Андрей вошёл в подъезд и остановился, опершись на пыльные перила. Лестничный пролет, знакомый до последней трещинки в бетоне, вдруг показался чужим и враждебным. Андрей тряхнул головой, отгоняя наваждение. Да что с ним сегодня такое? Будто в воду опущенный с утра ходит. И ладони зачесались, и желудок прихватило. К перемене погоды, что ли? Вот ведь, не мальчик уже, а поди ж ты - мнительный стал, прямо как бабка его покойная, мир ее праху. Та все приметы собирала, всем знакам верила. Наследственность, будь она неладна.
Поднявшись на свой этаж, Андрей на миг застыл перед входной дверью. Сердце кольнуло нехорошим предчувствием. Так, стоп. Глупости это все. Ну что он в самом деле, как маленький? Нечего себя накручивать на пустом месте. За дверью его ждет семья - красавица жена Ольга и егоза-дочка Настюшка. И плевать, что Настя ему не родная. За три года, что они с Ольгой вместе, он сроднился с девчушкой, прикипел к ней всей душой. Да и как тут не прикипишь - солнечный зайчик, не девочка. Копна русых кудряшек, синие глазищи, улыбка до ушей. И характер - не приведи Господь. Весь в мать.
Андрею невольно улыбнулся своим мыслям и открыл дверь. В квартире было тихо. Слишком тихо. Где смех Настюхи, звон посуды с кухни, плеск воды в ванной? Андрей нахмурился. Не разуваясь, прошел в гостиную и замер. На диване лежала дорожная сумка. Рядом стояла Ольга, бледная и потерянная.
- Ты чего это надумала? - вырвалось у Андрея против воли. - Куда-то собралась?
Ольга вздрогнула, вскинула на мужа больные, полные слез глаза. Господи, да что же стряслось-то?
- Андрей, прости меня, - выдавила она. - Я ухожу. Насовсем ухожу. Не могу больше, понимаешь?
Земля ушла у Андрея из-под ног. В ушах зашумело, в висках застучало. Он хотел что-то сказать, но язык не слушался. Ольга все говорила и говорила - про то, что она его недостойна, что так будет лучше для всех, что Насте нужна настоящая мать. Только Андрей ее не слушал почти. Смотрел, как шевелятся ее губы, розовые, еще вчера такие любимые и желанные, а сейчас - чужие. Предательские.
- А как же я? - выдохнул он, сам не узнавая своего голоса. - Как же Настя? Ты о ней подумала вообще?
- Настя привыкнет, - Ольга смахнула слезу. - Она сильная, она справится.
- Справится?! Ей восемь лет, какое "справится", ты о чем? - Андрей почувствовал, как внутри все закипает от гнева и обиды. - Ты мать или кто?
- Я ей не мать! - отчаянно выкрикнула Ольга и разрыдалась. - Тяготит она меня, понимаешь ты! Ошибка молодости!
От ее крика проснулась Настя. Сонно вышла из своей комнаты, недоуменно переводя взгляд с матери на отчима.
- Мам, ты чего? Ты куда-то уезжаешь? - пролепетала она испуганно.
Ольга, всхлипнув, кинулась к дочери, стиснула ее в объятиях. Андрей стоял столбом, не в силах пошевелиться. В голове было пусто и звонко.
- Доченька, прости меня, - шептала Ольга, целуя Настины вихры. - Я хочу уехать. Я должна. Так будет правильно.
- Но как же я? - Настя смотрела на мать огромными, полными слез глазами. - Как же папа? Мам, не уезжай, пожалуйста!
У Андрея сердце кровью облилось. Папой Настя его еще ни разу не называла. Даже в шутку, даже по ошибке. А тут - надо же, в такой момент...
Ольга, спешно промокнув слезы, отстранилась от дочери. Подхватила сумку, с тоской оглядела комнату, в которой провела последние три года. Андрей готов был поклясться, что в этой тоске не было ни капли сожаления. Одна только решимость. И облегчение. Да, точно, облегчение.
- Прощайте, - выдохнула Ольга и, больше не глядя на мужа и дочь, вышла в прихожую. Хлопнула дверь.
