Вверх по горной гряде, до сей поры берегущей Порт Гвиддно, он же позднее Борт, со стороны восхода солнца на небольшом плато стояло древнее святилище – круг невысоких менгиров и алтарный камень посреди. Через несколько зим после описываемых событий старый Хелиг ап Гланног и его семеро здоровых детин-сыновей, которых так заботливо потчевал и коим давал кров Гвиддно, вернутся сюда, выкорчуют эти менгиры и заложат на том же месте христианский храм. По высочайшему соизволению Рина ап Маглокуна, вледига Гвинеда. И ничего не скажет на это Гвиддно Гаранхир, ибо второй сын его Эльфин будет в ту пору почётным гостем двора Рина, а по сути заложником владыки, гарантируя полное подчинение тигерна Мерионида.
Гвиддно выбрал древние стоячие камни для призыва Гвина ап Нудда. Там, как он надеялся, удастся сделать это достаточно быстро. Искать бледного бога в Аннуине тигерну не очень хотелось: слухи и легенды говорили, что Гвина на самом деле разыскать было бы довольно легко – он особо ни от кого не скрывался – если бы не Тилвит Тег, которых на всех островах и на материке знают как Маленький народец.
Ох уж этот Маленький народец! Все любят их и все их ненавидят! Кто-то говорит, что Тивлит Тег – это забытые боги, фоморы и духи (а таковых, забытых, хватало вдоволь и до Христа, и даже до Великого Рима), которые одновременно заботятся о людях в память о временах обильных подношений и просьб о защите, но и ненавидят их за короткую память и поганый страх, приведший к отречению от былых покровителей. Память Маленького народца поистёрлась за века, но остатки её соединились в общую память, почти как у муравьёв или пчёл.
Маленький народец чудит как в мире смертных, так и в Аннуине, и спасу от них нет нигде. И если у людей они могут умыкнуть курицу, расплатиться желудями вместо монет или отравить воду на водопое, то об их художествах в Аннуине многим тамошним обитателям даже не хочется вспоминать. Правда, с тех пор, как в Придайне их взял под свою руку Гвин ап Нудд, они несколько поутихли, но... попробовал бы кто-нибудь теперь разозлить самого Гвина!
Желал бы кто этого или нет, но мироздание наложило именно на Маленький народец суровую миссию сохранения равновесия между миром смертных и иномирьем. Хотя объяснение этому, возможно, есть: кому как не забытым богам и духам нести возмездие тем, кто решил когда-то мерить допустимую долю волшебства собственной весьма несовершенной мерой? Тилвит Тег похищали, похищают и ещё долго будут похищать человеческих детей и младенцев, чтобы воспитать их у себя и сделать их частью своего народа. Ведь Тилвит Тег смертны. Но не как предвечные, уходящие после смерти глубоко в Аннуин и могущие через время вернуться. И не как люди, уходящие в Аннуин и затем заново рождающиеся без памяти о прошлом. Каждый из Тилвит Тег, прожив целые эпохи, развоплощается, и душа его растворяется в мироздании, насыщая оное чистым волшебством. Это последняя дань миру от каждого из Тилвит Тег...
Но Маленький народец должен жить, ибо дети смертных пополняют его численность вместо тех, кто умирает. Поэтому уже много веков Тилвит Тег как дети (по сути, они в большинстве своем и есть долго живущие дети) – наивны, забавны и веселы, но также обидчивы, мстительны и бессердечны. И если вы думаете, что для этих зеленокожих есть разница между тем, чтобы полакомиться пыльцой или утолить голод человечинкой, то вы крупно ошибаетесь. И не поменялись Тилвит Тег в сущности своей до сих пор, неважно, верховодит ими древний бог Гвин или озорной мальчишка с христианским именем Пётр и языческим прозвищем Пан.
