Данная публикация продолжает темы, поднятые в предыдущих статьях "Generation П": конспирология от Виктора Пелевина" и "На что же всё это опирается: ответ от "Generation П". Не сказать, чтобы полностью был сделан отход от конспирологической темы, но упор сделан на два выделенных Виктором Пелевиным аспекта в своём повествовании: советская ментальность ("сакраментальный совок") и русская идея. И если первый аспект должен бы касаться всех героев романа, во всяком случае приписывается главному герою со стороны его временного работодателя Дмитрия Пугина, то со вторым гораздо больше неясностей, несмотря на обилие задействованных лиц: сам главный герой Вавилен Татарский, Эдуард Диберсян (Саша Бло), Малюта, Вовчик Малой.
Что такое «советская ментальность» или сакраментальный «совок», Татарский понимал не до конца, хотя пользовался этим выражением часто и с удовольствием.
Остаточная советская ментальность в не слишком удавшемся поэте и достаточно успешном криэйторе Вавилене Татарском проявляет себя в разных ракурсах в развитии сюжета. Он родился и вырос в интеллигентской семье, не богатой и не бедной, раз выбор вуза им был сделан всего лишь по принципу "не хочу в армию". И перемены в этом выборе от электро-плавильных печей в сторону литературы совершились тоже без учёта внешних факторов: продолжение династии или более высокий заработок после получения диплома. Переплетение бесконечных противоречий в строительстве утопии прорабы светлого будущего постарались спрятать под красивым словом "диалектика".
Но в те дни в языке и в жизни вообще было очень много сомнительного и странного. Взять хотя бы само имя «Вавилен», которым Татарского наградил отец, соединявший в своей душе веру в коммунизм и идеалы шестидесятничества. Оно было составлено из слов «Василий Аксенов» и «Владимир Ильич Ленин». Отец Татарского, видимо, легко мог представить себе верного ленинца, благодарно постигающего над вольной аксеновской страницей, что марксизм изначально стоял за свободную любовь, или помешанного на джазе эстета, которого особо протяжная рулада саксофона заставит вдруг понять, что коммунизм победит. Но таков был не только отец Татарского, — таким было все советское поколение пятидесятых и шестидесятых, подарившее миру самодеятельную песню и кончившее в черную пустоту космоса первым спутником — четыреххвостым сперматозоидом так и не наставшего будущего.
Советская ментальность Татарского проявилась в романе на контрасте с фигурой одного из его работодателей Дмитрия Пугина. Здесь примечателен и их первый диалог, состоявшийся при их знакомстве в гостях у общих приятелей. Сам его будущий наниматель утверждал, что начисто утратил советский менталитет, проработав несколько лет таксистом в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке особенно остро понимаешь, — сказал он Татарскому за водочкой, к которой перешли после чая, — что можно провести всю жизнь на какой-нибудь маленькой вонючей кухне, глядя в обосранный грязный двор и жуя дрянную котлету. Будешь вот так стоять у окна, глядеть на это говно и помойки, а жизнь незаметно пройдет.
— Интересно, — задумчиво отозвался Татарский, — а зачем для этого ехать в Нью-Йорк? Разве…
— А потому что в Нью-Йорке это понимаешь, а в Москве нет, — перебил Пугин. — Правильно, здесь этих вонючих кухонь и обосранных дворов гораздо больше. Но здесь ты ни за что не поймешь, что среди них пройдет вся твоя жизнь. До тех пор, пока она действительно не пройдет. И в этом, кстати, одна из главных особенностей советской ментальности.
