Когда СССР с Германией поделили Польшу в сентябре 1939 года (сама формулировка о «разделе Польши» принадлежала И. В. Сталину ‒ см. Документы внешней политики. 1939 год. М., 1992, с. 149), помимо делимитации и демаркации границы предстояло «разобраться» с местным населением. Подразумевалось, что все лица немецкого происхождения будут перемещены в Германию или в оккупированные ею районы, а Советский Союз примет граждан «своих» национальностей, украинцев, белорусов, русских и русинов. В конце концов, исходя из официальных заявлений Москвы, освободительный поход затевался ради воссоединения народов.
Поэтому после заключения Договора о дружбе и границе наряду со Смешанной пограничной комиссией была создана еще одна комиссия. Ее назвали Смешанной комиссией «об эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов СССР». О русских и русинах упоминалось в тексте, но не в названии, то есть акцент делался на титульных народах. О евреях не упоминалось вообще.
16 ноября 1939 года было подписано соответствующее двустороннее соглашение, следовавшее положениям доверительного протокола к советско-германскому Договору от 28 сентября 1939 года («О дружбе и границе»). В протоколе говорилось: «Правительство СССР не будет создавать никаких препятствий на пути имперских граждан и других лиц германского происхождения, проживающих на территориях, находящихся в сфере его интересов, если они пожелают переселиться в Германию или на территории, находящиеся в германской сфере интересов. Оно согласно с тем, что подобные перемещения будут производиться уполномоченными Правительства империи в сотрудничестве с компетентными местными властями и что права собственности эмигрантов будут защищены. Аналогичные обязательства принимаются Правительством Германии в отношении лиц украинского или белорусского происхождения, проживающих на территориях, находящихся под его юрисдикцией».
Председателем советской делегации в Смешанной комиссии назначили М. М. Литвинова. Бывшему наркому, который избежал ареста, было оказано доверие, теперь он мог рассчитывать на продолжение своей карьеры в НКИД. С немецкой стороны Комиссию возглавил советник германского посольства в Москве Фриц фон Твардовски.
Соглашение и деятельность Комиссии можно рассматривать как один из примеров крепнувшего сотрудничества СССР и Германии. В данном случае предмет этого сотрудничества был весьма острым и чувствительным. Нужно было отделить зерна от плевел, то есть своих от чужих, и должным образом отсортировать их. Но при этом подходы и конечные цели сторон различались весьма существенно.
Задача объединения всех немцев ставилась Гитлером в качестве одной из самых важных и принципиальных, национализм лежал в основе гитлеровской политики. Поэтому соотечественников немцы брали всех, хотя, конечно, проверяли их благонадежность. По-другому рассуждало советское руководство, одержимое шпиономанией и старавшееся отгородиться от остального мира непроницаемой стеной. Польшу, конечно, поделили с удовольствием, однако все тамошние обитатели вызывали подозрение по одной только причине: раз они жили в Польше, значит, неизбежно испытывали влияние польско-буржуазного образа жизни. То, что среди них могло оказаться немало агентов польских спецслужб или каких-либо других иностранных агентов, также тревожило. В этой связи советским властям не особенно хотелось впускать в страну кого-либо из германской части Польши.
Между тем, количество желающих покинуть германскую зону оккупации было огромным. Сразу после нападения Германии на восток потянулись тысячи беженцев. Исследователь Д.Толочко, подробно изучивший эту проблему, пишет: «О масштабах бегства населения Польши свидетельствует, в частности, фрагмент из письма Я. Говорской (непосредственной очевидицы указанных событий): “Весь край был в походе на восток. В этом непрерывном потоке беженцев, бежавших от немцев, были и дети, и грудные младенцы, которые попросту умирали с голоду, так как ничего нельзя было купить”. Корреспондент газеты “Чырвоная змена” В. Ильянков, побывавший в конце сентября 1939 г. в районе Белостока, был поражен количеством беженцев, идущих с немецкой территории».
В Западную Украину и Западную Белоруссию стремились не только украинцы, белорусы, русские, русины, но и евреи, причем последних было большинство. Поляки предпочитали искать убежища в Румынии или Литве. Подобные массовые перемещения беженцев, или вынужденных мигрантов, неизбежно сопряжены с материальными лишениями, вспышками болезней, голодом. Сегодня ситуации такого рода квалифицируются, как гуманитарные катастрофы, заставляя государства принимать меры к их ликвидации. В 1939 году ничего похожего не происходило. Немцы заботились только о немцах, а советские власти беженцы вообще мало интересовали.
В первые послереволюционные годы социалистическое государство широко открыло двери для иностранных единомышленников, товарищей по борьбе, спасавшихся от реакционеров, консерваторов, фашистов, капиталистов и прочих недругов рабочего класса. С конца 1920-х годов этот поток сильно поредел, пришлых тщательно просеивали, нередко объявляли буржуазными наймитами, троцкистами, отправляли в ГУЛАГ или сразу ставили к стенке. Поэтому осенью 1939 года советская власть не собиралась принимать беженцев с запада. Ей хватало тех украинцев, белорусов, русских, русинов и евреев, которые в ходе раздела Польши оказались на «советской половине».