Гвиддно Гаранхир в окружении друидессы Мерерид и четырёх телохранителей («Ничего не поделаешь, досточтимая Моргана, положение обязывает, а так я вокруг себя врагов не вижу!») возглавлял небольшую процессию вверх по каменистой горной тропе. Гвиддно заметно нервничал, и Моргана с Морвраном прекрасно это понимали. Равно как понимали и то, что между богом и просящим его о милости не должно быть никого третьего. Даже другого бога или полубога.
– Есть мысли, что мы будем делать, если этот всё испортит? – спросила Моргана Морврана.
Тот неопределённо дёрнул плечом: пусть, мол, сперва испортит, а потом решим.
– Мериониду нужен будет новый тигерн, – будто сама с собой говорила Моргана, – пока гвинедский вледиг обо всём не пронюхает... А ещё я разберусь с одной пока ещё довольно молодой особой, – и верховная в очередной раз обожгла взглядом спину Мерерид, да так, что та нехотя и с опаской обернулась.
– Твоя ученица? – спросил Морвран.
– Впервые вижу это нечто... хотела бы я так сказать! Завела себе паршивую овцу! Тихоня тихоней, прилежная такая была. А тут нате вам, бабушка, Мабонов день! А я было обрадовалась, что после смерти старого Мену ап Тейгваэда наконец-то есть на кого Мерионид оставить. Ты не знал ведь, что, уйдя от Артоса, Мену подался в Мерионид?
– Не уследил за его судьбой. Хороший был друид. Правильный. Знал, чем помочь нам, когда началась вся эта круговерть с Килухом и Олвен.
– Ага, ещё одна парочка оболдуев, поднявшая на уши весь Остров и Аннуин в придачу! Один малолетний оболдуй, а другая… Помню-помню. Как тогда одну из моих жриц чуть не угробили. Дай, мол, своей крови! Дай-дай-дай, дай-дай-дай!.. Хорошо, что этой гадостью занимаются пока что лишь отдельные... особи, а то не ровен час, целые страны, не приведи Великая Дон, будут клянчить всего и у всех.
– Ты, когда ругаешься, так на мою матушку похожа.
– Придержи пернатых, Морвран, – всё-таки улыбнулась Моргана. – Я на такие заходы отзывалась, лишь когда совсем юной была, а тебя в ту пору у твоей матушки ещё и в замысле-то не было эпохи этак три-четыре.
Морвран ничего не ответил. Он знал, что оба они помнят ещё и другое. То, что и боги, и люди, если дорожат друг другом, всегда должны хранить втайне ото всех. Морврану с Морганой удалось это настолько, что ни один бард в поисках нового сюжета для сказания так ничего и не пронюхал.
Между тем по мере приближения к менгирам Гвиддно Гаранхир нервничал всё сильнее. Лучшее, самое яркое одеяние его – не каждый раз нужно встречаться с Гвином лицом к лицу, особенно в сезон наибольшего расцвета его силы – окончательно промокло на спине, и, не будь обычного в это время года студёного ветра, Гвиддно не пробрала бы покусившаяся на него накануне простуда. Не спасал даже тёплый плащ из вылощенной оленьей шкуры. Золотая гривна на вспотевшей шее стала неприятно натирать. Тигерн уже дважды спотыкался, на третий раз его успел поддержать один из дружинников.
Мрачные камни равнодушно взирали на прибывших. Телохранителям Гвиддно велел остаться за пределами круга – Моргана и Морвран тоже не последовали дальше – а сам с Мерерид вошёл в святилище. Друидесса разложила на алтарном камне по сусекам – море пожрало многое, но не всё– собранные дары.
– Не волнуйся, милый, я не дам тебе совершить ошибку, – попыталась она приободрить тигерна Мерионида, хотя, памятуя о всей аховости положения дел, она переживала за исход замысла не меньше, чем Гвиддно, и была подавлена даже более него.
Потому первую ошибку сейчас совершила именно Мерерид: уж кто-кто, а она должна была помнить некоторые особенности характера своего бывшего любовника.
