Как же еще мог называться этот город, если не С.? Пол в лучшем номере гостиницы был обтянут серым солдатским сукном, а постель покрыта дешевым серым одеялом.. Чернильница на столе серая от пыли. Напротив дома, где жили супруги фон Дидериц, серый, длинный, с гвоздями забор... И фамилия хороша! Швейцар ее так и выговаривал: Дрыдыриц.
На этот забор каждый день смотрит из окна 22-летняя Анна Сергеевна, жена молодого человека, в длинной фигуре которого было что-то лакейское. Сюда она вернулась из Ялты, навсегда простившись с тем, без кого не могла дышать.
Что же такого в ней было особенного? Почему именно эта женщина так зацепила Гурова? Ее нельзя было отнести ни к одному из трех "разрядов". И еще Анна Сергеевна была полной противоположностью его жене! Она так недавно была институткой... сколько еще несмелости, угловатости было в ее смехе!
В их первый вечер он ел арбуз: красный, спелый, сладкий. Плотское удовольствие не насытило его, нужно, чтобы и "по усам текло", до абсолютного пресыщения. Собственно, так он и старался жить, ни в чем себе не отказывая. Ему не приходило в голову, сколь ущербно подобное существование.
Он погружен в "физику", а она - в душевное смятение: ее измена мужу случилась не сейчас, а когда осознала, что презирает его. Теперь же презирает СЕБЯ, и каждый имеет право считать ее дрянной женщиной. Его раздражало это покаяние, такое неожиданное и неуместное, бывшее скучно и некстати. К чему портить радость ему и себе?.. Такие вот разные люди, почти перпендикулярные друг другу.
Они весело провели вместе время, но отдых кончился, им нужно проститься. И теперь Гуров испытывал легкое раскаяние: ведь эта молодая женщина, с которой он уже больше никогда не увидится, не была с ним счастлива.
Бог ты мой! Разве его это когда-нибудь волновало? "Вы привлекательны, я привлекателен - чего же тут время терять?" - из пьесы, написанной другим автором почти шесть десятилетий спустя, но люди почти не меняются даже с веками.
И вдруг он нехорошо подумал о себе. Всё время она называла его добрым, необыкновенным, возвышенным; очевидно, он казался ей не тем, чем был на самом деле, значит невольно обманывал ее... Она ничего не требовала и даже не просила, но почему-то ему захотелось стать лучше. И ведь разве он любил тогда? Разве было что-нибудь красивое, поэтическое, или поучительное, или просто интересное в его отношениях к Анне Сергеевне? Но воспоминания о ней разгорались всё сильнее!
Как же это могло случиться, что внезапно, не ожидая и не моля, Гуров получил от жизни такой подарок? Среди стольких женщин встретил единственную! В этой суете и маете, череде сменяющих друг друга лиц , как когда они бестолково, по коридорам, по лестницам театра то поднимаясь, то спускаясь, спешили туда, где могли бы остаться одни... Мелькали какие-то люди в разнообразных мундирах, мелькали дамы, шубы на вешалках, дул сквозной ветер... А в мире лишь они вдвоем! На сквозняке, среди чужих, и нет уголка, где им можно было бы быть вместе!
Из этого "серого" города С. - она: с красивыми серыми глазами, в его любимом сером платье. Он теперь не может жить без серого! И думаю, что ее вульгарная лорнетка перестала быть вульгарной. Цвет арестантского сукна был серым. Но жемчужно-серый, серо-голубой любимы модерном, изысканны и шикарны!
С Гуровым случилось "обыкновенное чудо": только теперь, когда у него голова стала седой, он полюбил как следует, по-настоящему - первый раз в жизни. На счастье или несчастье? Ведь у него жена, дети, а она замужем. У них обязанности перед близкими, они не имеют права калечить чужие жизни. Любовь изменила их обоих. Им хотелось отдать друг другу всё, что имели. И казалось, что еще немного - и начнется новая, прекрасная жизнь.
Но как же она начнется, если оба несвободны? Должно будет еще пройти время, прежде чем они поймут: вот сейчас - счастье! Сейчас и есть эта прекрасная жизнь! И ничего большего и лучшего не надо и не будет! Ведь судьба столь царственно их наградила! Разве все так облагодетельствованы?!