Повисла звенящая тишина. Настя тихо плакала, спрятав лицо в ладошки. Плечи ее вздрагивали. Андрей тяжело опустился на диван и обхватил голову руками. Боль комом стояла в горле. Хотелось кричать, бежать за Ольгой, вернуть, встряхнуть, спросить: за что? Почему? Неужели вот так, в один миг, рухнуло все? Такое хрупкое, такое неверное, но все же - счастье?
Настя, спотыкаясь, подошла к Андрею и забралась к нему на колени. Утонула в его широкой груди. Он машинально обнял ее, прижал к себе. Гладил по волосам, сцепив зубы, чтобы не разреветься самому. Надо держаться. Ради нее. Ради Настюхи. Теперь она - его семья. Его дочь. Больше у нее никого нет.
- Папа, а мама вернется? - глухо спросила Настя, шмыгая распухшим носом.
- Не знаю, - честно ответил Андрей и с трудом сглотнул горький ком. - Не знаю, Настенька.
Они просидели так долго, в обнимку, молча. А за окном сгущались сумерки, наползал холодный осенний вечер, словно в насмешку их общему горю. И только сейчас Андрей понял, как он устал. Опустошён. Обескровлен. Распят меж двух огней - любовью к женщине, что была ему всем, и любовью к ребёнку, что никогда не был его по крови.
Он украдкой смахнул слезу и крепче прижал к себе Настю. Теплое, родное, ни на что не похожее. Нет, он справится. Они справятся. Вместе. Отец и дочь. Настоящие, не по бумажке. Жизнь не кончается на Ольге, как бы больно сейчас ни было. Рано или поздно боль утихнет. Вот только Настина боль - она ведь совсем другая. Как объяснить маленькому сердечку, почему самый родной человек взял и бросил тебя? Как ответить на вопрос, который рвёт душу пополам?
Андрей закрыл глаза, чтобы не видеть осиротевшую гостиную. Тишина давила на уши, отзываясь звоном в гудящей голове. Он был растерян. Раздавлен. Распотрошен и выпотрошен. Но по-прежнему держал. Держал на руках Настю. Держал в узде свои эмоции. Держал лицо, в конце концов. Он же мужик. Он же опора. Он же... отец.
* * *
Время летело, дни утекали меж пальцев, оставляя следы и шрамы на теле и на сердце. Андрей работал как проклятый, приходя с объекта поздно вечером, валясь с ног, но неизменно заглядывая в комнату к Насте, чтобы поправить одеяло, погладить по волосам, поцеловать в лоб. Настя отстранялась и отворачивалась к стенке, пряча злые слёзы в подушку. С того чёрного дня, как ушла Ольга, Настя изменилась. Замкнулась, закрылась в своих обидах, попрекая Андрея: это ты виноват, это из-за тебя мама ушла, ты не мой папа и никогда им не станешь.
Слова обжигали, резали без ножа, но Андрей терпел. Сцепив зубы, напрягая скулы, чтоб не заорать сгоряча, не сорваться. Он понимал - маленькое сердце Насти разрывается от горя. От материнского предательства. От неспособности осознать, почему самый главный человек в ее жизни вдруг взял и исчез, растворился, будто его и не было. И до Андрея ли ей сейчас, до его чувств, до его попыток заменить ей и мать, и отца? Настя не верила ему. Не принимала. Стыдилась выплакаться на широкой груди, боясь показаться слабой. Стеснялась прижаться, обнять, боясь предать память матери. Дура-девка, вся в Ольгу - такая же упрямая, гордая, несчастная. Такая же потерянная.
Андрей не терял надежды растопить подростковую стену отчуждения и обид. Водил Настю в театр, в цирк, покупал любимые сладости, помогал с уроками, отвешивал неуклюжие комплименты, на которые Настя только фыркала и отворачивалась.
- Ты мне не отец! - кричала она, стоило Андрею попытаться приструнить ее или поругать за двойки. - Ты вообще никто! Чужой дядька! Вот мама вернется, она тебе покажет!
