- Сынок, ты чем занят? Уроки делаешь? – молодая вдова вошла в комнату к сыну и погладила его по голове. Семилетний Ваня был полной копией отца, погибшего на фронте.
- Нет, мамочка. Я пишу письмо на фронт…, папе.
Лариса бросила мимолетный взгляд на лист бумаги и отвернулась, едва сдержав слёзы.
(начало этой повести - здесь)
Она успела прочитать первые две строчки, которые сын старательно выводил шариковой ручкой.
«Дорогой мой папочка! Я тебя очень-очень люблю! Я верю, что ты жив и сражаешься с врагом. Нам без тебя очень плохо, но…»
Дальше Лариса прочитать не смогла. Слёзы всё же заволокли глаза. Она поцеловала в темя единственного сына и поспешила покинуть его комнату.
Выйдя в коридор, она прижалась спиной к стене и обеими ладонями закрыла рот, чтобы не издать душераздирающий крик.
Ей нужно держаться. Надо жить дальше. Ради новой жизни, что сейчас толкалась пяточками под её сердцем.
Весть о гибели мужа пришла, когда Лариса была на четвёртом месяце…
В дверь постучали. Внутри словно что-то оборвалось. Ванечка был в школе, обычно он стучал в дверь, поскольку ещё не дотягивался до кнопки звонка.
На ватных ногах она подошла к двери.
- Кто там? – спросила Лариса и не узнала своего голоса.
- Вам телеграмма! – словно из прошлого раздался чужой холодный голос.
Молодой парень, не поднимая глаз, протянул бланк и молча развернулся, спеша покинуть площадку перед квартирой, в которую постучалась беда…
Лариса дрожащими руками поднесла телеграмму к лицу и начала крутить головой, произнося единственное слово: нет…, нет…, НЕТ!
«Настоящим извещаем, что капитан Максимов Леонид Иванович 16 апреля 1992 года рождения героически погиб при исполнении служебного долга. Гроб с телом находится в морге городской больницы номер двенадцать. Военный комиссар Ильинов»…
Земля качнулась под ногами. Лариса успела схватиться рукой за дверную ручку и стала тихонько сползать вниз. Бланк зловещей телеграммы выпал из руки и, словно кленовый лист в октябре, выполнил несколько фигур в воздухе.
- Лёнечка…, Лёнечка…, - шокированная новостью Лариса шептала имя мужа и кусала губы. Сил подняться не было. Она так бы и сидела на холодном полу, если б не соседка тетя Валя, вышедшая из квартиры напротив.
Всплеснув руками, она запричитала:
- Ой, Божечки. Лариса, что случилось? Тебе плохо? Лара!
Молодая женщина лишь крутила головой и продолжала произносить имя супруга.
Тётя Валя увидела лист бумаги и потянулась за ним. Прочитав текст, она перекрестилась и склонилась к соседке.
- Лариса, дочка, вставай, простудишься ведь. Ну, давай, моя хорошая, я тебе помогу.
Поддерживая под локти теперь уже вдову, тетя Валя довела её до комнаты и усадила на диван.
- Посиди, милая. Я сейчас, - немного засуетившись, соседка быстрым шагом направилась на кухню. Вернулась с кружкой воды и протянула Ларисе.
- Попей водички, полегчает.
Сделав пару глотков, Лариса протянула кружку и в знак благодарности кивнула головой.
- Дочка, а может здесь ошибка. И жив твой Ленька.
Та медленно покрутила головой, глядя куда-то перед собой.
- Похоронки так просто не приносят…
- Ещё как приносят, уж поверь мне! На дядю Сашу тоже пришла похоронка, когда он в Афгане воевал. А затем через полгода вернулся. Там война, дочка. И перепутать могут по счёту – раз…»
Тело мужа она так и не видела. Привезли в цинке. Отдали его документы и награды. Несколько писем из дома, которые она писала вместе с сыном и семейное фото, на котором они стояли втроём. Ванечка на руках у отца, а Лариса прижималась головой к сильному плечу Леонида…
Похоронили, как полагается, с воинскими почестями. Приехали несколько его сослуживцев. Они восстанавливались после ранений. Сказали добрые слова в адрес своего командира.
