Прасковья Фёдоровна достала из кармана маленькую фотографию сына, заботливо запечатанную в целлофан. В цифровую эру невозможно исчезнуть так, чтобы от тебя не осталось совсем ничего. Вот и Василий сохранился на сотнях, если не тысячах снимков, видео, групповых фото. То он на свадьбе, то на дне рожденья, то дочку забирает из роддома. И везде — весёлый, улыбка до ушей, и ничто его не расстраивает по-настоящему.
Но Фёдоровне всего ближе его маленькая фотография, которая сохранилась после учёбы. «Вася не просто моряк, а дипломированный специалист» — говорила в таких случаях она, и гордость наполняла её душу. Тогда её сыну и другим абитуриентам велено было принести ровно три снимка — три на четыре сантиметра. Почему именно такая цифра, почему три, она уже и не помнила. В ателье сделали четыре фотографии — это стандарт.
Три сын отдал в деканат, а одну Вася оставил маме — вдруг пригодится. И ей эта мелочь была милее всех подарков, что он сделал. А сын был благодарным: купил ей комбайн для мяса, кофемолку, подушку от ревматизма и циркониевый браслет. Деньги ей давал. Не сын, а золото, говорила Фёдоровна своим подругам.
— Мама, так мы в суд подаём или как? — нетерпеливо спрашивала Татьяна, сноха.
И где он только такую цацу себе нашёл! Когда Вася впервые привёл в дом будущую жену, она Прасковье сразу не понравилась. Нос морщила, будто ей запах щей из кислой капусты не понравился. А Фёдоровна в тот день наварила огромную кастрюлю — не на роту, конечно, но на отделение бы точно хватило. Они так всегда делали: готовили на целую неделю, чтобы потом не думать. Таня не такая: она готовит по чуть-чуть. Приготовила и съела. С такой матерью Мишка точно не раздобреет.
— Мама, чего молчим? — не унималась сноха. — Вы что же, на что-то ещё надеетесь? Где мы жить будем, мама?
На этих словах Фёдоровна обычно начинала плакать, но про себя. Никто не слышал всхлипов, не видел слёз. Со стороны казалось, что она просто смотрит в пустоту, но внутри бушевал огонь. «Быстро же она сдалась, — думала в такие моменты Прасковья. — А я ведь ему говорила…»
Впрочем, как минимум одно доброе дело Таня сделала, да ещё какое! Подарила ей такого внука, что все соседи завидовали. Мишка в свои четыре года уже хорошо разговаривал, знал все буковки и умел считать до десяти. Если бы не он, Фёдоровна давным-давно сошла бы с ума. А ещё — Миша ценил её простую кухню: щи на квашеной капусте, домашние котлетки, блины с палец толщиной и другие кулинарные изыски.
— Мама… — не унималась Татьяна.
— Никакая я тебе не мать! — прокричала Прасковья грубо. — Не мать я тебе, заруби на носу.
Почему сноха с ней так невежлива? Ведь могла бы, как в день знакомства, называть на «вы». Ах да, она ведь сама предложила перейти на «ты». Разве можно иначе с будущей женой сына и будущей матерью внуков? Наверно, Фёдоровна слишком строга к своей снохе. Таню ведь тоже можно понять. Прасковья только со своей колокольни смотрит на их ситуацию. Татьяне, должно быть, тоже тяжело. Но всё же, это не повод называть её «мамой».
— Просто ответь мне на вопрос, — в который раз просила Таня. — Мы вместе должны обращаться. Я хочу, чтобы всё было по закону.
По закону! Она ведь юрист, хорошо знает всё это крючкотворство. Вот Вася — человек простой: и ремонт сам делал, и машину перебирал в гараже. Будь Мишка чуть постарше, он бы уже начал приобщаться к мужским профессиям. Тем более, к ним он проявлял интерес. Всё время ходил по дому с игрушечной отвёрткой и молоточком и искал, что починить. Даже у неё спрашивал.
