- Как странно, Джанфеда... у меня три дочери, и все три несчастны...
Возвращаясь с похорон Пияле паши, мужа Гевхерхан-султан, венецианка заговорила с главной калфой.
- Вы правы, Валиде султан, словно какое-то проклятье над вашими девочками, прости меня, Аллах.
- Нет, Джанфеда, тут другое... я не понимаю, как так вышло, что и Эсмахан, и Гевхерхан, и Шах-султан такие... слабые. Видимо они пошли в своего безвольного отца, султана Селима.
- Госпожа, но даже самый сильный человек не властен над смертью, болезнями и другими несчастьями...
- Разумеется, это так. Но то, как человек встречает удары судьбы, зависит только от него самого. Посмотри на меня! Ты знаешь, через что мне пришлось пройти! Судьба с самого моего рождения испытывала меня на прочность... и я выстояла. Я падала и поднималась снова и снова, пока не стала самой могущественной женщиной в Османской Империи! А мои дочери пришли в этот мир уже имея всё, о чем только можно мечтать. И что же? Им не нужны ни власть, ни богатство, ни положение, ни даже женская гордость... разве так я их воспитывала? С детства я внушала каждой, что мужчины это лишь инструмент, благодаря которому они будут править миром, а что вышло? Эсмахан-султан не может совладать с собственным мужем, который служит моим врагам в то время, как она сама бегает за его нишанджи... Шах-султан едва выжила, потеряв первого мужа, а после смерти второго и вовсе наложила на себя руки... и мне больно видеть, что теперь и Гевхерхан готова пойти её дорогой... Мурад сказал, что боится того же...
- Время лечит, госпожа. Гевхерхан-султан обязательно оправится, тем более рядом со своей семьёй.
Следом за каретой Валиде-султан ехал экипаж с дочерьми венецианки: султан Мурад решил, что его убитой горем сестре лучше будет находиться среди близких в такой непростой период своей жизни. Эсмахан-султан вызвалась сопроводить султаншу, и Нурбану с радостью поддержала её предложение: няньчиться с дочерью вовсе не входило сейчас в её планы. Венецианка пребывала в полной уверенности, что в этот раз Сафие не избежит гнева султана и навсегда исчезнет из его жизни: лжесвидетельницы уже были готовы подтвердить, что видели, как хасеки падишаха украла рубины и избавилась от них. Осталось только дождаться удобного момента, но смерть зятя стала досадным недоразумением, оттягивающим долгожданную расплату.
Кареты одна за другой остановились. Венецианка, ссылаясь на разболевшуюся голову, отправилась в свои покои. Эсмахан помогла сестре выйти из экапижа.
- Я хочу побыть одна в саду, - тихо проговорила Гевхерхан-султан.
- Я буду рядом. Если понадоблюсь, просто махни мне рукой.
Султанша кивнула и, оставшись наедине со своими тяжёлыми мыслями, прислонилась к дереву, как будто ища в нем поддержку и опору. Она не помнила, сколько времени так простояла. Эсмахан, расположившаяся неподалеку в шатре, поначалу не сводила с сестры глаз, хоть и понимала, что той сейчас ничего не угрожает. Ведь не лишит же бедняжка себя жизни прямо на глазах у всех, в дворцовом саду! Теперь же Эсмахан, утомленная бессонными ночами и тревогами, задремала, и Гевхерхан наконец почувствовала себя свободнее. Обняв ствол дерева и прижавшись к нему лбом, госпожа заговорила сама с собой, поговаривая вслух мысли, терзающие её сердце.
- Я столько раз осуждала свою валиде... за те жизни, которые она забрала, пусть и не своими руками... и хоть я и знала, что у неё не было другого выбора, но все равно считала мать убийцей. Ведь забирать жизнь может только Аллах, и его тень на земле, повелитель. И вот... я сама стала убийцей... убийцей отца собственных детей... видно правы мудрецы: когда, поддавшись гордыне, человек осуждает ближнего, шайтан записывает слова гордеца кровью в скрижали его судьбы. И вот гордец, который кричал, что никогда такого не сделает, поступает ещё хуже, ещё страшнее...
За спиной молодой женщины хрустнула ветка.
- Простите, госпожа...
- Ах! Худжи ага... разве ты вернулся из хаджа?
- Да, Гевхерхан-султан.
- Расскажи мне... как это было. Мужчина охотно поделился с султаншей, поведав ей обо всем, что видел и слышал на своём пути. К концу повествования лицо молодой женщины посветлело, и она, торопливо попрощавшись с садовником, направилась во дворец прежде, чем это заметила Эсмахан-султан. Гевхерхан-султан почти бежала по коридорам и остановилась только у дверей повелителя, который, конечно, позволил сестре войти.
- Что случилось?
- Брат... я знаю, что до этого дня ни одна из султанш этого не делала. И, пожалуй, мне бы и самой раньше не хватило бы смелости даже помышлять о таком... моя просьба покажется вам странной, но поверьте, если вы мне откажете, я...
- Говори же яснее, Гевхерхан... о чем ты хочешь попросить?
- Я хочу отправиться в Хадж, повелитель. Только это позволит мне сохранить рассудок... и жизнь.