А на вопрос – как это случилось? - опускали голову и отводили глаза в сторону.
Тяжело было вспоминать тот бой, когда по головотяпству одного из вышестоящих командиров рота попала в окружение…
С того времени прошло ещё четыре месяца…
Лариса взяла себя в руки и старалась любым способом отвлечься от тяжелых мыслей. Впереди ожидалось появление на свет нового человека …
Сын подошёл к матери, аккуратно прижался к ней, чтобы не надавить на выпирающий животик.
- Мам, я хочу ещё одно письмо написать. Неизвестному солдату. Вдруг он там воюет, а родных у него нет. Ведь такое случается? – паренек смотрел на нее чистыми, как утреннее небо глазами.
- Случается. Давай вместе или ты сам?
- Мама, я сам напишу. И попрошу его себя беречь. А если он вдруг увидит нашего папу, то пускай ему передаст, что мы его любим и ждём.
- Конечно, любим. И очень ждём, - Лариса прижала к груди голову сынишки, потрепала его по волосам и поцеловала в лоб.
Парнишка не мог смириться с мыслью, что его папы уже нет. Он сразу как-то повзрослел и, словно почувствовав, что теперь он – единственный мужчина в доме, старался во всем помогать матери.
«Надо же, взгляд, как у отца. Проницательный такой. И губы также поджимает, когда принимает решение…», - мелькнуло в голове у Ларисы.
Тут же вспомнила телефонный разговор с мужем, когда он вывел своё подразделение на переформирование.
Обменявшись обычными вопросами – как дела, как самочувствие и что нового, Леонид обмолвился, что если бы не волонтёры, то бойцам было бы очень тяжело там, на фронте.
И затем рассказал интересную историю,
«Представляешь, у нас в блиндаже организовали «красный уголок». И там, на стенах развесили письма солдату, которые присылали неизвестные дети и не только. Там были слова поддержки и благодарности от простых людей.
Оказывается, так поступают во многих подразделениях. Поставить иконку и зажечь свечу, разумеется, можно. Да и томик Корана положить. Но как-то это не очень. Всё же вероисповедание – вещь такая индивидуальная, а детские письма они трогают до глубины души, независимо от религии.
Есть письма, которые бойцы хранят у самого сердца. Порой так случается, что родных нет или они отвернулись от мужей, братьев или сыновей, не поддерживая в том, что родственник пошел воевать за мир.
В самые трудные минуты, когда кажется, что сил больше нет, помогает письмо. Это тебе не СМС, в которой души нет. Это, Ларочка, письмо. Оно греет. Оно помогает. Оно спасает…»
. . . . . . . . . .
- Бекас, а как ты на фронте оказался? У тебя же указательного пальца на правой руке нет, - поинтересовался комбат с позывным «Матвей».
- Так я же левша, командир. А на правой руке еще целых четыре пальца, так что есть чем отправить приветствие нашим врагам, - усмехнувшись, осмотрел средний палец…
Затем левой рукой извлек из кармана авторучку и открыл блокнот. Ровным почерком написал первую фразу:
«Здравствуй, дорогой Ваня…»
Поднял глаза, задумчиво посмотрел куда-то сквозь стены и время.
Он вспомнил, как двенадцатилетним мальчишкой в одночасье остался круглым сиротой. Это был трагический две тысячи восьмой год, когда грузинские военные, выполняя преступный приказ продавшегося Западу Мишико, нанесли удар из систем залпового огня по мирному Цхинвали.
Родителей и сестру накрыло огненным шквалом. Его комната находилась с обратной стороны дома, что спасло ему жизнь. Без ранений не обошлось. Тогда он чуть не потерял кисть. Врачи с трудом смогли собрать ее по частям. А вот указательный палец спасти не удалось.
Русские миротворцы тогда отразили атаку, понеся серьезные потери.
Раненых и убитых гражданских выносили из разрушенных домов, оказывали помощь выжившим в этом кошмаре.
Но самым страшным в его жизни было опознание тел своих родителей и пятилетней сестренки…
«Бекас» вновь склонился над столом и задумчиво покрутил пальцами авторучку.