— Танечка, душа моя… — вдруг сказала Прасковья совсем другим тоном. — Ну давай подождём ещё немножко. Как так можно — живого человека?
— Куда уже ждать? — ответила Таня, и её лицо перекосило. — Я уже целый год жду! Жить-то мне как-то надо. И внуку вашему, между прочим, тоже.
В такие моменты Фёдоровна пристально всматривалась в лицо Мишки. И успокаивалась: нет, это точно родной внук. Тот же лоб, тот же нос и глаза. А самое главное — улыбка. Она ещё помнила, как Василий улыбался в таком же возрасте. Похожи, как братья-близнецы, только с разницей в тридцать лет. А то, когда Таня начинала заводить этот разговор — «как ей жить», в душу Прасковьи сразу закрадывались сомнения.
— А что, присмотрела уже кого? — строго спрашивала Фёдоровна и сама отвечала, не дожидаясь ответа. — Ежели присмотрела, то в дом не води. Нечего Михаилу Васильевичу такое видеть.
Тут уже был черёд Татьяны обижаться. Она, жена моряка, привыкла к долгим командировкам мужа. Океан — дело такое: тут погрешности измеряются не минутами, а неделями. И небольшой поход на месяц вполне может обернуться полугодовым отсутствием. Она всегда считала дни до их встречи и никогда не давала даже малейшего повода усомниться в собственной верности. Но теперь – дело совсем другое. И кому, как не жене, это понимать?
— Хватит, я устала, — говорила Татьяна. — От этих склок устала, от обвинений. Мне от вас лично ничего не надо. У меня всё хорошо получается.
— А Мишку смотреть? — перебивала Прасковья.
— За это — спасибо. Но я бы и сама справилась.
«Справилась бы она, конечно! — думала Фёдоровна. — Сама — щи не сварит, свечку не поставит». Ребёнок — это тяжкий труд. Всему она её научила, даже пеленать правильно и укачивать малыша. Ведь поначалу у них неплохо складывались отношения. И Прасковья действительно терпела, когда Таня называла её мамой. Но вот — не выдержали очередного испытания, разругались в пух и прах.
— Вот ты кричишь, — снова пыталась атаковать Прасковья, — а Мишка-то всё слышит. Слышит и запоминает.
— Не только я кричу, — отвечала Татьяна. — Вот мы уже тут полчаса стоим, время тратим. А на мой вопрос вы так и не ответили.
Перешла на «вы». Фёдоровну это резануло, как нож. Всего одно мгновение, и они станут чужими людьми. Ей-то что? Найдёт себе нового мужика, может, нарожает и ему ребятишек. Будет другую женщину мамой называть. А что останется ей, Прасковье? Только Мишка. Василий ведь у неё — единственный ребёнок. Хотела она второго, да не судьба. За Васей она всегда — на край света, как жена декабриста. Только не жена, а мать.
— Я, между прочим… — сказала Татьяна, подпирая бока. Но в этот момент вбежал мальчишка, и они замерли.
— Мама, баба! — закричал Миша. — Письмо, письмо!
— Где ты его нашёл? — спросила Таня. Она взяла в руки конверт, на котором почему-то не было никаких надписей, кроме их адреса.
— Под дверью.
В любых государственных учреждениях Фёдоровна чувствовала себя неудобно. Она ступала по паркету и боялась его повредить. Смотрела на роскошную отделку стен и потолков, дорогую мебель – и ощущала себя, как бедный родственник в гостях у богатого дядюшки. Правда, сегодня её встречали приветливо и говорили с ней так, будто что—то должны. Но она часто смотрела сериалы и помнила, как в одном фильме таким же тоном разговаривали с тяжело больным мальчиком. И всё ему обещали.
— Жалко, что только мама приехала, — говорила большая начальница. – Нам бы и жену, конечно. Но мы, матери, друг друга легко поймём и найдём общий язык.