– Ошибку?! – громким шепотом взвился Гвиддно. – Это ты мне говоришь об ошибке?! Ты, которая связалась со своим бывшим хахалем, этим бешеным фомором Сейтенином! Это из-за тебя всё погибло! Из-за тебя! Из-за тебя мой народ сместит, а то и убьёт меня, а мою семью пустит по миру, если Истрадвен никто снова не возьмёт замуж. Да кто же её возьмёт с таким-то выводком нахлебников: мал мала меньше!
Гвиддно принялся крылообразно жестикулировать и, окончательно теряя самообладание, стал зигзагами мерить своими длинными ногами землю вкруг алтаря. Он тяжело дышал и бросал злобные, почти ненавидящие взгляды на Мерерид.
– Ошибку?! У меня было всё, а теперь из-за тебя у меня ничего не осталось!
– Выжила вся твоя семья, и у тебя есть весь остальной Мерионид, – друидесса, отозвавшаяся крайне ледяным тоном, пока терпела, но её выдержка уже была на пределе – моральная измотанность давала о себе знать.
– Моя семья, как и большая часть моего народа, может умереть ещё до календ Бригантии! Потому что им просто будет нечего есть. Мерионид опустеет! Зачем правителю земля без людей, без скота, без урожая?! И это не дожидаясь нового прихода Жёлтой смерти! Ошибка?! Ты, Мерерид, моя главная ошибка.
У Гвиддно ещё будет время пожалеть об этих словах... Мерерид изменилась в лице и медленно подняла глаза на резко замолчавшего тигерна. В её взгляде было всё: и недоумение, и обида, и разочарование, и насмешка, и даже презрение. Презрение к тому, чьё уважение и участие она достаточно долго ценила. Кем восхищалась как мужем и отцом, несмотря на то, что не она его жена, и общих детей у них нет и не будет. Кого превозносила в мыслях своих как заботливого правителя, ибо мало в эту эпоху было тех, кто от Огней Бела до кануна Тёмной поры вставал вместе с пастухами, обедал вместе с землепашцами, а к семье под вечер отправлялся, полностью закончив текущие дела со счетоводами. Но в эти мгновения ничего из упомянутого больше не было важно для друидессы Мерерид.
– Это я – твоя главная ошибка?! – медленно произнесла она. – Да, я отлучала тебя от жены. Да, нашу связь осудили бы многие, потому что друиды должны быть верны богам и больше никому. Но разве ты не понял, Гвиддно Гаранхир ап Клидно, что моя любовь оберегала тебя, давая удачу? Разве ты не осознал, что наши боги отворачиваются от людей, всё чаще припадающих к Христу, и правда правителя становится всё более зыбкой и вскоре вовсе уйдет из яви в легенды? Разве великий Артос-пендрагон не отдал бы многое именно за такую связь вместо того, что ему порой приписывают?! Или будь у Маглокуна друид-заступник, сожрала бы его, как толкуют люди, Жёлтая смерть?! Ты жалок, Гвиддно Гаранхир! Когда снова приходится делать шаг вперёд ради своего народа и страны, ты ищешь виноватых.
– Замолчи! – Гвиддно подскочил к Мерерид и схватил её за левый локоть. – Закрой рот, тебя услышат!
– Что-о?! – теперь её было не остановить. – Ты что себе позволяешь?! Как ты ведёшь себя с друидом?! Да катись ты... к Гвину!
– И куда они оба подевались? – Морвран даже не сошёл с места, когда Гвиддно и Мерерид вдруг исчезли.
– Ну ты же слышал, – отозвалась по-прежнему спокойная Моргана. Оба они наблюдали, как все четверо телохранителей ринулись к кругу камней и принялись ошалело кидаться в разные стороны, ища своего господина. – Она послала его к Гвину. А он в это время крепко держал её за руку. Значит...
– Значит встреча всё-таки состоится, – усмехнулся Морвран, поражаясь, насколько кстати пришлась народная ругань-присказка. – Главное, чтобы кто-нибудь из них вернулся обратно.
…Аннуин встретил их перекрёстком двух трактов среди вековых чёрных ясеней и падубов без листвы с острейшими на вид концами веток и торчащими из не менее чёрной земли корнями. Сильно пахло мертвечиной. Зато не было ветра.