Д.Толочко объясняет позицию советского руководства сложной экономической и санитарно-эпидемиологической обстановкой в западных областях Украины и Белоруссии. Дескать, туда успели перебраться тысячи беженцев, которые влачили жалкое существование в антисанитарных условиях: нищенствовали, ночевали на вокзалах и т.д. Тем самым создалась обстановка, не благоприятствовавшая приему новых партий переселенцев. Их и так хватало. В разных источниках называются разные цифры – до 100 тысяч человек только в Западной Белоруссии. Речь шла о тех, кто бежал от немцев в «восточные кресы» еще до того, как туда вошли части Красной армии.
Наверное, санитарно-эпидемиологические сложности принимались во внимание, но это не могло быть единственной причиной, побудившей советское правительство саботировать свое собственное решение о воссоединении народов. В годы Великой Отечественной войны количество эвакуированных составило миллионы граждан и это не привело к массовым инфекционным заболеваниям, тем более к пандемии. Поэтому осенью-зимой 1939/1940 года власти главным образом волновали не вопросы здравоохранения. С одной стороны, они опасались притока «шпионов и диверсантов», с другой – попросту не нуждались в притоке мигрантов.
Глава Переселенческого управления при СНК СССР Евгений Чекменев писал о возможном количестве переселенцев: «Советская делегация в комиссии (то есть в Смешанной комиссии – авт.) дает различные цифры: от 524 тысяч до 2 миллионов человек. Переселенческим управлением грубо ориентировочно был взят один миллион человек и на это количество проведен расчет». Однако органы советской власти этим расчетом руководствоваться не стали.
К концу 1939 года, то есть к тому времени, когда работа Комиссии должна была развернуться в полном объеме, обнаружилось разительное несоответствие в результатах, достигнутых германской и советской стороной. 10 декабря Литвинов адресовал Молотову служебную записку, в которой обрисовал сложившееся положение дел.
Практическая деятельность Комиссии началась 8 декабря, когда 307 германских уполномоченных перешли границу в Перемышле и приступили к работе. К ним приставили 105 советских представителей для помощи и контроля. 9-10 декабря на германскую сторону отправились советские уполномоченные в составе 107 человек. Констатируя, что вся «необходимая организационно-подготовительная работа по эвакуации проведена на месте», Литвинов делился своими сомнениями относительно того, как быстро удастся запустить процесс с нашей стороны, и удастся ли это сделать вообще. Он указывал, что немцы назначили эвакуацию своего населения на 15 декабря и этот срок, скорее всего, будет выдержан. «Иначе обстоят дела с эвакуацией украинского, белорусского и русского населения на нашу сторону. Советская делегация в советско-германской Смешанной комиссии по эвакуации не имеет точных указаний о том, какое количество населения мы намерены принять, или, больше того, намерены вообще кого-либо принимать с территории государственных интересов Германии».
Литвинов заключал: «Этот вопрос требует немедленного разрешения, так как наша переселенческая сеть на германской территории (главные и районные уполномоченные) направились туда без директивных указаний по этому вопросу. Прошу Ваших указаний».
На полях, слева от абзаца, в котором шла речь о том, что советская делегация «не имеет точных указаний», Молотов написал: «Установка по этому вопросу дана. В чем же дело?». На первой странице записки начертал резолюцию: «Тт. Потемкину, Александрову. Непонятна эта записка. Вместо того, чтобы самому что-нибудь предложить на основании ознакомления с делом на месте, т. Литвинов “вопрошает”? Почему? Александров не смотрит за работой Комиссии т. Литвинова? В. Молотов, 13. XII».
Судя по резолюции, нарком был раздражен. Литвинов не маленький, должен понимать установку партии − свести до минимума количество переселенцев с германской стороны и не требовать каких-либо официальных указаний. Для виду кого-то нужно было взять. У немцев не должно было возникать вопросов, хотя они, конечно, все равно возникали.
Информация о том, что советское руководство приняло негласное решение сократить количество переселенцев из занятой немцами Польши до минимума, не дошла не только до Литвинова. 4 декабря Александров докладывал Потемкину о своем разговоре с заместителем наркома внутренних дел Иваном Масленниковым. Тот находился в Львове и решал практические вопросы, связанные с деятельностью смешанных комиссий. По словам Александрова, Масленников поставил вопрос о принятии беженцев из Польши, и на этом основании заведующий отделом пришел к выводу, что тот «не знает решения правительства по этому вопросу». Процитируем часть докладной записки Александрова:
«Тов. Масленников просил меня поставить перед руководством НКИД следующие вопросы:
1. Германская сторона интересуется, намерено ли советское правительство брать из Германии украинцев, белорусов и русинов в соответствии с соглашением об эвакуации. Тов. Масленников не знает решения правительства по данному вопросу. Он мне заявил, что он, якобы, получил в свое время указание от Вячеслава Михайловича о принятии нами 10.000 дворов, но т. Берия сообщил ему по телефону, что пока не следует принимать ни одного двора.
