В теперь уже далеком 1991 году я познакомилась на бардовском фестивале под Казанью с очень необычным и интересным человеком - Владимиром Неждановым - бардом, театральным режиссером и... проводником в тонкий невидимый мир. Из каждого события в нашей жизни тянутся ниточки дальнейших последующих событий. Порой таких неожиданных, какие мы бы и в самой большой своей фантазии предположить не могли. Это знакомство и было таким событием. В общем, читайте текст, написанный мною в 2012 году.
...Наша неразлучная троица - я, Светлана и Снежана, сидит у маленького костерка возле поставленной палатки. Света у нас - опытный заядлый турист-горник, ей что палатку, что костер - одной левой, играючи, и это несмотря на ее ангельско-кукольную внешность и тоненький, почти детский голосочек.
Сейчас гитара в руках у Светы. И вот она своим тоненьким хрустальным голоском выводит:
Снег над лагерем валит,
Гнет палатки в дугу.
Я в долгу перед Вами,
Словно в белом снегу.
Я все память листаю,
Завалясь на кровать,
Я в Москву улетаю,
Чтобы долг свой отдать...
…Погруженная в музыку, не сразу замечаю, что наше пение стало мощнее, объемнее, гуще… К трем трепетным девичьим голосам добавились голоса мужские. Достроили песню:
«…претендуя на имя и на Ваши права
Шли ко мне все иные имена и слова!
То трубил я охоту, то я путал следы,
То туман над болотом принимал за сады, принимал за сады, принимал за сады…
...То я строил квартиры – в которых не жил!
То владел я полмиром – в котором тужил!
От забот тех осталось – чемодан да рюкзак,
Книги, письма и жалость, что все вышло не так, что все вышло не так, что все вышло не так…»
Оглядываюсь и обнаруживаю, что у нашей крохотной горящей точечки на лесной поляне собралось уже человек пятнадцать-двадцать. Люди подходят, приносят с собой полешки для костра, пенки, кто-то принес гитару и тихонечко, деликатно, состраивает ее с нашей гитарой.
Она переходит в руки к Снежке. Снежана выполняет академическую посадку на высоком пеньке и берет первый мудреный септ-аккорд. Я уже знаю, что мы будем с ней петь. Снежные ассоциации продолжаются… За Визбором последует Берковский, написавший изумительную песню на стихи Юнны Мориц:
Снега выпадают, и денно, и нощно,
Стремятся на землю, дома огибая.
По городу бродят – и денно, и нощно -
Та черная птица, и та голубая….
Две птицы скитаются в зарослях белых,
Высокие горла в снегу выгибая,
Сбежали и бродят - ах, в кои-то веки –
Я черная птица, и ты – голубая…
Качаются лампочки сторожевые,
Качаются дворники, снег выгребая,-
Молчащие, беглые, полуживые –
Я черная птица… И ты – голубая…
Песня живет над костром, совершенно отдельно от губ, из которых она только что выпорхнула… И ничего больше нет вокруг – только две беглые птицы, черная и голубая: грусть и мечта, выпущенные из души на свободу в чужом городе, заметаемом снегопадом...
А потом, когда отзвучит и замрет последний аккорд, мы услышим голос незнакомца:
- Разрешите мне спеть у вашего костра?
Из темноты выступает лицо немолодого уже человека. Первое, что бросается в глаза, - высокий оголенный лоб, переходящий в такой же оголенный затылок. Жидкие волосы начинают свой рост примерно на полпути от затылка к шее, и там, на шее, располагаются в живописной небрежности. Блики костра выявляют благородную лепку лица: точно очерченный подбородок, красиво прорисованные губы и скулы… На вид незнакомцу лет сорок. За ним подтягивается «свита» - человек пять-шесть восторженных почитателей его таланта.
- Пожалуйста, присоединяйтесь! – Я говорю эти слова с радушной улыбкой. Гитару незнакомцу передавать не нужно: он только что снял с плеча жесткий профессиональный кофр и достал из него роскошную гитару-двенадцатиструнку.
«Ничего себе, присоединяйтесь, - удивленно шепчет за моим плечом какой-то юноша. Да вы хоть знаете, кто это такой?! Это ведь сам Владимир Нежданов! Он вообще не поет у чужих костров, это же маэстро. Он к сцене шел, ему скоро авторские сорок пять минут отрабатывать, после концерта-открытия фестиваля. А тут услышал вас – и задержался».
Я прикладываю палец к губам: тс-ссс. Потому что Музыка начинается. Маэстро берет первый глубокий аккорд, и атмосфера неуловимо меняется:
«Переходы, перекаты, сбиты ноги в кровь…
Да нестертый грим на больном лице…
Это их фургон в заплатах, это их любовь –
Это их гроши, с каждой улицы…»
История бродячих артистов разворачивается, перед глазами возникают зримые, яркие образы… Скитания, лишения, случайные заработки неслучайным искусством:
«…Это ж надо, как прогнулся – во дает, урод! -
горлопан-фигляр веселит народ:
Он не трезвый, и не пьяный, - только чуть живой –
Он проделал трюк – как никто б не смог!»