Сам себе Татарский признался, что проявлением его собственной совковости было то, как он безоговорочно принял, что бывший нью-йоркский таксист решает, с какими брендами Татарскому уже пора поработать, а с какими ещё рано. На самом деле, кроме подобострастного отношения ко всему иностранному, пусть даже это иностранное самого низкого пошиба, кроме противоречивой социальной установки на подчинение и на протест одновременно, в отношениях главного героя с работодателями, не только с Пугиным, есть один момент. Относится он к периоду до прихода Вавилена Татарского в "Институт пчеловодства" ("Межбанковский комитет). Это хроническая нерешённость вопроса о заработной плате, то ли из стеснительности Татарского, которая не позволяет задать главный вопрос на собеседовании, то ли из отсутствия такой традиции — говорить о пустяках. Если вспомнить совсем другой сюжет — фильм "Ты — мне, я — тебе" (1976), где главному герою так и рассказывали бы начальники его брата-близнеца об интересных трудностях работы инспектора Рыбоохраны, не прояви он инициативу в решении вопроса об оплате труда. И из личного опыта автора статьи. В Нижегородской области есть такой город Дзержинск, довольно крупный промышленный центр, основанный в 1930 году, ровесник первых пятилеток. В нём бытовала странная традиция, достойная настоящих строителей коммунизма, не озвучивать размер и условия оплаты труда на собеседовании. Вполне могло так быть: человек устроился и уже приступил к работе, а какая в точности у него зарплата, он не в курсе — неудобно спрашивать у начальства. В то же время в самом Нижнем Новгороде, городе старинных купеческих традиций, уцелевших и в условиях Советской власти, один из первых вопросов, задаваемых работодателем на собеседовании: "На какую зарплату Вы рассчитываете?". Вавилен Татарский, как уже было сказано, вырос в семье советских интеллигентов-шестидесятников. В нём советская ментальность должна быть образцовой. Чеховская фраза для него настолько актуальна, что получила новую интерпретацию.
Татарский пошел дальше, размышляя, что заставило его трусливо остановиться возле столба-Гусейна, который даже не попросил его об этом.
Объяснение было не самым приятным: это был не до конца выдавленный из себя раб, рудимент советской эпохи. Немного подумав, Татарский пришел к выводу, что раб в душе советского человека не сконцентрирован в какой-то одной ее области, а, скорее, окрашивает все происходящее на ее мглистых просторах в цвета вялотекущего психического перитонита, отчего не существует никакой возможности выдавить этого раба по каплям, не повредив ценных душевных свойств.
Инфантилизм — вот что должно было стать основой советской ментальности, главным качеством homo soveticus. Послушный ребёнок-переросток, воспитанный на примерах непослушания во имя "светлого будущего". Потом, когда пришло время либеральной революции, выпускники советской системы образования стали похожи на расшалившихся шестиклассников, лишь только учитель покинул класс. Только шалости часто были со смертельным исходом.
Другой яркий носитель советской ментальности — это одноклассник главного героя романа "Generation П" Гиреев. Да, на первый взгляд внешне он никак не должен бы гармонировать со всем коммунистическим и советским, но это впечатление обманчиво.
Тот в своей диковатой одежде казался последним осколком погибшей вселенной — не советской, потому что в ней не было бродячих тибетских астрологов, а какой-то другой, существовавшей параллельно советскому миру и даже вопреки ему, но пропавшей вместе с ним.
По обозначенным в советском учебнике обществоведения законам диалектики единое должно существовать в противоречиях. Так что, богема, существовавшая как бы сама по себе, существовала параллельно, и эти параллели были таким же единством. Недаром, в СССР из всех мировых религий только буддизм не старались уничтожить, а порой даже и превозносили как самое прогрессивное религиозно-философское течение на Востоке. И в среде советского андеграунда буддизм нашёл куда больше понимания, чем христианство или ислвм. Но восточный мистический антураж — это лишь наиболее экстравагантное проявление, которое лишь свидетельствует об общей позднесоветской интеллигентской болезни — поисках чего-нибудь духовненького: у Татарского стихи для "вечности", у Гиреева вроде как буддизм. Но всем выпускникам советской школы закладывалась одна программа: высокопарно делать вселенского масштаба выводы в тех областях деятельности, в которых, как говорится, не в зуб ногой. Так на уроках истории каждый троечник докладывал о всемирно-историческом значении чего угодно, толком ничего не усвоив. Да и отличники от троечников не далеко уходили. Вот и Андрей Гиреев каждый раз при встрече с Вавиленом Татарским пытается ему передать какую-то очень важную информацию о том, как делают рекламу и вообще о секретах медиа-пространства. И невдомёк ему, что Татарский его дилетантский апломб всё меньше воспринимает.