Ехать пришлось далеко – в областной центр, неблизкий свет. И причину почему—то никто не называл, только говорили, что это связано с сыном. Хотя работники пытались её задобрить, расположить, Прасковья чувствовала себя неуютно. Все эти высокие потолки, люстры из хрусталя – это не её. Неловко и страшно на душе.
Как будто именно Фёдоровна могла сделать нечто такое, от чего дорогой паркет пошёл бы трещинами. Или люстра рухнула. Женщина ничего не понимала: ни этот заискивающий тон, ни суть разговора. Её принимала начальница какого—то управления – Прасковья не запомнила ни должность, ни имя. Посадила прямо возле себя за длинный—длинный стол, вкрадчиво что—то объясняла и поддерживала за руку.
— Как это так – в заложниках держат? – вопрошала Прасковья. – Как это – похитили?
Женщина в красном пиджаке только пожала плечами. У Фёдоровны в голове всё перемешалось. Она знала только, что её сын в море, что он работает на какую—то африканскую компанию. Это не круиз, не лёгкая прогулка, а тяжёлый труд. Василий – ценный специалист, он умеет починить мотор огромного дизельного судна в самых тяжёлых условиях. Как он мог попасть в заложники?
Начальница в буквальном смысле слова пыталась подсластить пилюлю. Поставила перед ней чашку чая, тарелку с конфетами и печеньем. Но от страшных новостей о сыне кусок в горло не лез. Крепкая по характеру женщина никогда не показывала, что ей страшно или больно. Но тут – совсем другое дело. Будто от старушки что—то скрывают.
— А нам—то что делать? – спросила Фёдоровна.
— Всё, что мы можем – это набраться терпения, — ответила женщина. – Над спасением вашего сына работает целая команда специалистов. Если его кто—то и может посодействовать, то только они.
— А как им позвонить—то? – снова спросила Прасковья. – Специалистам этим.
— К сожалению, я не могу сказать, — вздохнула женщина. – Вообще—то это секрет, я давала подписку. У меня могут быть проблемы. И так уже лишнего наговорила, как мать матери.
Накануне звонок застал врасплох всю семью. Шёл пятый месяц Васиного рейса, и он уже должен был возвращаться. Океан – стихия: даже опытные моряки не говорят категорично день окончания пути. Потом ведь ещё нужно попасть на самолёт, прилететь в Москву, а оттуда – в их дальние дали.
Поэтому когда позвонили из высокого кабинета, ни она, ни Таня не отнеслись к этому слишком серьёзно. Подумаешь, предлагают приехать в администрацию. Сноха пошла забирать ребёнка из садика, а она, Прасковья – поехала на встречу к чиновнице. Правда, после слов женщины в красивом пиджаке вопросов осталось больше, нежели ответов. Вот уже месяц от Василия не было ни звонка, ни сообщения.
В принципе, это не являлось чем—то невиданным. Море – стихия: корабли ломаются, теряются, а потом их долго ищут в открытой воде. Но Вася уже десять лет ходил в рейсы. И всегда возвращался целым и невредимым. Поэтому такая пропажа насторожила их, но не сильно испугала.
— А что хотят от них? – спросила Прасковья. К ней, наконец, вернулась способность думать.
— Известно чего – денег, — вздохнула женщина в красном пиджаке. – Все террористы хотят денег.
— Так давайте соберём, — предложила Фёдоровна. – Давайте клич кинем на весь мир.
— Нельзя, — ответила женщина. – Мы вас для чего вызвали? Чтобы вы не вздумали переводить какие—то деньги и уж тем более собирать. Чтобы вы тихонько сидели и ждали, когда ситуация разрешится. Мы не знаем наверняка, что им может навредить. Ситуация очень сложная, вы должны это понять.
— Значит, даже Андрюше Малахову нельзя написать? – спросила Фёдоровна.