Немного было времени у Гвиддно и Мерерид, чтобы осмотреться – огромный бледный конь с исполинского роста всадником нёсся прямо на них. Гвиддно, стоит отдать ему должное, снова среагировал мгновенно и с силой столкнул Мерерид с пути этого воплощённого хаоса. Сам же понял, что отскочить не успеет, и приготовился принять удар. Но всадник в последний момент поднял скакуна на дыбы, и тот встал как вкопанный. Нестаро выглядевший мужчина с мертвецки бледным, будто из дерева выточенным лицом, иссиня-чёрными волосами, обрамлёнными серебряным с драгоценными камнями обручем, насмешливо взирал на выползавшую из зарослей шиповника Мерерид, чьё платье было изодрано, а лицо и руки – в сплошных царапинах. Всадника догнал такой же исполинский чёрный красноглазый пёс, который по знаку хозяина послушно сел подле коня, высунув большой алый язык (Гвиддно показалось на мгновение, что это не язык в пасти, а пламя), и крайне недобро поглядывал на тигерна и друидессу, готовый, видимо, по первому слову разорвать обоих в клочья.
Гвин довольно улыбался. Он любил эффектно появляться перед смертными, даже если это вождь-оборотень и друид – что с того сыну одного из древнейших! Он видел их испуг, сменившийся недоумением, выдержал паузу, пока перекрёсток трактов не окружили, намеренно расшевелив все заросли, его верные Тилвит Тег, и произнёс:
– Смотри-ка, о носящий гривну, твоя женщина принесла мне жертву. Своею кровью. Видишь, как исцарапалась?
Гвиддно склонился перед Гвином, нынешним хозяином Дикой охоты. Мерерид последовала этому примеру.
– И что вы ищете на моём пути? – спросил бледный бог.
– Защиты, о сын Нудда, – Гвиддно попытался произнести эти слова как можно более торжественно, что в его понимании соответствовало моменту. Но получилось как-то комично.
– Давно я не играл в фидхелл, – будто бы задумался Гвин. – Давай сыграем! Выиграешь – дам тебе защиту. Проиграешь – мой Дормах тебя порвёт (пёс согласно зарычал), а Маленький народец утащит твою девочку к себе и будет делать с ней детей, пока она не окочурится или от многократного соития или от нескончаемых родов. По рукам?
– Тогда, о Гвин ап Нудд, – Мерерид из всех сил пыталась побороть эмоции, – в случае проигрыша ты дашь ему защиту на год и один день.
– Хм, – бледного это даже повеселило, – девочка, видать, знает правила... А давайте так! Пока этот живёт нынешнюю жизнь, будет ему моя вечная защита, ибо что не есть вечность, как год и один день! Как звать тебя, смертник?
– Гх-гх… Гвиддно Гаранхир, тигерн Мерионида, сын Клидно, – Гвиддно даже попытался поклониться, но вышло это, опять же, довольно неуклюже.
– Гвиддно, сын Клидно... – Гвин поскрёб свой красивый узкий подбородок, будто бы вспоминал, что в его памяти может быть связано с этим именем. – И до чего же ты, Гвиддно, сын Клидно, тигерн Мерионида, бывший владетель Равнины Гвиддно, докатился в свои-то всего лишь трижды двенадцать зим с небольшим? А? Была у тебя богатая на урожай Равнина, это в наше-то холодное да голодное время! Всем на зависть! Была Равнина, да сплыла. Га-га-га! Сплыла в прямом смысле слова. Что же получается, Гвиддно-Журавль, клювастый ты перекидыш? Все тебя почему-то жалеют. Артос тебя пожалел, когда Маглокуна ходил карать – не прошёл по вашим землям. Твоя друидка тебя пожалела, когда ты, клявшись ей в любви, потом бросил её – а могла бы для порядку немного соли на хвост насыпать, чтобы не твердело больше твоё естество. Морвран-мститель-за-Артоса вообще забыл о твоём мелком существовании, когда принялся карать врагов своего владыки! Лир, сам Лир тебя пожалел, хотя, бьюсь об заклад, ему всех его жертв до сих пор мало. Хитрый христианский поп Патрикей пожалел тебя – решил иначе разобраться. Даже я тебя пожалел – не указал Патрикею на твою Равнину, чтобы он туда Лира приманил. А поди ж ты, всё равно беда пришла на твой порог.