Мурад посмотрел сестре в глаза и увидел в них такое отчаяние, такую боль и такую решимость, что не смог ответить ничего другого:
- Конечно, сестра... если тебе это нужно... я даю свое разрешение.
Вскоре женщина покинула Стамбул, тем самым развязав своей матери руки. Нурбану-султан наконец-то могла начать действовать.
__
Дочь Михримах-султан бесконечно отличалась от своей матери, но вовсе не внешностью. Напротив! Айше-Хюмашах достались и большие распахнутые глаза, и густые красивые волосы, и соболиные брови вразлет. Различия же были иного рода.
Луноликая госпожа была женщиной, способной на отчаянные поступки. Порой эти поступки были безрассудными, как навязчивое увлечение Балибеем или опасная влюбленность в лекаря Педро; порой жестокими, как приказ расправиться с Рустемом и другими врагами, перешедшими ей дорогу... Да, Михримах-султан без колебаний лгала, угрожала и предавала. Но все действия Госпожи луны и солнца были продиктованы непоколебимой внутренней уверенностью султанши в собственной правоте.
Михримах-султан никогда не приходилось искать оправдания своим действиям, своим решениям, своему мнению. И даже если по прошествии времени женщина понимала, что была неправа, она лишь пожимала плечами: а кто не ошибается?
Совсем другой выросла Айше-Хюмашах султан. Не было в ней ни династийной самоуверенности, ни тени надменности или высокомерия. Ее не прельщала власть, она не жаждала славы и признания. Всё, чего хотела султанша, это любить свою семью и наслаждаться тихой уединенной жизнью вдали от эпицентра гаремных интриг.
Порой Михримах-султан задумывалась, почему ее дочь выросла такой: что это, врожденное свойство ее характера, или следствие воспитания? Луноликая госпожа, в отличии от Хюррем султан, не внушала дочери с младых ногтей мыслей об избранности и всемогуществе, лишь только обещала, что позволит малышке выйти за любимого, и сдержала это слово.
Долгое время Михримах-султан не посвящала дочь в свои дела, оберегая ее покой. Но незадолго до смерти Михримах-султан осознала, что мир, в котором останется после ее смерти Айше-Хюмашах, не делит людей на добрых и злых, как в детских сказках. Увы, Михримах-султан не могла не признать очевидную истину: люди делятся не на богатых и бедных, не на красивых и уродливых, и не на талантливых и бездарных. Они разделены на сильных и слабых. И последние всегда будут зависеть решений тех, кто сильнее. Это открытие терзало сердце Михримах-султан, ведь она видела, как претят Айше-Хюмашах вражда и ненависть. Но как ни старалась луноликая госпожа приобщить дочь к своей жизни, втянуть в борьбу и поднять до своего внутреннего уровня так и не смогла.
И вот сейчас в душе Айше-Хюмашах сражались два одинаково сильных, но совершенно противоречащих одно другому желания: вернуться в былые беззаботные дни, либо найти и покарать убийцу брата. Карета давно уже остановилась у поместья в Бейшехире, но султанша никак не могла заставить себя выйти. Как будто пока она здесь, в этом маленьком экипаже, внешнего мира не существует, и не нужно принимать никаких решений. Дверцу кареты открыл Семиз-Ахмед.
- Айше, что случилось? Слуги сказали, что ты отказываешься выходить. Тебе не хорошо? Позвать лекаря?
- Не нужно. Просто... Посиди со мной здесь.
Паша нерешительно оглянулся на слуг, но выполнил просьбу супруги. Айше Хюмашах задернула шторку. В глубине души она уже приняла решение.
- Ахмед... Я возвращаюсь в Стамбул.
- Как пожелаешь, я сообщу, чтобы начали собирать вещи. Думаю завтра после обеда мы сможем отправиться в путь.
- Нет, Ахмед, я поеду одна. Никто не должен знать, что я вернулась туда.
- Я не понимаю, Айше... Что ты задумала?
- Ты был прав, когда говорил, что это расследование опасно. Моя мать всегда оберегала меня, и я буду делать так же. Наши дети не должны пострадать, это не их война.
- Война? О чем ты говоришь?
- Я не могу тебе сказать всего, потому что это и не твоя война тоже. Но знай одно - в смерти Османа замешаны те, кого он хорошо знал. Его предали, Ахмед. Предали те, кому он доверял. И я клянусь памятью матери, что найду этих предателей и они за все ответят. Жизнью.
Ранним утром Семиз Ахмед, бледный и измученный, сообщил слугам, что Айше Хюмашах заболела. Это никого не удивило, ведь в последние дни султанша действительно стала похожа на собственную тень.
В комнату жены Паша не впускал никого, кроме ее калфы, но эта верная госпоже хатун и под пытками бы не призналась, что в покоях... никого не было. Айше Хюмашах тайно приобрела неприметный экипаж и отправилась в столицу в сопровождении только одного стражника и пары новых служанок.
Читать далее нажмите ➡️ тут
Вы прочитали 346 главу второй части романа "Валиде Нурбану", это логическое продолжение сериала "Великолепный век".
Читать первую главу тут
