1894 год
«Нахичевань. Песчаный берег нахичеванского острова, у городского наплавного моста, представляет собой весьма удобное место для купанья, где нахичеванцы и охлаждают себя от невыносимой жары.
Мост разделяет эту местность на две части, из коих одна (выше моста) служит для купанья мужчин, а другая (ниже моста) – для женщин. Дабы купающиеся могли раздеваться и положить свое платье, с обеих сторон моста на берегу поставлены нечто вроде уборной, представляющей из себя продолговатые ящики. Этими уборными-купальнями пользуются весьма мало, да и нет возможности ими пользоваться, ибо Тихий Дон, вопреки своему эпитету, часто бурлит и, благодаря двум господствующим ветрам, то затопляет берег, то спадает вода и обнажает берег на большое пространство. Вследствие этого, ящики то заливаются водой до половины, то оказываются совершенно на сухом берегу. В последнем случае купанье происходит прямо с берега.
Купающиеся мужчины находятся, сравнительно, в лучших условиях, чего нельзя сказать о женщинах, вынужденных купаться положительно на виду многочисленных и далеко нескромных зрителей. Не говоря уже о том, что в недалеком от купальщиц расстоянии, привязав шлюпку к буйку, стоит с утра до вечера матрос общества спасения, а также многие катаются здесь на баркасах, вдоль берега на этом месте проложена дорожка и каждый проходящий по ней невольно любуется обнаженными формами. Про молодежь нечего говорить, она без стеснения останавливается и смотрит в ту сторону, где купаются женщины.
Настоящая благоустроенная купальня для женщин была бы более чем кстати. Существует же в соседнем городе бесплатная народная купальня, почему бы не быть ей, хотя бы для женщин, и в Нахичевани»? («Приазовский край». От 31.07.1894 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. 30-го июля, около 7 часов утра, на Байковском хуторе в доме Коплиева, находящемся на Лермонтовской улице, № 6, вспыхнул пожар. Загорелась полова, привезенная накануне и сложенная в сарае. Пожар, благодаря сильному ветру, стал быстро распространяться и через какие-нибудь полчаса охватил 8 дворов, выходящих на Суворовскую, Лермонтовскую и Богатянскую улицы. О пожаре дано было знать в пожарное депо, но пожарная команда несколько запоздала благодаря тому, что она только что возвратилась с пожара на Темернике в доме Горяинова. Кроме того, ее почему-то направили не на Суворовскую улицу, а на Никольскую. Когда, наконец, она прибыла на пожар, огонь уже охватил 8 дворов, и думать о их спасении было невозможно. Оставалось только не допустить огонь распространяться дальше, на соседние строения, что при скученности построек, к тому же деревянных и очень старых, а также при сильном ветре, дувшем все время, представлялось довольно трудной задачей. К этому еще нужно прибавить недостаток воды на Байковском хуторе, на который не раз уж указывалось. Хотя ближайший бассейн от места пожара находится недалеко, на углу Покровского переулка и Скобелевской улицы, но бассейн этот, несмотря на свою исключительную против других бассейнов величину, дает ничтожное количество воды. Некоторые строения не удалось отстоять исключительно вследствие недостатка воды. К 8 часам, т. е. через час с небольшим, пожар стал затихать, и возможность дальнейшего его распространения исчезла. Взволнованные и перепуганные жители окрестных улиц (главным образом женщины и дети, так как мужчины ушли на работу) еще с самого начала вытащили свой скарб и разложили его по улицам. Конечно, дело не обошлось без мелких краж. Из сгоревших 8 дворов незастрахованными оказались имения Коплиева (Лермонтовская улица, дом № 6), Назаровой (Богатянский переулок, дом № 116) и Сагайдакова (Суворовская улица, дом № 3). Убытки не определены. Причина пожара неизвестна».
«Таганрог. Новый вид обдирания простого люда путем принятия на работу все более и более встречается в местной хронике всяких происшествий. 27-го июля ейский мещанин Даниил Грошев, бродивший по городу с намерением приискать какой-нибудь работы, встретил на базаре, на Касперовке, какого-то субъекта в фуражке железнодорожного машиниста. Субъект предложил Грошеву поступить к нему на должность кладовщика по выдаче рабочим на железной дороге инструмента. Жалование наниматель определил в 25 рублей в месяц и потребовал от Грошева паспорт и 25 рублей в виде залога. Грошев, к счастью, не имел 25 рублей, а только 5 рублей, которые вместе с паспортом и отдал нанимавшему. Последний послал Грошева купаться и велел ему ждать себя близ городского сада. Уходя купаться, Грошев отдал на сохранение своему новому хозяину сапоги. Каково же было разочарование бедного человека, когда он, прождав в указанном мете с 5 часов пополудни до полуночи, друг понял, что его жестоко обманули и обобрали».