Пришла и смыла и порог, и дом вместе с ним! Пьяный бутуз с Эрина, прозывающийся по племени с обоих Островов, по чистой случайности снёс в тартарары всё то, что ты так взращивал и лелеял! И вот скажи мне, не злой ли это рок? Не провидение ли богов? А? Молчишь, не знаешь... Видимо, что-то в тебе не так, Гвиддно, сын Клидно, раз встал на твоём пути не чей–то умысел, а чистый случай. Потому что всякая случайность – это необходимость, пока что нами не осознанная.
Гвиддно молчал, потерянный и раздавленный. Что ответить, если бледный бог мог оказаться во всём прав?
– Скажи мне, Гвиддно-Журавль, а зачем сдалась тебе моя защита? Боишься, что песенка твоя уж спета? – Гвин уже открыто насмехался.
– Хочу предстать пред Великим Лиром, – ответил Гвиддно.
– И, конечно же, уйти от него живым и невредимым, – хмыкнул Гвин. – И чего же ты хочешь от Моря?
– Чтобы он ушёл с моей земли! – тигерн отважился в этот момент взглянуть на бога, но выражение лица Гвина ни на мгновение не изменилось после этих слов, продолжая, как и прежде, оставаться надменно-насмешливым.
Мерерид в этот момент подумалось, что и теперь, когда его положение до предела шатко, Гвиддно хочет всех переиграть и выйти сухим из воды. В обоих смыслах слова. Какой самонадеянный болван, подумала друидесса, это же не с Гвинедом препираться о повинностях и долгах вождя-клиента и не на торге цену под неурожай рядить! Такое впечатление, что Гаранхир до сих пор ощущает себя хозяином тучного на прибыток Мерионида, которому, кроме немилости соседей и мора, вовсе ничего не угрожает.
– А я думал, – протянул Гвин, – что ты захочешь его просить не трогать другие твои земли. А ну как Лир войдёт во вкус и без особого приглашения решит нагрянуть на какой-нибудь берег, а? Моя-то защита в случае проигрыша лишь на тебе будет, но не на твоём народе и не на твоей земле. Красивая, – весело взглянул он на Мерерид, – как ты его терпела все эти зимы? Ладно уж, сделка заключена, расставляй фигуры, – между богом и тигерном возникла доска в чёрно-белую клетку. Не колыхаясь, она висела в воздухе так, что сдвинуть её хоть на полногтя было невозможно.
Пока Гвиддно расставлял фигуры на доске для игры в фидхелл, Мерерид прислушивалась к разговорам, которые вели шёпотом несколько ближайших к ней малышей Тивлит Тег:
– Женщина-большая сочный, вкусный. Ты слышать? Мы с ней делать много-много маленьких!
– Не съесть разве?
– Глухой быть?! Начальника сказать маленьких делать, если мужчина большой проиграть любимый игра начальника. Глухой быть! Сам со своими ушами делать маленьких!
– Зачем ругаться? Смотреть лучше, какой женщина-большая красивый!
– Смотреть? Смотреть, да. Твой смотрелка уже твёрдый быть! Терпеть не можно?
– Не можно. Или живот голодный говорить, или смотрелка твердый быть. Начальника по Охота таскать первый ночь, второй ночь, много-много ночь. Моя со злости молоко у человека скиснуть, сам от жажды пробовать, против ветра дристать о-о-очень сильно!
– Хи-хи-хи, дурак быть! Старый быть, память уйти прочь. А женщина-большая да, сочный! Моя первый в очередь на тумба-юмба.