Голос командира вернул его в реальность:
- А кто тебе этот Ваня?
«Бекас» усмехнулся и со словами «пожалуй, единственный близкий человек на этом свете», извлек из нагрудного кармана стандартный лист, сложенный вчетверо…
Развернул его и положил перед командиром.
Там детским почерком были изложены мысли семилетнего парня.
- Могу прочесть?
«Бекас» молча кивнул головой…
«Матвей» бережно взял письмо.
«Здраствуй дорогой неизвесный солдат!
Пишет тебе Ваня Максимов. Я учусь в первом классе. Мой папа тоже был на войне. Недавно похоронили его. Мама часто плачет. А я верю, што мой папа живой и он настоящий герой. А еще я хочу пожилать тебе штобы ты вернулся живой с войны. Береги себя. Тебя ждут дома.
Здесь у нас здорово. Открыли новую спортивную площадку. Я научился поттягиваться целых четыре раза. А самый сильный во дворе Рома Кузиков всего два раза. А Света ни разу не может. Женщины они слабые. Когда я вырасту стану защищать женщин и детей.
А еще у нашей Жульки появились щенки. Мама хотела всех оддать. Но я попрасил оставить одного. Он такой забавный. У него белая шерсть и черный хвостик. Я хочу тебе его подарить. Война скоро кончится и у тебя будет настаящий друг.
Береги себя дорогой солдат. Если увидишь моего папу то скажи што мы его очень любим и ждем и пускай он скорее приежает. А лучше приежай вместе с папой. Мама будет рада и приготовит яблочневый пирог.
Досвидание. Жму твою руку. Ваня Максимов…»
Внизу рисунок танка, взрывов и солдата с автоматом.
- М-да! Такое письмо дорогого стоит. Несмотря на орфографические ошибки, - улыбнулся «Матвей», возвращая драгоценное письмо мальчишки с огромным человеческим сердцем.
- А Вы так хорошо знаете русский язык? - «Бекас» аккуратно сложил Ванино письмо и спрятал в левом нагрудном кармане.
- Я же в прошлой жизни был учителем русского языка и литературы. До четырнадцатого года…, - добавил комбат. А затем – сам знаешь, что произошло. Сформировали отряды самообороны. У нас в Севастополе все обошлось миром, хотя готовы были биться до конца. А вот с Донбассом не вышло.
Сначала взвод, затем рота в основном из шахтеров и бывших силовиков…
- Командир, теперь моя очередь задать вопрос. А ты как на фронте оказался? Вроде как мирная профессия. Учи себе детей…
- Все правильно говоришь. Я сначала в десантуре после Рязанского училища служил. Однажды очень неудачно сиганул с вертолета. Обычные прыжки, а у меня с товарищем купола пересеклись. Пришлось резать стропы, но запасной раскрылся частично. Вот и полетел к земле-матушке, опережая собственный крик.
Благо, попал на деревья. Крона удар смягчила, но переломался я знатно. Комиссовали. Пришлось искать работу. Мама – филолог. С детства приучила к грамоте. Пошел учительствовать. А дальше – ты знаешь. Да разве можно оставаться в стороне, когда в твой дом ломятся бандеровцы и устанавливают свои фашистские порядки?
«Матвей» поднялся, поправил снаряжение и бросил взгляд в «красный уголок».
Там на стене красовались рисунки и письма от детей.
- Грамоте можно научить, а вот человечности…
Впрочем…, - он резко развернулся и посмотрел в глаза «Бекасу», - всему можно научить, даже бесчеловечности, если сильно захотеть и задаться такой целью. У англосаксов это получилось. Судя по событиям в Одессе второго мая четырнадцатого года, да и по зверствам айдаровцев и азовцев…
Ладно, не буду тебе мешать. Пиши ответ мальчишке, пока есть такая возможность. А я по позициям пройдусь. Что-то мне это затишье не нравится.
«Бекас» проводил взглядом комбата и продолжил работу над ответом Ване.
«…Получил твое письмо, за что большое спасибо! Твоего папу я пока не видел, но когда встречу - обязательно передам твои слова.