«Таганрог. Брандмейстером таганрогской пожарной команды заявлено городской управе о необходимости приобретения для пожарной каланчи подзорной трубы, которой там, как это ни странно, до сих пор нет».
«Таганрогский округ. Маленький курьез из жизни нашей сельской администрации. Заседатель 3-го участка просил окружного начальника подвергнуть наказанию двух полицейских десятских слободы Голодаевки: Цыбина и Череватенко, за то, что они среди белого дня в нетрезвом состоянии, обняв друг друга шли по улице. Так и представляется милая жанровая картина, как два блюстителя сельской тишины, с блестящими бляхами на груди, пританцовывают среди деревни, держась руками друг за друга».
«Станица Елисаветинская. Скверно живется нашему обывателю! Рыбная ловля незавидная, жара невыносимая – днем деваться от нее некуда; только и спасение, что в Дону сидеть и охлаждать себя его мутными водами. А вечером допекают комары: ни окна не открыть, на балконе посидеть спокойно нет возможности. Общественная жизнь замерла; обыватель скучает, брюзжит, сплетничает. Впрочем, спокойствие это было однажды нарушено корреспондентом, сообщившим в мае месяце о приготовлениях станичников к чествованию Пушкинского юбилея.
Корреспонденция, сверх ожидания самого автора, сильно обидела фигурировавших в ней лиц нашей местных богатеев. В ней говорилось, как один из выборных, известный за отчаянного крикуна, категорически заявил на сходе, что де им, станичникам, не нужно никакой Пушкинской, что они без нее свободно обойдутся. Про других станичных выборных говорилось, что если их и коснулась цивилизация, то только с внешней стороны, внутренне же они остались в первобытном виде… Ну, что здесь, собственно говоря, обидного? Однако, правдивая характеристика станичных воротил возмутила последних до глубины души. Обиделся в особенности один, названный корреспондентом «неудачником-кандидатом» в атаманы. На следующем сходе, бывшем в июне, злобствующий «кандидат» произнес перед выборными бурную речь, в которой указывает на поруганную якобы корреспондентом его честь и доброе имя и тут же покаялся, что он пожертвует десятком тоней и сотней скупленных им за бесценок паев лишь бы узнать виновника своих огорчений. Такая страшная клятва привела в трепет весь сход. Так как в станице грамотных людей немного, то подозрение пало на трех человек, участь которых заранее и была предрешена. Для того, чтобы открыть настоящего виновника, «кандидатом» и его единомышленниками здесь же, на сходе, было предложено несколько способов:
1. составить общественный приговор об оскорблении неизвестным корреспондентом всего схода и просить в надлежащем суде наказать обидчика по заслугам,
2. просить редакцию о сообщении имени и звания обидчика,
3. написать официальное, от лица выборных, опровержение в газету.
На все эти предложения станичный атаман, однако, не согласился и доказывал сходу, что корреспондент не дал никаких поводов для преследования его тем или иным путем, что если господин «кандидат» обижается, то он может жаловаться прокурору от своего лица. Выборные долго волновались пока, наконец, господин кандидат не взял на себя труд открыть «злоумышленника», а пока постарался устроить негласный надзор над теми лицами, которые, по теории вероятности, способны заниматься обличительной литературой. Так и порешили. Но вот прошел уже месяц томительного ожидания, а «от начальства» и местной «тайной полиции» никаких утешительных сведений не получается. Намеченные жертвы приняли, конечно, и со своей стороны надлежащие меры: выходя на улицу, они вооружаются толстыми палками, ибо, не равен час, обиженные, утомившись тщетным ожиданием, могут перейти в наступление с целью истребить с корнем все «плевелы», мешающие благополучию елисаветинских дельцов».
«Станица Романовская. Как-то мы говорили о проделках одного почто содержателя, который вместо того, чтобы держать своих лошадей дома и кормить сухим фуражом, уводил их куда-нибудь в степь на попас, а проезжающие должны были путешествовать туда, чтобы его там отыскивать. Наш романовский почтарь, положим, этого не делает, но зато он придумал нечто иное. Он решил, что нанимать взрослых ямщиков дорого и невыгодно, держать же вместо них мальчиков куда и дешевле, и удобнее.
