О смерти на войне, в июле и в Донецке написал специально для проекта @wargonzoya наш автор Дмитрий Селезнёв (@Записки старого шахтёра)
… – У него ещё нос заострился за две недели.
– Нос?
– Да, нос. Это к скорой смерти. Я сразу обратил внимание.
– Да, жаль. Только вот буквально в зал ходил…
Смерть в Донецке неудивительна, привычна. Она привычна во все времена года – в хмурый ноябрь, в студёный февраль, или, как сейчас, в жаркий июль. И о том, что кто-то из знакомых или совершенно незнакомых тебе людей умер, ты слышишь во многих местах. На улице при встрече, дома по телефону, в магазине от случайных людей и в ресторане от неслучайных, сидящих и разговаривающих с тобой за одним столом. Или, как в этот раз, на фитнесе, когда я случайно подслушал этот разговор в мужской раздевалке. Правда, в этот раз необычным было только то обстоятельство, что речь шла о смерти от естественных причин, а не о гибели на войне. А вот только недавно на футболе мы вспоминали парня, который играл с нами и погиб на фронте. И теперь по воскресеньям мы гоняем мяч без него.
Линия фронта проходит близко к Донецку, многие годы она вообще совпадала с административной городской границей. Поэтому военные, живущие здесь, возвращаются после ротации спать в свой дом, к своим семьям. При возможности они стараются больше времени проводить с семьей, а не в казармах. Со своими жёнами, девушками, детьми. И рано утром они просыпаются и уходят на боевое дежурство. И иногда больше не возвращаются.
Смерть в Донецке живёт поблизости, она как и фронт, проходит по касательной. Я как-то слышал звуки смерти, лёжа под машиной, она разрывалась в метрах пятидесяти ракетами града. Иногда она щёлкала и шипела над головой невидимым фейерверком кассет. Смерть в Донецке стучится в двери и окна, она садится рядом за стол, она ездит по дорогам – на улице иногда встречаешь маршрутку-катафалк с табличкой «Груз 200». В чёрном-чёрном городе едет чёрный-чёрный гроб на колёсиках. Груз-200 – мы вместе! – помни всегда, моменто мори. Наши мёртвые всегда живут рядом с нами.
Но то, что нос заостряется у будущего мертвеца, как знак судьбы, я не предполагал. Я думал, он заостряется по факту перехода в другой мир. Как там у Шолохова в «Тихом Доне»? Григорий Мелихов смотрит на убитого большевиками брата Петра, и замечает, что у того заострился нос. Ещё нос заострялся, по-моему, у гоголевского колдуна в «Страшной мести». И это всё проходило же где-то здесь, в южных краях, укра́ине, в пограничной зоне. Это уже было когда-то.
Есть ещё у Твардовского такие строчки:
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, –
Ни приметы, ни следа.
И вот, на одном берегу этой переправы находимся мы, живые. А на другом мёртвые нам машут рукой. И не такая уж тут в Донецке непреодолимая грань стоит между нами – часто на выездах, фиксируя обстрелы, ты натыкаешься на трупы. Последний раз я видел двоих. Они распластались на асфальте в неудобных позах, лицом вниз, как будто куда-то ползли вниз по проспекту, оставляя кровавый, свекольный след на асфальте. Рядом стояла угольная, сальная от сажи сгоревшая газелька. Этим случайным прохожим просто не повезло, вряд ли же укрoпы именно их хотели убить. Но разлёт от града большой и одна из пущенных ракет упала возле оживлённой трассы именно в тот момент и в том месте, когда и где они шли по улице. Это смерть была делом случая, любой мог оказаться на их месте. В том числе и я.
В Донецке в ходу реклама похоронных услуг. Этот вид деятельности пользуется спросом. Рекламу ритуальных услуг можно встретить в виде бегущей строки на электронных табло, воткнутых возле дорог. Полный комплекс. Кремация. Памятники. Соцпакет. Транспортировка по СНГ – немаловажная деталь, в Донецк приезжают воевать и из стран ближнего зарубежья.
Ещё мёртвые смотрят в Донецке с плакатов – например, вдоль дорог развешены постеры с Вохой и Воробьём – молодыми парнями, начавшими воевать с русской весны 2014 года и погибшими в эту кампанию в ходе СВО. Воха погиб в самом её начале, Воробей – через год и три месяца. Ты видел их вблизи живыми, общался, и немного непривычно теперь разглядывать их застывшими на билбордах. С Вохой знакомство вообще как-то странно получилось. Меня познакомили с ним под Волновахой, когда шёл штурм города. Мы пожали руки. И в этот же день, через несколько часов, он погиб. Рычаг до мёртвых у правила рукопожатий здесь короткий. В начале лета, выбравшись из зоны СВО, я гостил в Самаре и увидел там огромный портрет Вохи у входа в парк на набережной. Позади голубела и блестела на солнце тысячами бликов Волга, на песке загорали отдыхающие. Стояла жара, от жары воздух был шершавый, как кирпич, и Воха на плакате в берете и форме, закованный в парадный костюм, при погонах и тельняшке, в этом месте, где он не был никогда, смотрелся необычно. Он смотрел с высоты спокойным и уверенным взглядом. Стояла жара, позади него люди купались в сверкавшей солнечной чешуей Волге, а ведь Воха погиб, когда только начинался холодный март, стояла стужа, хрустел лёд под ногами и пар шёл изо рта. Жара и холод, мир и война, живые и мёртвые, всё соприкоснулось друг с другом в этом билборде у самарской набережной. Но так уж мёртвые мертвы, если живут среди нас?
А относительно недалеко, на ЛБС, где долгое время безуспешно штурмовались позиции, трупы лежат чуть ли не в четыре слоя. Сначала кости, сверху разложившие трупы, потом полуразложившиеся… Такой достоевский «Бобок», если вспомнить опять про литературу. Мёртвые, разлагающее тела источаются сладковатый, приторный запах. Весной 2022 года в Мариуполе пахло разложившимися трупами. Я не рассказывал? Мы шли по разворошенной, побитой и переломанной войной улице в частном секторе, и дорога вела нас к Азовстали, где засели азовцы, которые, как выяснилось позднее, собирались сдаваться. Расцветали яблони и вишни, и этот лёгкий весенний аромат смешивался с тяжёлым и липким запахом трупов, который тянулся из развалин и груд.
Но жизнь в Донецке продолжается, несмотря на то, что семена смерти сеются и в сам город регулярно. Я собирался на тренировку, когда что-то грохнуло за окном. Из окон в соседнем районе я увидел столб жирного дыма возле террикона. Определив место прилёта по карте, я решил, всё-таки, тренировку ради репортажа не пропускать, так как ехать туда и снимать было бесполезно, да и не безопасно – с почти стопроцентной вероятностью это горел в промышленной зоне военный объект, и вполне возможен повторный прилёт. Хоxлы попали куда надо. Сволочи и гады.
На групповом занятии громко играла музыка и мы выполняли упражнения со штангой, когда за окном ещё мощно грохнуло. «Что это?» – воскликнуло несколько девушек. Но прерваться никто не стал, все продолжили тренировку, «и раз! и два!» – командовала тренер. В Донецке хлопки и бахи за окном – привычное дело. Не стоит отвлекаться.
«Это была повторная детонация», – написал мне в телефон мой редактор. Да-а… вот бы я туда поехал…
@wargonzoya
*наш проект существует на средства подписчиков, карта для помощи
4817 7601 3171 9092