Ты большой молодец, что любишь животных – значит у тебя доброе человеческое сердце.
Когда я был еще маленький в наш сарай забрел ежик и попал лапкой в мышеловку. Он плакал, словно ребенок. А кот Васька услышал, стал ходить кругами и мяукать. Спасли мы ежика, лапка его зажила, и он остался жить в нашем доме…»
Воспоминания о гибели родных больно кольнули «Бекаса» под самое сердце. Несколько лет он жил в детском доме, где встретил настоящих друзей, которые на время заменили ему семью.
Пытался пойти в армию, но из-за отсутствия указательного пальца на руке ему отказали. А затем началась война на Донбассе. Вступил в отряд добровольцем и уже восемь лет не расстается с автоматом…
Он тяжело вздохнул и продолжил писать.
«… У меня все хорошо. Вместе с друзьями бьем врага. Он силен и коварен, но мы обязательно победим.
Помогай маме и верь, что все мы вернемся с победой. Хорошо учись и занимайся спортом. Нам нужны настоящие защитники Родины.
Маме передавай привет и пусть она верит и ждет. Чудеса бывают, и я очень хочу, чтобы твой папа вернулся домой.
А если получится, то мы приедем вместе и будем угощаться яблочневым пирогом…», - Бекас широко улыбнулся от детского названия выпечки, вспоминая аромат маминых пирогов. Затем тяжело вздохнул и склонился над столом…
«… Пиши мне, дорогой Ваня. Буду ждать твоих писем. Они греют своим теплом и очень помогают нам здесь, на фронте.
Желаю тебе всего самого доброго, жму твою руку! Твой друг – Бекас».
Он сложил вчетверо лист бумаги, вложил его в конверт и написал свой адрес:
«На фронт. Неизвестному солдату».
. . . . . . . . . .
- Ну, что капитан, очухался? – дородный хлопец лет тридцати пяти в камуфляжной форме, обтягивающей его расплывшееся тело, склонился над пленным.
Тот поморщился от боли и, опираясь на локти, придвинулся к бетонной стене. Облокотился спиной и поднял глаза на следователя Оноприенко.
- Чего уставился? Повезло тебе. Шеф решил сыграть с тобой в русскую рулетку. Вы же, москали, любите такие игры?
- Говори яснее, у меня нет никакого желания ни видеть тебя, ни слышать.
Следователь нанес болезненный удар по лицу. Размахнулся еще раз, но строгий голос остановил его.
- Хорош, Гриня. Оставь его. Ты не умеешь работать с предателями.
Высокий худощавый подполковник СБУ Коваль присел на табурет. Бросил взгляд на помощника и движением головы показал, чтобы тот оставил их наедине.
- Сдали тебя, капитан. Свои же сдали. Не понимаешь?
Пленник покрутил головой. В памяти всплывали разрозненные кадры последнего боя…
. . . . . . . . .
Его группа выходила из окружения и попала под артиллерийский обстрел на самом краю поселка.
Здание, в котором он находился, сложилось, словно карточный домик. Подопечные, ставшие свидетелями взрыва, посчитали командира погибшим.
Через несколько дней местные жители, отказавшиеся от принудительной эвакуации стали разбирать завалы.
Там и нашли его в бессознательном состоянии, окровавленного и с тяжелой черепно-мозговой травмой. Кроме того, тело было изрешечено мелкими осколками.
- Ой, божечки. Так вин живый, - перекрестившись, произнесла сельская учительница Прасковья Павловна.
Учила она детишек украинской мове. Прививала любовь к литературе и героям произведений Николая Васильевича Гоголя, Тараса Григорьевича Шевченко, Максима Тадеевича Рыльского, Леси Украинки…
Вела борьбу за чистоту украинского языка, постоянно повторяя, что украиньска мова – не суржик с вкраплением исковерканных русских и белорусских слов, а «милозвучна мова».
К запрету русского языка в стране отнеслась крайне негативно, считая это дикарством. Ее даже глава СБУ района подполковник Коваль после начала СВО вызывал «на ковер». Благо, в свое время, она учила его украинскому языку, поэтому обошлось устным предостережением.