- Покажет что? - устало спрашивал Андрей, потирая набрякшие веки. - Настя, хватит уже. Пойми ты наконец - мама не вернется. У нее другая жизнь. Другая семья.
- Нет у нее никакой другой семьи! - Настя топала ногами, раскрасневшись от гнева и обиды. - Мы ее семья! Я и ты! Она просто... просто запуталась! Но я знаю, я верю - она обязательно вернется! Вот увидишь!
Андрей только качал головой и крепче сжимал челюсти. Господи, да сколько можно? Сколько еще понадобится времени, чтобы Настя смирилась? Приняла правду?
Но время шло, а Настя не смирялась. Только сильнее уходила в себя, сторонилась Андрея, ёжилась от его прикосновений. Будто отец ей и впрямь чужой. Будто злейший враг и обидчик. Андрею было больно. До слез, до крика, до кровавых трещин в огрубевших ладонях. Но он держался. Ради нее, ради своей дочки. В конце концов, он обещал. Обещал себе, что вырастит, выпестует, не даст в обиду. И плевать, что Ольга - предательница и изменщица. Его слово - кремень. Мужик сказал - мужик сделал.
Так и жили. День за днём, год за годом. Настя - в своих метаниях меж ненавистью к отчиму и тоской по матери. Андрей - в бесплодных попытках достучаться до ожесточившегося сердца дочери. А между ними - пустота. Та самая пустота, что когда-то заполняла Ольга. Невозможная, непреодолимая. Выматывающая обоих, разъедающая, как ржа.
Перемены настали лишь тогда, когда Насте стукнуло девятнадцать. Прекрасная, как майская роза. С отцовским упрямством в точеном подбородке и материнской горечью в синих глазах. Худая, звонкая, непокорная. Невыносимая в своем максимализме. Бескомпромиссная.
Настя заявила как-то за ужином, скомкав салфетку, глядя в тарелку:
- Хочу встретиться с матерью. Хочу увидеть ее. Поговорить.
Андрей поперхнулся чаем. Закашлялся, схватившись за горло. В груди заныло, дернуло, будто заржавленным крюком. Перед глазами поплыли багровые круги. Андрей отставил чашку, утер губы тыльной стороной ладони. Посмотрел на Настю долгим, испытующим взглядом. Та не отводила глаз, гордо вскинув подбородок. Ну вылитая Ольга, прости Господи. Тот же блеск в зрачках, та же складка меж бровей. Андрей вздохнул.
- Зачем тебе это, Настя? Столько лет прошло. Что ты хочешь от нее услышать?
- Не знаю, - Настя передернула плечами. - Наверное, хочу понять. Хочу посмотреть ей в глаза. Спросить, почему она так с нами поступила. Почему бросила меня.
"Нас", - мысленно поправил Андрей. Бросила не только тебя, девочка. Предала и меня тоже. Да только какой толк ворошить былое? Что толку бередить едва затянувшиеся раны?
- Настя, послушай, - Андрей подался вперед, накрыл ладонью хрупкую девичью руку. - Не стоит оно того. Ну что ты ей скажешь? Что она ответит? Разве это что-то изменит?
- Для меня - изменит, - упрямо мотнула головой Настя. - Я должна, пап. Должна увидеть ее. Иначе никогда себе не прощу. Всю жизнь мучиться буду, понимаешь?
Андрей понимал. Еще как понимал. Сам ведь мучился. Одиннадцать лет мучился, вспоминал, прокручивал в голове встречи и разговоры. Письма писал, пьяный в хлам. Рвал, сжигал, топил пепел в унитазе. И каждый раз - молил Бога об одном: пусть вернется. Пусть одумается. Пусть хоть на денек, хоть на час. Чтобы взглянуть ей в глаза. Сказать все, что клокочет в груди. Попрощаться по-человечески.
- Хорошо, - выдохнул он, стиснув ладонь Насти. - Я понимаю. Поезжай. Только будь осторожна. И ... не жди многого. Прошу тебя.