3 декабря я поставил в известность об изложенном Вячеслава Михайловича, который заметил, что никаких указаний т. Масленникову он не давал и предложил мне выяснить это дело у Вас и т. Берия».
Со стороны Германии никаких сомнений относительно приема этнических немцев не возникало. Всего из Западной Украины и Западной Белоруссии предполагалось эвакуировать 125 тыс. хозяйств.
По состоянию на 14 января 1940 года для отправки в Германию записались 110656 граждан немецкого происхождения, и 79700 из них уже выехали. Рассматривалась возможность эвакуации 150 человек, находившихся в тюремном заключении.
А вот советские уполномоченные, назначенные Комиссией (их было в три раза меньше, чем германских) явно не собирались форсировать эвакуацию. Это вызывало удивление партнеров и ставило советских членов Комиссии в неловкое положение. Они не знали, что говорить, как отвечать на вполне закономерные вопросы. Вот что указывалось в одном из отчетов, датированным 24 января 1940 года:
«По сообщению наших главных уполномоченных на немецкой стороне немецкие представители обнаруживают удивление и даже тревогу в отношении наших уполномоченных в части практической эвакуации с германской стороны, причем наши мотивировки и объяснения кажутся им неубедительными. Немцы даже предлагают помочь нашим уполномоченным своими работниками, освободившимися от работы на нашей территории. По настоящее время наши главные районные уполномоченные на германской стороне лишь производят регистрацию желающих эвакуироваться из состава украинского, белорусского и русского населения. Практически мы не вывезли с той стороны еще ни одного человека (курсив мой – авт.). Аппарату наших уполномоченных на германской стороне приходится иметь дело с большим наплывом еврейского населения, причем очереди на прием к нашим уполномоченным устанавливаются с пяти часов утра и иногда достигают 400 человек. В отношении украинско-белорусского населения в районе Холмского и Грубешовского уполномоченных зарегистрирован 21 случай обращения целых сел с просьбой об эвакуации на территорию СССР с общим населением до 8000 человек. Население этих сел знает места и условия предстоящего переселения и согласно на эти условия».
На 5 января только по районам «северного и южного» советских уполномоченных было зафиксировано 40 тысяч желающих выехать, из них 94% составляли украинцы. При этом члены комиссии откровенно признавались, что они намеренно старались не «активизировать работу по регистрации и приему заявлений на эвакуацию» и зарегистрировали только 10 тысяч человек из 40. В противном случае, «если бы мы дали директивы активизировать работы по регистрации и приему заявлений на эвакуацию, то эти цифры могли бы весьма быстро увеличиться в несколько раз».
Широко муссировавшийся и разрекламированный лозунг о «воссоединении» народов Украины и Белоруссии как главной цели «польского похода» Красной армии на самом деле таковым не являлся. Советское правительство в первую очередь исходило из военно-стратегических и политических соображений, и забота о «братских народах» играла подчиненную роль.
Что же предлагали авторы отчета, члены советской правительственной делегации в Смешанной комиссии − И.Д.Злобин, И.И.Масленников и Г.П.Аркадьев, представлявшие соответственно Наркомфин, НКВД и НКИД? Они никоим образом не ставили под сомнение официальную линию, а лишь считали целесообразным создать видимость усилий в области эвакуации, чтобы исключить неприятные вопросы со стороны немцев. «Правительственная делегация полагает, что в целях устранения у немцев впечатления о нашей пассивности и нежелании осуществить эвакуацию с германской стороны, можно было бы эвакуировать на нашу территорию в общей сложности до 20000 человек».
Молотов согласился с таким половинчатым решением. Его резолюция гласила: «Совнарком согласен с вашим предложением об эвакуации в СССР украинцев, белорусов и русских максимум до 20 тысяч человек (душ)».
Употребление термина «душ» будило воспоминания о периоде крепостного права, когда с «человеческими душами» обращались вольно и незатейливо. Этого – продать, этого – купить, этого – освободить… Причем освобожденных всегда было немного.
Помимо материалов Смешанной комиссии, сохранились другие документы, в которых нашли отражение проблемы эвакуации населения с польской территории, занятой немцами. Дополнительная информация содержалась, в частности, в донесениях генконсула в Данциге Михаила Коптелова.
Он указывал, что после событий сентября 1939 года и захвата немцами Данцига и близлежащих городов (так называемое польское троеградье – Данциг (Гданьск), Гдыня и Сопот) гитлеровцы изгоняли из этого района всех представителей «этнически чуждого» населения, чтобы сделать его стопроцентно немецким. Исключение делалось только для членов организаций, активно сотрудничавших с новыми властями и которые могли пригодиться Германии для «похода на Восток». Частично это были русские эмигрантские организации, но главным образом – украинские. Их не трогали, и они могли безбедно существовать.
Ставьте лайки и подписывайтесь на канал