- Прасковья Павливна, у нас российська мова заборонена (российский язык запрещен).
- Витенька, ты всегда был умным и способным парнем. Да что же с тобой произошло? Что же со всеми нами произошло? Неужели ты не понимаешь, что не существует российского языка. Есть русский язык. Есть украинский, английский, немецкий, бурятский, белорусский и прочие языки. Есть региональные особенности в произношении.
Витя, нет европейского языка, нет американского языка. Зачем же вы творите мракобесие? – учитель все это произнесла на чистом русском языке.
- Прасковья Павловна, вы меня извините, но я вас очень уважаю. И поэтому предупреждаю. Не гневите Бога. Не нарывайтесь на неприятности.
Учительница молча встала, вышла из-за стола и покачала головой. Направилась к выходу и перед самой дверью повернулась, пристально посмотрев в глаза своему бывшему ученику.
- Знаешь, Витя… Ой, пробачьтэ (простите), пан подполковник. Но это вы гневите Бога, коль заменили его Бандерой!
- Вы мне это не говорили, а я этого не слышал. Ступайте, Прасковья Павловна, - снова на русском языке произнес Коваль, опустив голову…
. . . . . . . . .
Теперь она аккуратно протирала окровавленное лицо русского офицера мокрым полотенцем.
- Божечки, он весь израненный. Лида, Паша, помогите мне.
С трудом его вынесли на улицу и затем, погрузив на носилки, перетащили в ближайший уцелевший дом.
Осмотрели. Ужаснулись от количества ран. Из нагрудного кармана извлекли окровавленную фотографию и два письма – одно от жены, другое – от сына.
- Красивая семья, - произнесла Лидия, рассматривая счастливые лица на снимке.
- Красивая. Да и наши не хуже…, - я в смысле и наши, с Украины. Тоже красивые, - словно оправдываясь за разделение на своих и чужих, пробормотал Павел Трофимович.
- Сильно ему досталось. Нужно его к врачу. Главное, чтобы к нацикам не попал…, - едва слышно произнесла Прасковья Павловна, пряча фото и письма в кармане куртки.
Вызвали скорую, доставили в медпункт.
Хирург более трех часов извлекал из тела осколки и штопал капитана. Перед самым завершением работы в операционную ворвались двое нацгвардейцев.
- Вы что себе позволяете? Сюда нельзя. Здесь стерильная зона! – возмутился хирург.
- Так цэ ж москаль. А ты його ликуешь (его лечишь), - прохрипел один из непрошеных гостей.
- Выйдите отсюда! Я должен закончить операцию. Мне все равно кто он – москаль, коваль, довгаль. Он мой пациент.
- Ты шо, не поняв? – один из нацгвардейцев шагнул вперед, но напарник сдержал его.
- Дмитро, хай штопае. Мы його ще порижемо. На шматкы. (Пускай штопает. Мы его еще порежем. На куски.)
А потом была атака наших войск. Снова артиллерийский огонь с обеих сторон. Неразбериха.
Капитану на этот раз повезло. Прасковья Павловна спрятала русского офицера у себя.
Прочитав письмо от его жены, она узнала, что имя русского офицера – Леонид. А его фамилию, с какого города, с какой части она узнать так и не смогла.
Обратного адреса тоже не было. Как сообщить родным, что он жив? Прасковья Павловна вспомнила о своем ученике, который сейчас был подполковником СБУ. У него точно есть возможность помочь. Но осталась ли в нем человечность и пойдет ли он на служебное преступление?
Когда Леонид пришел в себя, подтвердил свое имя и вспомнил, что у него есть сын и жена. Память и силы постепенно возвращались к нему.
На человека с костылями мало кто обращал внимание, не то что до войны. Теперь удивить людей безногим или безруким мужчиной стало невозможно.
К великому сожалению стали привыкать даже к женщинам и детям, лишившимся конечности.
Жестокость, казалось, навсегда заполнила души и сердца людей. К счастью, это было не так.
Находились те, кто от чистого сердца и открытой душой помогали другим. Чем могли. Даже назначенным и объявленным пропагандой врагам…
Поселок несколько месяцев находился в «серой» зоне. Интенсивность боев на этом направлении снизилась.