Настя кивнула. По щекам ее покатились слезы. Андрей привстал, обошел стол, притянул дочь к себе, прижался губами к русой макушке. Настя всхлипнула, обняла его, уткнулась лицом в рубашку. Андрей гладил ее по спине, чувствуя, как рвется из груди раненое сердце. Бедная девочка. Бедная его маленькая принцесса. Сколько же ей пришлось вынести. Сколько боли. Сколько разочарований. И сколько еще предстоит.
- Спасибо, - прошептала Настя. - За все спасибо. И прости меня. Но мне надо... Понимаешь? Надо!
Андрей только крепче стиснул зубы. Комок в горле рос и ширился, грозя прорваться рыданием. Нет. Нельзя раскисать.
* * *
Настя вернулась через три дня. Бледная, с запавшими глазами, тенью шмыгнула в квартиру, сбросила сумку прямо на пол, пошатнулась. Андрей подхватил ее, прижал к груди, будто пытаясь защитить от всего мира. От всей боли мира.
- Ну что? - тихо спросил он, заглядывая в больные, полные слез глаза. - Как съездила?
Настя горько усмехнулась. Покачала головой. Села на банкетку, обхватила себя руками, будто пытаясь согреться.
- Знаешь, - медленно произнесла она. - Только сейчас я поняла, как сильно ошибалась. Все эти годы.
- В смысле? - Андрей напрягся.
- Я думала, что мама... Что она любила меня. Скучала. Хотела вернуться, - Настя смахнула слезы. - А оказалось - ей плевать. С первой минуты было плевать. Я для нее - пустое место. Ошибка молодости.
Сердце Андрея пронзила невыносимая боль. Ну Ольга, ну стерва. Удружила так удружила. Додумалась, что наговорить.
- Не слушай ее, - твердо сказал он. - Она сама не понимает, что несет. Обижена, вот и...
- Да нет, пап, - Настя подняла на него глаза, полные горечи. - Как раз понимает. Впервые в жизни - понимает. Наконец-то.
Она встала, порывисто обняла Андрея, прижалась всем телом. Такая взрослая - и такая ранимая.
- Прости, что не ценила, - всхлипнула она. - Прости, что не видела. Ты ведь... Ты всегда был рядом. Всегда на моей стороне. Даже когда я пакостила и бесилась. Ты один меня любил. По-настоящему. Не за что-то. Просто так.
- Настенька, - выдохнул Андрей, целуя ее мокрые от слез щеки. - Доченька моя. Да как же мне было тебя не любить? Ты же моя, понимаешь моя доченька.
- Но я ведь тебе не родная, - прошептала Настя. - Я всегда тебе это припоминала. Тыкала. А ты... Ты...
Она не договорила. Разрыдалась, содрогаясь всем телом. Андрей баюкал ее, укачивал, чувствуя, как с души падает огромный булыжник. Валун. Неподъемная ноша последних одиннадцати лет.
- Все хорошо, - шептал он, гладя Настю по волосам. - Все позади. Теперь все будет хорошо. Обещаю тебе.
Настя помотала головой, подняла на него заплаканное, измученное лицо. Несмело улыбнулась сквозь слезы. Совсем как в детстве - искренне, открыто, лучисто.
- Я люблю тебя, пап, - сказала она, и сердце Андрея пропустило удар. - Ты мой самый родной. Самый близкий. Мне никто больше не нужен. Только ты.
И Андрей понял, что это - высшая награда. Венец всех его трудов, терзаний, бессонных ночей. То, ради чего стоило жить. Ради чего стоило гореть и плавиться, словно свеча. Ради чего стоило каждый день подниматься и брести, сцепив зубы, сквозь боль и усталость. Любовь. Самое главное и единственно важное, что у него есть.
Он прижал Настю к себе. Доченьку ненаглядную. Рожденную не им, но ставшую роднее и ближе всех на свете. Плевать на гены, на кровь, на фамилии в паспортах. Настоящее отцовство познается не по документам. А по тому, как екает сердце при виде детских слез. Как немеют руки от желания защитить и уберечь. Как распирает грудь от гордости за ее победы. Как хочется закрыть ее от всех обид и напастей, вывернуться наизнанку, лишь бы ей было хорошо. Лишь бы смеялась и сияла. Его девочка. Его принцесса.