— Ни в коем случае, — кивнула женщина. – Никакой огласки.
— Почему? – удивилась Прасковья.
— Я вам повторяю, — произнесла женщина тоном, не терпящим возражений. – Работают специалисты. Мешать им нельзя. Вам могут звонить, писать, требовать деньги. Просить об интервью. Не соглашайтесь. Ситуация очень серьёзная.
Когда Прасковья вернулась в родной городок, её застала отличная погода: весна пришла. Тут, возле моря, времена года сглажены. И после небольшого ненастья сразу же приходит тепло, а с ним – надежда. Но хорошая погода Прасковья не радовала. Она всё никак не могла поверить в реальность происходящего.
Получается, что её Василий, мореход с огромным стажем, попал в заложники. Где, почему, кто его похитил? Когда это произошло? По всей видимости, не больше месяца назад. Тогда они разговаривали через месенджер, всё было хорошо. А что она скажет снохе? А что – Мишке?
В тот вечер у неё с Таней произошла первая серьёзная ссора. Васина жена требовала максимальной огласки, всё порывалась записать ролики на свой дорогущий телефон, звонить на телеканалы. А Прасковья её отговаривала. На всю эту ругань смотрел внук и горько плакал. В какой—то момент они обе так разошлись, что совершенно не замечали мальчика.
— А я тебе говорю, Фёдоровна, что нужно срочно кричать, нужно бить во все колокола, — говорила Татьяна. – Иначе мужа моего не вытащат.
— Ну побойся ты бога! – отвечала Прасковья. – Сказано же, не мешать, никуда не звонить, на звонки не отвечать.
— У Мишки отца забирают, а ты так спокойно на это реагируешь! – не унималась сноха.
Именно тогда отношение к жене её сына начало меняться. А уж полгода ожидания измотало обеих. А самое главное – Таня начала намекать на то, что квартиру Василия нужно оставить. Мол, нечего ей тут жить, раз сынок пропал. Прасковья тоже финансово участвовала и в строительстве, и в ремонте, поэтому делала вид, что намёков не понимает.
— Они справятся, — убеждала Фёдоровна не то себя, не то свою сноху. – Вася знаешь, из каких передряг выходил? Они справятся.
Но Татьяна молчала. Она уже немного успокоилась и смотрела на своего сына – со страхом и надеждой.
Итак, письмо. Татьяна долго крутила его в руках, не решаясь открыть. Оно давало какую-то надежду, но ровно до тех пор, пока оставалось запечатанным. Стоит разорвать конверт, и сразу же магия исчезнет. Свекровь смотрела на неё, не пытаясь забрать письмо — как будто признавала за ней первоочередное право на новости. Зато Мишка был нетерпеливым: он не забыл, что у него есть папа, и каждый день ждал его возвращения.
— Мама, отклывай! — сказал он. — Это папа! Там есть масынка?
Малыш пошёл в отца — технику просто обожал. Таня со свекровью накупили ему машинок, которые можно было разбирать и собирать игрушечной отвёрткой. Ребёнок обожал крутить гайки и всё представлял, как будет с папой чинить настоящую машину. Миша не забыл, что из каждого рейса отец привозил ему множество игрушек — самых хороших, невиданных.
Таня открыла конверт. Увы, чуда не случилось. Вместо письма от мужа, вместо маленькой весточки о нём — иск из банка. Они купили квартиру в ипотеку, и платежами занимался Вася. Он сам бросал деньги на счёт, обычно с запасом. Но много месяцев назад деньги закончились. Ей уже звонили из банка и угрожали выселением.
— Просим взыскать сумму основного долга, проценты банка, юридические расходы, — прочитала она разочарованно. — Обратить взыскание на квартиру, выставив её на публичные торги.
— Надо платить! — сказала свекровь. — Ты же не хочешь, чтобы нас на улицу выставили?