Бросившие свои дома жильцы стали возвращаться. С ними появились и какие-то чужаки. Что-то искали, вынюхивали и однажды вычислили, что у Прасковьи Павловны живет какой-то незнакомец.
Убедить настойчивых и дотошных сбушников в том, что Леонид ее родственник не удалось.
. . . . . . . .
И сейчас он находился в застенках СБУ, откуда для пленного «москаля» лишь две дороги – либо предательство, либо смерть.
В первые месяцы спецоперации еще были случаи гуманного отношения к военнопленным. Допросы велись с соблюдением хоть каких-то норм морали. Однако с прибытием к линии фронта отъявленных нацменов из той же Службы безпеки (безопасности) Украины все изменилось.
Генная память потомков бандеровской нечисти, недобитой в конце сороковых и реабилитированных в свое время Хрущевым, ожила с новой силой.
Захлебываясь в собственной ненависти ко всему советскому, русскому и коммунистическому (словно среди коренных украинцев не было коммунистов и Героев Советского Союза или Социалистического труда), озверевшие нацисты пошли по пути Геббельса и его лидера – Гитлера, когда стали вскидывать правую руку в приветствии свастики или западной техники с крестами на броне…
Для этих зверей подвергнуть пыткам и уничтожить пленного или своего соотечественника, отказавшегося поддерживать фашизм, не представляло никакого труда. Более того, - некоторым это доставляло истинное удовольствие.
- Это твоя семья? – подполковник СБУ Коваль поднес к лицу Леонида потрепанную фотографию.
- Откуда она у тебя? – с трудом выговаривая слова, поинтересовался капитан.
- Значит твоя. Ты хоть понимаешь, что никогда их больше не увидишь? – Коваль внимательно следил за реакцией русского офицера.
- Подполковник, ты садист или строишь в отношении меня планы? Если бы ты хотел меня убить, то давно сделал бы это. А если садист, то вряд ли остановил своего костолома Оноприенко. Более того – присоединился бы к нему, избивая человека со связанными руками…
Коваль усмехнулся. Он прекрасно понимал, что их переговоры, скорее всего, записываются, поэтому был осторожен в выражениях и задавал только те вопросы, о которых имел договоренность с ГУР (Главным управлением разведки) Украины.
В его планах была перевербовка российского капитана…
- Некрасиво читать чужие письма, но я позволю это сделать…, - подполковник раскрыл письмо от сына и, усмехнувшись, прочитал первые строки:
«Здраствуй, дорогой папочка! Я тебя очень люблю и жду когда ты вернешся домой. У нас все хорошо…»
- Подполковник, ты чего добиваешься? Хочешь сделать мне больно? Напрасно. Не получится. Сын знает, за что и за кого я пошел воевать…
- А каково будет жить твоему сыну, когда он узнает, что его отец – предатель?
Леонид вскинул голову и прищурил глаза, пристально посмотрев на своего визави.
- Запись твоего голоса у нас есть. Нам ничего не стоит сварганить интервью, в котором ты раскрываешь секреты, и, разумеется, озвучиваешь указания твоего командования об уничтожении мирного населения. Это вопрос чисто технический. Представляешь, какой резонанс это вызовет в средствах массовой информации? Что о тебе подумают твои боевые товарищи и твое командование? А самое главное – что будет в сознании твоего малограмотного сына…
- Знаешь, подполковник, я не спрашиваю – зачем тебе это надо. Придет время и многое станет на свои места.
Что касается грамотности моего сына – да, орфографические ошибки у него пока что есть. Но меня это не пугает. Он растет нормальным человеком, с нормальной психикой…
- Ты думаешь, что нашим героям не пишут письма дети? Еще как пишут. Вот послушай…, - Коваль открыл папку и, поковырявшись в бумагах, взял в руки измятый лист.
«Здрастуй, тато. У мене е мрия – щоб ты скорише повернувся до дому (Здравствуй, отец. У меня есть мечта – чтобы ты скорее вернулся домой). Щоб повбывав усих москалив (Чтобы поубивал всех москалей)…, - Коваль с выражением читал письмо украинского мальчишки и в самом конце с гордостью произнес, - я тебе кохаю и пышаюся тобою. Слава Украини! (Я тебя люблю и горжусь тобой. Слава Украине!)»
