1893 год
«В низовьях Дона. Весна. Чудно хороши у нас первые весенние дни! Ярко светит южное солнце. Горячие его лучи растопили давно уже снега и льды, земля нарядилась в свои весенние уборы и, возрожденная и жизнерадостная, шлет ему с улыбкой свой первый весенний привет. Вольно дышится теплою весеннею ночью! Мириады звезд блещут в недосягаемой высоте, нет луны на темном безоблачном небе, но светло у нас, нам светит наше южное сияние – горящие камыши, сжигаемые ежегодно весной. Кто из живущих здесь не любовался этим по истине прекрасным и величественным зрелищем! С треском и гулом горят на громадном пространстве исполинские костры, поднимая к небу огромные языки свои и посылая искры-звезды на встречу небесным звездам. Черные тучи дыма застилают Тихий Дон, гневно катящий свои волны под этим черным покровом. Сердит старик, сердит он и за долгий зимний плен, и за эти черные тучи, не дающие ему дышать свободно. Пройдет еще неделя-две, хлынет «горовая вода», и жестоко отомстит старина Дон. Грозный и бушующий, заливает попадающиеся ему навстречу луга и селения, безжалостно врывается в «курени» своих сынов, потопляя и разоряя их. Достается больше всего от таких весенних разливов Дона жителям Елизаветовской станицы. Каждый год, в весеннее половодье, она, по милости своего кормильца, превращается как бы в Венецию. Тогда она представляет довольно любопытное зрелище: единственная улица, или, скорее всего, слабый намек на нее исчезает. Над водною поверхностью тянется через всю станицу, от пристани до церкви, довольно некрасивая деревянная лента елизаветовского «моста вздохов» - излюбленного места для гуляния, и торчат из воды двухэтажные желтые, синие, белые и всякие дома, обнесенные кругом балкончиками и крылечками. Чернобровые, с пламенными глазами казачки, из которых иная в красоте не уступит, пожалуй, настоящей дочери «развенчанной царицы», ловко управляя веслом, плавают в речных направлениях в своих гондолах-каюках, «ждоровкаясь» и перекликаясь со своими «штанищницами». (Большинство жителей Елизаветовской станицы, и вообще женщины, а иногда и мужчины букву «з» произносят, как «ж» и букву «ш», как «с» и наоборот). Их сильные, мускулистые, вечно загорелые мужья-казаки разъезжают по станице, не распевая серенад бод балконами своих влюбленных, но заняты довольно прозаическим делом – подбиранием расплывшегося в разные стороны домашнего скарба. В этом деле им помогают сыновья-казачата, с изумительной ловкостью плавающие на досках, бревнах и просто, на чем попало. Ловкость и бесстрашие казачат на воде достойно удивления. Мне однажды в сильную «низовку» пришлось наблюдать такую сцену. Казаченок плыл по довольно опасным для его 6 – 7-летнего возраста волнам бурлившей реки в маленьком корытце. Он плыл, искусно управляя обломком лопаты и распевая во все свое детское горло:
Отца я зарезал,
Мать свою убил,
Сестру я родную
Навеки погубил.
Погиб я мальчишка,
Погиб навсегда!
А годы уходят,
Проходят года.
И карапуз смело плыл дальше, рассказывая шумевшим около него волнам о дальнейших содеянных им, «погибшим мальчишкой», злодеяниях. Подобные явления здесь далеко не редкость. И не удивительно: с юных лет, с материнским молоком всасывает казак любовь к родному Дону; еще ребенком дружит с морем и ему, так сроднившемуся с водой и всю жизнь проводящему на ней, не страшна грозная стихия.