Таня, конечно, не бог весть какая юристка, но серьёзность ситуации понимала хорошо. Если нет платежей, если банк теряет деньги, он обязательно захочет забрать квартиру. Ничто не остановит этот финансовый институт: ни плачущая вдова при живом муже, ни маленький ребёнок. Только взвешенная и аргументированная позиция могла на что-то повлиять.
Ей до последнего обещали, что их никуда не выселят, а банк не будет обращаться в суд. Об этом говорили и в банке, и в администрации. Видимо, передумали, или пришёл новый сотрудник — и всё по-своему сделал. Таня начала рыдать. Слёзы сотрясали её плечи, душили, она никак не могла остановиться.
— Дай почитать, — попросила свекровь.
Она взяла документы, принялась рассматривать их и даже узнавала знакомые буквы и слова. Но где ей понять смысл предложений! Для Фёдоровны было очевидно лишь то, что её хотят выставить на улицу. Она и сама чуть не зарыдала, как сноха: идти ей было совершенно некуда. Прасковья сдержалась, положила в сумку письмо и отправилась в администрацию.
В этот раз чиновники уже были не так приветливы. С того самого дня она заезжала сюда дважды, но чай с конфетами ей больше ни разу не предложили. Вот и сегодня начальница отдела к ней не спешила. Заставила ждать целый час, а потом — сама вышла в коридор. Фёдоровна заметила, что на той уже был другой пиджак: одна половина белая, вторая — чёрная. Как по ней, ничего красивого, но стоил он, скорее всего, немало.
— Никаких новостей, — ответила женщина. — Ничего обнадёживающего. Нам остаётся ждать.
— Вот, полюбуйтесь! — сказала Фёдоровна и показала женщине иск.
Та, вероятно, в законах разбиралась. Пока она читала, кивала головой, словно соглашаясь с банком. Прасковья всмотрелась в её лицо: меньше сорока лет на вид, ещё молодая совсем, а уже при такой должности. Наверно, продвигает, кто надо, или сама очень ценный специалист.
— Ну что ж, — сказала чиновница. — Ситуация сложная, но не критическая. Вы уже работаете с адвокатом?
— Если у меня денег нет на кредит, откуда на адвоката возьму? — спросила её Фёдоровна.
— Не надо отчаиваться, — произнесла женщина. — Ждите тут. Я сейчас копию сниму, попрошу наших юристов помочь. Думаю, есть какой-то выход.
«Что мне твои юристы? — думала Прасковья. — У меня дома одна такая сидит. Даже щи толком сварить не может». Чиновница испарилась за своей дверью, а Фёдоровне опять пришлось ждать. Теперь нужно идти в банк…
Было уже пять вечера, когда она вошла в помещение. Красиво так же, как в администрации, но немного скромнее. Здесь её приняли куда быстрее, и уже через десять минут она сидела напротив специалиста. Молоденькая девочка в белой рубашке и очках, очень красивая.
«Такую бы моему Ваське! — думала Прасковья и почему-то начала краснеть. — Это бы меня мамой называть не стала».
Девушка пробежала глазами по иску, что-то посмотрела у себя на компьютере. Потом взяла трубку и позвонила. Но говорила так тихо, что Фёдоровна не услышала ни единого слова, хотя сидела буквально в двух метрах. Потом девушка снова что-то проверила на компьютере — и перевела взгляд на посетительницу.
— Выход, разумеется, есть… — ответила она. — Но вам лучше пообщаться с моим руководством. Пожалуйста, поднимитесь в тридцать четвёртый кабинет на второй этаж.
Прасковья вздохнула и поднялась со стула. Ноги ныли от постоянных перемещений. Опять нужно идти, а ведь ей уже не восемнадцать. Детьми поздно обзавелась: что поделаешь? С другой стороны, сил в ней было — хоть отбавляй, особенно по утрам. Если надо, она и Мишку одна на ноги поставит.
Интересно ваше мнение, а лучшее поощрение — лайк и подписка))