- Ты понял, капитан? У нас дети тоже поддерживают своих отцов – освободителей.
- Кто бы сомневался? Ведь для него отец – настоящий герой. Ведь для многих Бандера – герой. Чему тут удивляться? А знаешь, подполковник, чем отличаются наши дети?
- Любопытно, чем же? – усмехнулся Коваль.
- А ничем, кроме будущего. Тебе ли не знать истину – кто забыл своего прошлого, не имеет будущего!
- К чему ты это?
Леонид усмехнулся и поморщился, меняя положение тела. Многочисленные раны сильно докучали ему, ноя и отдавая резкой болью.
- А к тому, что какие песни поют наши с вами дети? В наших школах на уроках мужества – «Вставай, страна огромная» или «Солнечный круг», а в ваших – «Батько наш Бандера. Украина – маты. Мы за Украину будэм воюваты». Вот и вся разница.
Подполковник, судя по твоему возрасту, ты носил пионерский галстук. И вероятней всего, был комсомольцем. Может я и ошибаюсь.
- Не ошибаешься. Но мы смогли вовремя одуматься и пойти верным путем.
- Точно! Верным путем – из объятий братьев в объятия врагов…
- Хватит дискуссий, капитан. Ты не на партсобрании. Мне надоели твои дурацкие выводы и заблуждения. Предлагаю тебе сотрудничество в обмен на свободу! – отрезал Коваль и вновь раскрыл папку. Извлек лист бумаги и положил перед Леонидом.
Там заранее была написано:
«Это игра. Потом все объясню. Соглашайся!»
Леонид бросил взгляд на лист и покрутил головой.
- Я не согласен. Мне с вами не по пути, во всяком случае – пока…
- Напрасно капитан. А мог бы написать письмо домой. Насколько я знаю, - тебя там уже похоронили. Не веришь? Ладно. Тогда смотри.
Перед Леонидом на стол легла фотография памятника с его могилы. У подножья обелиска стояли несколько венков. На лентах надписи: «От друзей. От сослуживцев с благодарностью и уважением. Любим. Помним. Скорбим…», все как обычно...
И надпись на камне: «Максимов Леонид Иванович 16.04.1992 - 18.08.2023»
Капитан впервые за несколько месяцев широко улыбнулся.
- Тебе весело, товарищ капитан Леонидов? – с изумлением произнес Коваль.
Подполковник СБУ просчитался с демонстрацией реальных фотографий с погоста. Разгадать загадочную русскую душу ему оказалось не под силу. Во всяком случае – в этот момент…
А капитан Максимов Леонид Иванович продолжал улыбаться. Он не только вспомнил собственную фамилию, но и увидел свою могилу. А как говорят в народе – если тебя похоронили заживо, то жить будешь вечно.
- А вот теперь – все только начинается, - едва слышно произнес он.
- Что ты сказал? – с раздражением поинтересовался Коваль.
- Тебе этого не понять, подполковник!
. . . . . . . . . .
Дорогие читатели, если история Вам интересна - можете поставить лайк, буду признателен Вашим комментариям, подписке на канал и рекомендациям его для друзей. ЭТО ОЧЕНЬ ПОМОЖЕТ РАЗВИТИЮ КАНАЛА.
При особом желании помочь в издании книги можно осуществить перевод на карту (сбер) 2202 2016 8023 2481.
Надеюсь в течение двух месяцев завершить над ней работу и отдать макет в типографию. А затем она пойдет и на фронт нашим ребятам и волонтерам. Да и в библиотеки. Убежден, что эта повесть будет полезна для подрастающего поколения.
Все совпадения имён и фамилий являются случайными. Развитие событий и их описание является художественным вымыслом автора)))
Искренне Ваш Позитивчик (Николай Беляков)
Честь имею! И до новых встреч!
#армия и спецслужбы #Украина и Кавказ#рассказы и повести #волонтеры #мужество и героизм