Часто бывает — говоришь с человеком и вроде нравятся чем-то его слова и кажется, что есть в них какая-то доля правды, а потом вдруг замечаешь, что майка на нем старая, тапки стоптанные, штаны заштопаны на колене, а мебель в его комнате потертая и дешевая.
Вглядываешься пристальней, и видишь кругом незаметные прежде следы унизительной бедности, и понимаешь, что все сделанное и передуманное собеседником в жизни не привело его к той единственной победе, которую так хотелось одержать тем далеким майским утром, когда, сжав зубы, давал себе слово не проиграть, хотя и не очень еще ясно было, с кем играешь и на что. И хоть с тех пор это вовсе не стало яснее, сразу теряешь интерес к его словам, и хочется сказать ему на прощание что-нибудь приятное и уйти поскорей и заняться, наконец, делами.
Советский менталитет на самом деле вещь сложная и глупо было бы ожидать, что весь он должен уместиться в один типаж. Потому и здесь стоит привести в качестве образцового носителя советской ментальности руководителя рекламного агентства "Тайный советчик" Владимира Ханина. Ханин интересен тем, что он старше главного героя книги и входит в "поколение П". К тому же он — бывший идеологический работник ЦК ВЛКСМ и член КПСС, так что в его ментальности сомневаться не приходится. В разговоре с Татарским, когда тот приехал к нему в гости, Ханин признался:
— Знаешь, как по-испански «реклама»? — Ханин икнул. — «Пропаганда». Мы ведь с тобой идеологические работники, если ты еще не понял. Пропагандисты и агитаторы. Я, кстати, и раньше в идеологии работал. На уровне ЦК ВЛКСМ. Все друзья теперь банкиры, один я… Так я тебе скажу, что мне и перестраиваться не надо было. Раньше было: «Единица – ничто, а коллектив – всё», а теперь – «Имидж – ничто, жажда – всё». Агитпроп бессмертен. Меняются только слова.
На самом деле, даже либерализовавшийся до "очень радикального рыночника" (с его слов) Вавилен Татарский высказывает ту же насквозь эгоистично-материалистичную, а потому мистичную советскую ментальность, изложенную с использованием иерархии предшествовавших марксизму немецких философов, но только в вульгарной форме. Высказывает своему новому руководству Леониду (Легиону) Азадовскому на собеседовании.
— Рыночник, — ответил Татарский, — довольно радикальный.
— А конкретнее?
— Конкретнее… Скажем так, мне нравится, когда у жизни большие сиськи. Но во мне не вызывает ни малейшего волнения так называемая кантовская сиська в себе, сколько бы молока в ней ни плескалось. И в этом мое отличие от бескорыстных идеалистов вроде Гайдара…
Связь в книге между советским менталитетом ("сакральным совком") и "русской идеей", точнее, безуспешными попытками её сформулировать, самая непосредственная. Также, как между пресловутой советской ментальностью и западничеством во всех его проявлениях. Корни этого стабильно сохраняющегося противоречия можно найти и в позапрошлом веке, но в описываемую в книге "Generation П" эпоху советская ментальность довела социально-психологическую обстановку до абсурда.
Антирусский заговор, безусловно, существует — проблема только в том, что в нем участвует все взрослое население России.
И это, увы, только отчасти ирония. Советская ментальность действует как мощный и опасный вытесняющий фактор против национальной идентичности.
Традиционное: заходите, читайте, смотрите, ставьте like, если понравилось, делитесь ссылкой в соц. сетях, ну и подписывайтесь на канал.