Эти слова Нежданов выкрикивает в небо на разрыв аорты, так, что смолкает все вокруг. Даже трепетный диалог березовых листьев с ветром. Замолкают искры костра, шепот ночи. Тотальная, окровавленная тишина.
И этот – единственный во Вселенной – голос.
Его голос… Наверное, это самая сильная песня маэстро. Через месяц он будет ее петь на большой Гитаре – сцене Грушинского фестиваля. Во время его выступления над горой пролетит реактивный самолет. И Владимир сможет перекричать, перепеть его рев, не дать Горе (зрительному залу) ни на секунду отвлечься. Я буду сидеть в этом зрительном зале под открытым небом и стану свидетелем этого выступления.
…Надо ли говорить о том, что к сцене мы идем за Неждановым, как крысы за дудочкой Крысолова? Он держит лесной зрительный зал собственной энергией, собственным голосом, и люди добровольно отдают ему свои души.
Остаток ночи проводим у одного костра. Я даже не помню, какого именно – нашего собственного или того, куда мы, как зачарованные мышки, пришли за Маэстро. Оказывается, он не только вынимает душу из груди своим пением. Еще он – великолепный рассказчик.
Маэстро рассказывает о себе. О том, что сделало его исключительным. Тишина зависла над костром огромной паутиной, проглотившей все остальные звуки.
- …И тут до моего сознания доходит, что я… ослеп! Абсолютная, непроглядная чернота. Вакуум. Только что перед глазами была страница книги, текст, я вникал в смысл букв, и… - Нежданов делает эффектную паузу, дабы слушатели могли сглотнуть и перевести дыхание. – И мира больше не существует. Я встаю, пытаюсь идти. Натыкаюсь на столы. «Люди, помогите мне! Я не вижу! Я ничего не вижу». Слышу смех: «Вовка, хватит прикалываться! Гениально играешь эпизод. Но это ведь все-таки библиотека!» Мои однокашники по ГИТИСу думают, что я их разыгрываю. Репетирую ролевой этюд. Я кричу им: «Постойте, не уходите, не бросайте меня. Я не шучу. Я ослеп!» Наконец, кто-то из ребят берет меня под руку. «Подведите меня к телефонному автомату, наберите номер, я продиктую». И вот, после бесконечно долгих гудков, я слышу голос своей любимой преподавательницы, руководителя моего курса: «Володя, что случилось?» - «Мария Сергеевна, я, кажется, ослеп. Что мне делать?»
Мы слушаем, затаив дыхание.
- Потом подъехала Мария Сергеевна. Начала набирать, прямо там, в библиотеке, какие-то номера из своей пухлой записной книжки. Заискивала, просила, требовала… И через час мы с ней ехали в такси к крупнейшему в Москве специалисту по биоэнергетике.
Вот там, в той квартире с необычными восточными запахами, для меня началась новая жизнь. И я открыл для себя Тонкий мир. Это было в 1982 году, когда слова «экстрасенс» в СССР еще слыхом не слыхивали. Сам специалист был жутко засекречен, я и сейчас, спустя десять лет, не могу назвать его имени…
Нежданов протягивает нервные тонкие пальцы к затухающему предутреннему костру. Зябко. Сам воздух, кажется, пропитан невыплаканными слезами ночи. Никто не расходится. Даже подбросить дров в костер не решается, чтобы не спугнуть тишину.
- Он многому меня научил. И вернул мне способность видеть мир в красках. Этого чуда нового сотворения мира перед твоими глазами ни с чем не сравнить. Но, обретя утраченное зрение, я получил еще и редкий подарок к нему. Способность «видеть» руками болезнь, разрыв в ауре человека, ее цвет и объем. Вот эта девочка… - Нежданов ищет кого-то глазами и, о боже, останавливает их на мне, - вот эта самая девочка сегодня остановила меня свечением своей ауры. (Десятки глаз оборачиваются в мою сторону, и мне хочется незаметно слиться с бревном, на котором я сижу). – Она у нее нежно-золотистого цвета. И очень красивой, правильной формы. Как зажженная свеча. Рядом с такими людьми хочется остановиться, задержаться. Просто посидеть с ними рядом. Как тебя, кстати, зовут? Так и не познакомились в спешке.
- Таня. - Мои щеки полыхают от избыточного внимания, от чести, которой меня только что удостоил спустившийся с небес Гипербореец.
"Тебе, Таня-Свечечка, обязательно нужно сходить к Мастеру. Но об этом мы с тобой потом отдельно поговорим. Я тебя найду".
О путешествии к Мастеру (опыте выхода в астрал) я расскажу в следующей публикации.
🧡 Татьяна Гольцман и мой канал Ноктюрн души на струнах жизни. Присоединяйтесь!