Рыболовство в полном разгаре. Сотни каюков доставляют ежедневно в поселок с «речки» рыбу. В самом поселке царствует полное оживление. Все население, запертое в зимнее время в своих куренях, теперь, обрадовавшихся теплу и свету, живет целый день «на воздухе». По улице, ярко освещенной солнцем, снуют купцы, евреи и русские из Харькова, Варшавы и Полтавы. Бондари с грохотом ловка мчат по улице бочки и бочонки, толпятся возчики, по реке шныряют в своих «душегубках» «вентерюшники» - казаки верховых станиц, приезжающие в низовья Дона целыми семьями для рыболовства в весеннее половодье. Вечно одетый в неизменный, порыжевший от солнца казачий картуз и длиннополый «чекмень», в опорках, со своим особенным, мягким говором, народец этот, столько же добродушный, сколько и лукавый, слывет здесь за колдунов и чародеев большой реки, и их в этом отношении здесь сильно побаиваются. Кабаки переполнены теперь кутящими напропалую «рыбаками», забывшими, благодаря кормилице весне зимние голодовки. Между снующим, толпящимся, кричащим, воющим людом изредка попадаются в широчайшем «бриле» и «шириною в Черное море» шароварах сыны далекой Украйны, сделавшиеся в последнее время редкими гостями, благодаря возникновению холодильников и, главным образом, конкуренции евреев, которые являются в настоящее время главнейшими и, нужно сознаться, более подходящими и предприимчивыми покупателями, чем тяжелые на подъем хохлы. Под лапасами (навесами) навалены кучи сулы, чебака, чехони, приготовляемой в соление «резунками», оглашающих своим звонким пением берега довольно грязной реченьки. Редкому из вас, читатели, приходилось видеть «резунку» воочию в то время, когда она режет рыбу. Вообразите себе кучу рыбы, окруженную сидящими на длинных, низеньких скамьях-«резальнищах», режущими на разные лады рыбу, какими-то странными созданиями, одетыми в мужские шаровары и не то куцые кофты, не то пиджаки, подлинное название и цвет которых довольно трудно определить. На первый взгляд вы решите, что это мужчина, но звонкий голос, лукавые глаза и нередко хорошенькое личико скажут вам, что это женщина-«резунка». Мерно взмахивая своими ножами, сидят они иногда с утра до вечера, распевая то «любовные», то грустные, хватающие за сердце, то веселые, как сама весенняя природа, песни.
Каждый хозяин рыбоснетного завода договаривает в начале весны 5 – 10 таких резунок. Годовой заработок их составляет или, вернее, составлял в прежнюю, несравненно лучшую пору рыболовства от 30 до 75 рублей. Занимаются резкой рыбы жены и дочери местных жителей-рыболовов. Кроме рыбы, они еще занимаются возделыванием «картошников», бахч и вкусных красненьких, без которых казачий «борщ не в борщ».
В праздничные дни, на «гулянье» резунка-девушка превращается в миленькое создание, природную грацию которой только портит «модное», якобы, платье с чудовищным турнюром собственного изделия. Турнюры эти, к которым деревенские кокотки питают непреодолимую страсть, доставляют деревенским мальчишкам своеобразное и, нужно полагать, приятное для них занятие: они, подкравшись, лупят палками по турнюрам, не причиняя, вероятно, обладательницам их сильной боли. В конце Петровки, а иногда и перед Троицыным днем происходит расчет резунок с хозяином, и после расчета, они, в силу традиций, в складчину между собой устраивают пирушку, или, как довольно громко они ее называют, «бал». Покупается чай, сахар, «непременно» кофе, закуски, вино, водка, нанимается так излюбленный здесь орган – и бал готов, веселье ключом кипит. Замечательная характерность этих «балов» — это то, что мужской персонал безжалостно изгоняется прелестницами, за весьма редким исключением для «своих прасолов». Бал устраивается в какой-нибудь хате, или чаще всего на открытом воздухе, в саду, которых здесь такое обилие, или где-нибудь на лужайке и начинается пораньше, чуть ли не с утра и тянется до вечера. Пьют, едят, поют и веселятся от всей души. Наибольшею популярностью пользуется у резунок нижеприводимые песни:
Мой муж дуралей
Поехал на речку.
Когда б его черти взяли,
Поставила б свечку.
Или:
Ах, вы бабочки,
Вы канашечки,
Шельмы вольные,
Все да раздольные.
Эти песни, или, скорее, первые куплеты песен, поются чаще всего, и дальше приводимых строф певицы не идут почти.
В антрактах между пением и едой исполняются под турлыкание органа чаще всего «полька» местного изделия – кружение попарно и как попало. Другие «легкие» танцы, за исключением разве «кадрили» - в полном пренебрежении. Когда все выпито и съедено, «бал» заканчивается, и веселая компания мирно расходится по домам, любительницы же более сильных ощущений, предпринимают partie de Plaisir по улицам, распевая веселые и не всегда скромные песенки. До утра нередко, соперничая с кваканьем лягушек, раздаются их подвыпившие голоса по мирно спящему поселку.
Рыба, после ее предварительного приготовления, поступает затем на рыбоснетные заводы. Рыбоснетный завод – это длинное, всегда почти деревянное, с камышовой крышей строение, с находящимися внутри его и зарытыми на одну треть в землю «бутами», т. е. деревянными чанами, в коих солится рыба. Необходимая принадлежность каждого завода – бугуны или столбы, врытые в землю клетками, с поперечными перекладинами и «слегами». На них вялят рыбу. При каждых бугунах имеется «балышня», на которой провяливаются, или, вернее, провяливались раньше столь вкусные донские балыки, теперь увы, попадающиеся не особенно часто. В настоящее время «балышни», точно сторожевые башни, печально пустуют, служа только для ласточек надежным убежищем.
