«Выпрями спину», – этих слов я боялась до дрожи в коленках. И с замиранием сердца ждала удара по спине. Мне было шесть лет.
Пианино в советское время стояло практически в каждой семье. Нет не так. Пианино в советское время стояло в каждой культурной семье. На него копили годами, чтобы потом аккуратно расставить сверху горшочки с цветами на ажурных салфетках. Это был этакий атрибут растущего благосостояния семьи.
Вот и в моей семье оно было. В квартире у бабули. Только без цветов, а с красивыми подсвечниками, всё на тех же ажурных салфетках. СССР уже начинал разваливаться, а вот фортепиано стояло непоколебимо у стены с обоями в цветочек.
Пианино, значит, есть, а никто на нём не играет. Не порядок. Поэтому на семейном совете было решено отправить меня в студию игры на фортепиано. В музыкальную школу то ещё бы не взяли. Не доросла. На первое сентября до шестилетия мне не хватало тридцати дней.
Да, мне было шесть лет, когда я впервые, держась за руку папы, переступила порог этой студии. Места, где мучили учили музицировать. Стоял тёплый октябрь. На тот момент никто не догадывался, что через полгода я скажу категорическое «нет» и перестану подходить к пианино много лет.
А тогда нас встретила женщина с легкой сединой в волосах и огромными очками. После недолгой беседы с отцом, она осмотрела мои руки. «Хорошо. Пальцы длинные», – вынесла вердикт учительница. И начался мой путь в мир музыки.
Каждое занятие я штудировала «до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до» перебором одной руки. Училась записывать эти «до, ре, ми» в нотную тетрадь и плавно опускать руки на инструмент. Потом в ход пошли детские песенки «Два весёлых гуся», Кузнечик» и произведение на все времена – «Собачий вальс». И тут случилось то, что я никак не могла ожидать от педагога. На мои ошибки учитель раздражалась и стучала указкой по своей ладони, а потом тыкала ею в тетрадь, стоящую на пюпитре. Так было сначала.
Для тех, кто не знает: пюпитр – это такая откидная полочка на пианино, куда ставят ноты. Она ещё так прикольно «бумкает», когда её закрываешь. «Не стучи!», – обычно шипела мне педагог.
Шедевры для дошколят достаточно быстро поддались моим длинным пальцам и я перешла на более серьёзные мелодии. У меня неплохо получалось. И всё бы ничего, но за каждую неверно сыгранную ноту на мои детские руки опускалась указка. Опускалась резко и без тени сомнения на лице учительницы. Я быстро смекнула это дело и научилась так же резко опускать руки на коленки после любой своей музыкальной фальши.
Если руки сберечь удавалось, то спину не спрячешь. «Не ёрзай!», «Выпрями спину!», «Не сутулься!». Слова, которые пугали меня – маленькую девочку. Я боялась их до дрожи в коленках. И с замиранием сердца ждала удара по спине. Указкой.
И в марте 1992 года после праздничного домашнего концерта для женской части семьи, я встала из-за пианино и сказала, что больше на занятия не пойду. Никакие уговоры мамы завершить учебный год на меня не действовали. Папа всё понял без лишних слов и поддержал меня в этом решении. В советское время не принято было обсуждать и осуждать педагогический подход. Даже будучи взрослой я не озвучивала никогда причину того своего нежелания продолжать приобщаться к прекрасному. Да и потом уже никто не спрашивал.
Долгие годы я не садилась за фортепиано. А в четырнадцать лет снова попробовала пройтись по клавишам и оказалось, что руки всё помнят. Но и мозг тоже не забыл. Не забыл ту самую мучительницу с длинной указкой.