14-го июля войсковой старшина Дубовсков и местный ветеринарный врач потребовали для себя лошадей. К назначенному времени подвода явилась, и ямщиком ее оказался мальчик 10 – 11 лет. Рискованно было пускаться в путь с таким возницею, но делать было нечего. Результатом поездки было то, что пассажиры попали не туда, куда ехали, а совсем в другое место, и целую дорогу трепетали за свою целостность. «Лихой ямщик» совершенно не знал дороги и плохо справлялся с лошадьми.
Кстати, о почтарях. Произвол последних выражается еще в следующем. На каждой земской станции, как известно, имеется поверстное расписание, согласно которому и взымаются прогонные деньги с проезжающих. В других округах расписание это составляется обыкновенно очень подробно: в нем обозначается расстояние не только между двумя соседними станциями, но и от станции до всех окрестных хуторов и сел. При таком порядке, конечно, не может быть спора между плательщиком прогонов и почтарем относительно числа верст до известного пункта. Не так, к сожалению, дело это поставлено в 1-м Донском округе. Здесь в путевых расписаниях на земских станциях расстояние показано только между станциями; до окрестных же хуторов последнее не обозначено. Почтарям, конечно, это на руку. Как только едущий задумает свернуть куда-нибудь в сторону от станции, почтарь сразу теряет способность правильно определить расстояние: 5 верст у него превращаются в 10, а то и более. Удостоверения от местной полицейской власти о числе верт также не помогают делу: почтарь будет настаивать на своем. И если вы не заплатите ему столько, сколько он желает, то почто-содержатель обязательно обратится к начальству с жалобой на вас за то, что вы не платили ему следуемых прогонов. Конечно, при этом он не преминет что-нибудь и солгнуть, лишь бы придать своим совам вероятия. И всего этого возможно было бы легко избежать, если бы путевое расписание земских станций было составлено более подробно, чем это делается теперь. Тогда произвол почтарей прекратился бы сам собой, и проезжающие были бы избавлены от необходимости входить в пререкания с ними. Пора упорядочить это дело по примеру других округов».
«Сальский округ. Поселок Серебряковский. Злобу для наших крестьян в настоящее время составляет тревожный вопрос, взыщет ли с них местный «благодетель» и насадитель трактирной культуры Андрей Бобылев 400 рублей, или нет? Иск этот довольно курьезный и заслуживает того, чтобы о нем сказать несколько слов. В декабре месяце прошлого года торговец А. Б. обратился к нашему крестьянскому обществу с просьбой разрешить ему открыть в 1899 году в нашем поселке, на крестьянской земле, питейное заведение. Просьба эта была рассмотрена на сельском сходе и, конечно, уважена: нельзя же нам, в самом деле, обойтись без такого благодетельного учреждений. Это «заведение» еще с давних пор пользуется нашей симпатией и цветет оно всегда пышным цветом. За такое одолжение А. Б. уплатил обществу 370 рублей и отпустил по договору вина и водки на 30 рублей. Деньги положили в общественную кассу про черный день, а напитки… немедленно «прикончили».
Разумеется, без выпивки, да еще даровой, обойтись никак нельзя было, так как водка для крестьян постоянный спутник во всех их благих и злых начинаниях.
Бобылев, получив общественный приговор и не прочитав его, положил в карман и успокоился. Затем, через некоторое время он отправился в акцизное управление за получением необходимых документов, но здесь к удивлению злополучного кабатчика, обнаружилось, что патента нужного получить нельзя, ибо приговор был написан неправильно, и очевидно было, что лицо, составившее его, находилось в нетрезвом состоянии. Разобиженный таким невниманием к себе, Б. по каким-то соображениям не пожелал открыть в нашем селе кабак и потребовал от общества обратно выданные им деньги и водку; но деньги уже были израсходованы на общественные нужды, а водка выпита в день выдачи приговора. Что делать? Б. обратился к мировому судье с прошением, тот разобрал дело и в иске отказал, но истец перенес дело в съезд мировых судей, доказывая, что ошибка в приговоре произошла по вине общества, которое и обязано нести все невыгодные последствия своей ошибки. Как разрешит дело мировой съезд – неизвестно, но, во всяком случае, деньги Б. израсходованы, и платить нам будет нечем, т. к. целый ряд предыдущих неурожайных годов крайне плачевно отозвался на экономическом благосостоянии наших поселян». («Приазовский край». 100 от 31.07.1899 г.).