора, и им придётся заставлять себя принимать её условия.
Чем больше победозависимые позволили себе в отношении противника, тем сильнее будет расплата, а значит, тем больнее удары, и тем больше придётся заставлять себя подстраиваться под обстоятельства, которые будут совсем не такими, которые требует раздутая победоманией гордыня. И чем дольше вопреки своей воле они будут вынуждены держать свою победоманию на голодном пайке, тем больше она будет сохнуть и сокращаться. Это будет воля противника, которая переламывает их волю, и заставляет перестать хотеть то, что они хотят, и начать перестраиваться под то, что требует он.
Продолжением воли противника будет так же воздействие ударами, которые заставят их жалеть о том, что они всё это начали. Искать причины, и в конечном итоге проклинать то, что ими двигало. И чем упорнее определённых вещей они не захотят понимать сразу, тем больнее им в конечном иге придётся получить, чтобы начать понимать то, пониманию чего они сопротивлялись. И тем поучительнее им потом придётся понимать, что зря они упорствовали в непонимании, и проклинать то, что заставляло их упорствовать.
Всё это будет, с одной стороны неизбежным явлением, а с другой вынужденным и возможным только в данных обстоятельствах. И когда они, в своём отступлении, переходящим в бегство, повернутся наконец, лицами к тем, чьи права и свободы они топтали, когда строили свой фашизм, на них будет написано «А мы только так понимаем, что зря всё это начали – по другому мы понимать не хотим…» Из чего будет вполне естественная реакция: «Ну так кто же виноват, что по-другому вы никак не хотите?»
Следует заметить, что жалеть победоманы будут в первую очередь не о том, что вообще выбрали этот путь, а о том, что сделали какие-то отдельные неправильные шаги на нём. Недооценили противника, недостаточно подготовились, надо быть в следующий раз более собранными, и т.п. И даже если они об этом будут жалеть очень сильно, это будет не то сожаление, которое нужно тем, чьи права и свободы они отняли. Чтобы появилось то самое, нужно будет ещё дополнительное приложение чужой воли, которое будет ломать их волю дальше. Которое, во-первых, их проучит так, чтоб думали, перед тем, как выбрать такой путь, а во-вторых, поставит в такие условия, в которых никакой реванш будет невозможен. И тогда, чтобы меньше мучиться от нереализуемых хотелок, они будут вынуждены свою победоманию соответствующим образом поумерить. И направить свой пыл в другую сторону – туда, где можно добиваться чего-то в жизни без того, чтобы делать в отношении других то, чего в отношении себя не потерпели бы.
Так же будет иметь место ещё одна особенность победозависимых. Аппетит приходит во время еды, и пока победозависимые побеждают, чем больше они побеждают, тем больше им ещё надо. И тем бескомпромиссннее они идут к цели, и тем меньше они предрасположены вести какие-либо переговоры. Но стоит им начать проигрывать, и проигрывать невыгодно и безнадёжно, как тут сразу выясняется, что они, оказывается, совсем другие. Им ничего особо и не надо, что они всегда хотели мира, и что произошедшее вообще какое-то недоразумение, которое очень кстати было бы забыть, и начать всё «с чистого листа». И что нужны переговоры чтобы, наконец, закончить войну, и начать жить в мире.
Мало кто из массы победозависимых готов биться до конца; большинство готово переобуваться на лету. И готово даже менять и внутреннюю политику, если это поможет переговорам. Готовы забыть о том, что надо прессовать всех инакомыслящих, и разрешить им выступать с критикой всякой агрессивности, только бы им самим всё забыли простили.
К сожалению для победоманов, может так статься, что (ну надо же) ничего забывать и прощать противник окажется не намерен. Его требование – только безоговорочная капитуляция (со всеми вытекающими для тех, кто является главными виновниками). И тогда начинаются новые эффекты победозависимости.
Когда победозависимые начинают отступать, они до самого конца они могут продолжать требовать от своих резидентов верить в победу. Противник может уже шагать по их земле, и их войска отступают всё быстрее и быстрее, у них уже может вообще не оставаться никаких сил, но за сомнение в победе у них на полном серьёзе назначена смертная казнь. И вот как хочешь, выворачивай себе мозги, но вбивай себе в голову требуемый ход мыслей, и вперёд с ней в бой за «Родину», которая тебе другой Родны не оставила.
Всем сохранившим остатки здравого смысла уже может быть понятно, что дальше сопротивляться бесполезно, и что единственная разумная мысль – это побыстрее капитулировать и сохранить как можно больше своих и своих соотечественников жизней. Но только не хозяину режима. Он запрещает доклады о ситуации на фронте с использованием слов, означающих проигрывание. Только слова, означающие продолжение борьбы, настрой на полноценное сопротивление, и веру в победу.
Смысл этой политики простой: если ты понимаешь, что всё уже потеряно, то ты опустишь руки и не захочешь дальше биться. А если у тебя будет вера – то ты ещё сделаешь попытку посопротивляться. И чем сильнее твоя вера, тем дольше ты (возможно) сумеешь создавать помеху противнику в его продвижении вперёд.
Просто хозяин хочет протянуть подольше. А все остальные должны умирать за то, чтобы своими жизнями оплатить ему ещё чуть-чуть времени. Дни, часы, минуты, а может, вообще ничего, но пытаться должны, И платить за это своими жизнями. Они же ничего не значат для главного победозависимого. Так что выворачивай себе мозги, отшибай наглухо понимать то, что тебе понимать не полагается, и вперёд умирать за того, кто лишил тебя прав на всё остальное.
Так что победозависимость, как и некоторые другие зависимости, очень крепко держится за тех, кто на них дал себя подсадить, и за просто так свою хватку не отпускает.