Несколько лет тому назад начали повсеместно возникать «холодильники». Холодильник – это каменное строение в земле, разделенное внутри на три части. Две боковые служат хранилищем для льда, в среднем помещаются буты. Холодильники предназначаются преимущественно для соления в них чехони «целиком», и с их возникновением почти повсеместно исчезло приготовление «резаной» чехони, покупателями которой являлись раньше преимущественно хохлы. Строятся заводы всегда как можно ближе к воде. Санитарное состояние холодильников и заводов вообще довольно удовлетворительно, но главнейший их, в особенности заводов, в этом отношении недостаток, это то, что они всегда и повсеместно находятся рядом с жильем. Вся процедура приготовления рыбы – резка, соление, вяление, варка рыбьего жира происходит в нескольких саженях от жилых помещений, и не нужно обладать пылким воображением, чтобы представить себе в жаркое, летнее время все эти сногсшибательные запахи. К этому нужно прибавить еще то, что все рыбные отбросы, внутренности, шелуха, вся эта грязь добродушно выбрасывается в ближайшую реку, заражая таким образом воду. Кажется, несколько лет тому назад толковали и предполагали о сносе заводов куда-нибудь подальше от жилья, но дело ограничилось только толкованиями и предположениями. Специальная санитарная комиссия заглядывает в рыбопромышленные пункты раз в десятилетие, а предпринимаемые иногда местными властями «осмотры», имеющие в большинстве случаев характер увеселительных прогулок, к сожалению, не достигают цели».
«Ростов-на-Дону. На днях в конторе колокольного завода Е. Василенко (Казанский переулок) разыгрался следующий оригинальный случай. Приблизительно в 11 часов дня в контору вошел какой-то пожилой человек лет 45, довольно прилично одетый, и обратился к находившемуся там г. Ф-ову с просьбой показать ему несколько небольших колоколов. Г. Ф-ов исполнил его просьбу, и неизвестный, отобрав себе 25-пудовый колокол, велел отправить в одну из ближайших селений Ростовского округа. Записав сообщенный ему адрес, г. Ф-ов потребовал от неизвестного, в обеспечение заказа, необходимые задаточные деньги. Покупатель удивленно взглянул на конторщика и разразился, наконец, сдержанным, резким хохотом.
- Задаток вам? – таинственно заговорил он вдруг. – А не хотите ли корону китайского богдыхана? Право, хорошая корона, она вам очень будет к лицу.
Г. Ф-ов буквально столбенел.
- Про какую корону вы толкуете? – заговорил он с невольным испугом, сторонясь подальше от своего странного покупателя.
- Хе-хе…, а вы разве не знаете, кто перед вами? Ведь, я сам-то и есть богдыхан. Но не надо почестей. Вот и корона моя, - при этих словах покупатель достал из кармана какой-то медный ободок, похожий на собачий ошейник, и протянул его к г. Ф-ову. Последний, догадавшись, наконец, с кем он имеет дело, в ужасе отскочил к растворенному окну. В конторе в это время, кроме их двоих, никого более не было.
- Ну, да возьмите же корону, - продолжал между тем сумасшедший, она к вам очень будет идти.
И покупатель, с загоревшимися каким-то зловещим огоньком глазами, решительно направился к г. Ф-ову. К счастью, в эту минуту на дворе завода показались несколько рабочих, и не на шутку струсивший Ф-ов позвал их к себе на помощь. Через минуту сумасшедший с пресловутой «короной» в руках, был торжественно выведен из конторы. Но он не удовольствовался этим и, погрозив кому-то китайскими законами, вошел вслед за рабочими во двор. Рабочие первоначально подсмеивались над ним и отпускали по его адресу добродушные трехэтажные словечки, но, заметив вскоре, что богдыхан величественно присвоил себе чужой лом, вырвали последний из его цепких рук и вытолкнули сумасшедшего на улицу». (Приазовский край. 192 от 29.07.1893 г.).
1908 год
«Ростов-на-Дону. Несколько дней тому назад на Дону снова разыгралась одна из обычных за последние дни история. Против Большого проспекта на Дону катались в лодке 6 мужчин и 6 девиц. Донскими хулиганами на катающихся было сделано нападение с целью отбить женщин. Но в виду того, что с мужчинами справиться было не так легко, хулиганам удалось отбить только одну женщину. Захваченную в плен Христину Лобачеву хулиганы увели на берег, где и изнасиловали. Удалось задержать виновных в изнасиловании четырех хулиганов». («Приазовский край». От 29.07.1908 г.).