Они простояли так долго. Мужчина с широкой спиной и белесыми висками, на которого время и тяготы оставили неизгладимый след. И фарфоровая девушка, такая юная, такая хрупкая, но уже изведавшая боль и горечь этого мира. Отец и дочь. Родные люди. Чужие по крови - но близкие по духу.
А за окном смеялось майское солнце. Пахло сиренью и сладким предвкушением грядущего. Нового. Неизведанного. Счастливого. С чистого листа.
* * *
Через год Настя вышла замуж. Андрей вел ее к алтарю, гордый и взволнованный. Весь извелся, пока ждал ее у ЗАГСа, теребил галстук, бормотал под нос какую-то чепуху. Настя выпорхнула ему навстречу - в белом шелковом платье, убранном жемчужной вышивкой и кружевом, с тонкой фатой, трепещущей на ветру, с букетом белых лилий в дрожащих руках. Глаза сияли - яркие, лучистые, как в детстве.
Андрей крепко взял дочь под руку. Накрыл ее узкую кисть своей широкой ладонью. Заглянул в лицо - такое юное, такое прекрасное. И полное слез.
- Ну что ты, глупышка, - шепнул он, поправляя цветок в ее прическе. — Это ведь праздник. День твоего счастья. Нельзя плакать.
- Я не плачу, - Настя подняла на него сияющие глаза. — Это от радости, пап. От нее ведь тоже слезы льются.
Андрей кивнул. Сглотнул ком в горле. Господи, как же он любил ее. Как же болело за нее сердце. Отдать бы все на свете, лишь бы вот так улыбалась. Всегда.
- Пап, - вдруг сказала Настя, сжав его локоть. - Спасибо тебе. За все. Я ведь так тебе и не сказала тогда. Ты лучший отец на свете. Я так тебя люблю.
Андрей закрыл глаза. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Вот оно. Вот оно, заветное. То самое, ради чего жил и дышал. Не зря. Все было не зря.
- Идем, - сказал он, откашлявшись и распрямив плечи. - Идем, девочка. Пора.
Он повел ее - гордую, сияющую, в белом шелке и кружеве. Свою кровиночку. Свою Настеньку. За порог, навстречу новой жизни. Навстречу ее судьбе.
И знал, что отныне она не одна. Не сирота. Он у нее есть. Ее отец. Ее опора и защита. Родной до мозга костей - не по крови, а по любви. Самой крепкой на свете. Той, что не ржавеет, не рвется, не тускнеет. Вечной и неизбывной.
Потому что любовь - она такая. Истинная, не знающая границ и условностей. Дарованная свыше - в награду за все муки и страдания. Любовь отца к дочери. Самая прекрасная и чистая на земле.
Андрей шагал вперед - и плакал. Слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на загорелой коже. А сердце пело. И весь мир пел и сиял в унисон. Потому что так, наверное, и должно быть. Когда отдаешь все без остатка - Бог воздает сторицей. И возвращает потерянное. В самый неожиданный момент.
Настя обернулась на пороге ЗАГСа. Посмотрела на отца - долго и нежно. Одними глазами. Так, словно в первый раз увидела. Заново открыла. В себе и в нем.
- Ну что, папуль, - улыбнулась она ласково. - Благослови?
И Андрей благословил. Широким крестным знамением - от души, со всей силы, словно вкладывая в этот жест всю свою любовь. На долгую и счастливую жизнь. На светлую и безоблачную.
Он смотрел, как жених подхватывает Настю на руки, как кружит ее, смеющуюся и сияющую, как целует под звон бокалов и аплодисменты гостей. Как уводит ее, уже свою жену, в новую жизнь.
И улыбался сквозь слезы. Зная, что теперь все будет хорошо. У них обоих. Потому что по-другому и быть не может.
Любовь побеждает все. Даже время. Даже кровь. Даже саму смерть.
Ваш лайк – луч света в душе автора. Подписка – рассвет новой главы вашей жизни. Встречайте этот день вместе с нами!" Подписаться!