– Ты же сказал, маленьких делать. Какая тумба-юмба?
– Маленьких через тумба-юмба делать. Так называть.
– А-а, я думать, через тумба-юмба только смерть.
– Смерть, может, тоже. Но сначала маленьких делать!
– Славные у меня ребятишки, правда? – от Гвина не ускользнуло то, что привлекло внимание Мерерид. – Видишь вон ту группку в красных колпачках? Они с полночной стороны, из земель круитни, целое семейство к моим прибилось. Той зимой один из них, Иоло зовут, жутко разозлился на одну старую ведьму, что в Гливисинге жила. Понёс ей отравленные пирожки собственного приготовления. У ведьмы же, как оказалось, ручной волк-оборотень подступы к дому охранял, да ещё с дюжину охотников, родня её. Вот и пришлось нашему Иоло, пока до бабки той дошёл со своими пирожками, и волка покромсать, и охотников выпотрошить. Вот такие у меня ребята! – Гвину нравился волнами поступавший к Мерерид и Гвиддно страх. – Да не переживай ты так, тигерн Мерионида, уйми дрожь в руках, всё будет очень быстро, мой верный пёс – мастер перекусывать шею так, чтобы жертва даже не почувствовала боли... Ну что, все фигуры расставил? А теперь, как говорила знаменитая Боудикка, вождь икенов, погнали наши городских!
Гвин двинул одну из своих фигур. Играл он чёрными.
– Уж посеяна вражда, и вот в раздоре
Дети Лира, исполины Моря,
Жатва скорбная – лишения и горе.
– Твой ход, – бледный бог выжидающе, с усмешкой взглянул на Гвиддно. – Чего молчишь? Или сразу сдашься?
При этих словах Маленький народец выжидающе зашевелился, казалось, готовясь к прыжку, а огромный чёрный пёс навострил уши, ожидая команды хозяина.
– Вот сейчас только попробуй выдать меня, – Гвиддно подумал, что этот голос прозвучал у него в голове. – Объясняю быстро: это я, бард Высоколобый. Я у тебя в ухе. Кроме тебя, меня никто не слышит. Я буду говорить, а ты будешь повторять вслух. Если понял меня, щёлкни пальцами, будто придумал, как ходить.
Гаранхир щёлкнул пальцами, привлекая внимание соперника за доской, и слово в слово произнес то, что прошептал ему бард:
– Пал в той битве Бран Благословенный,
Но глава, от тела отделенна,
Весь его вместила дух нетленный.
Гвин аж крякнул. Не поняв обмана, он явно не предполагал, что людские вожди времён нынешних ещё способны, подобно друидам и бардам, призывать на себя вдохновение-ауэн и создавать стихи из ничего.
– Что ж, хм, с почином, Гвиддно Гаранхир. Только я тебя всё равно обыграю. Продолжим! Как тебе такой ход?
Артос, что Медведь, на Зубчатые Стены
Вёл поход, Котёл добыть желая.
Выбирал он между битвой и изменой –
Получил и то, и это выше края.
Гвиддно ответил тут же:
– Мало ль что об Артосе болтают!
До сих пор никто, поди, не знает,
Ка́к вледиг Придайна в Летнем крае
Голову сложил, судьбой играя.
Гвин сдвинул брови. Сейчас он не выглядел столь уверенно, как прежде. Вот его следующий ход:
– Грай вороний по-над свежей кровью,
Многие мертвы, сражений жертвы,
Кто-то жаждет жалким предисловьем
Сбить в ничто неумолимость ветра.
– Скотина, слезает с конкретики на широкие образы! – зашипел Высоколобый. – Ну, ничего, сейчас мы ему с тобой вмажем, не будь я Воплощённый Ауэн!
– Мир под небом на Равнине Гвиддно
Был, покуда не явились волны,
Землю поглотив, что уж не видно
Ни садов, ни древ, ни пастбищ дольних.
Если море берегов не зреет,
То под небом век исполнен мира.
Гвин, сын Неба, разве не сумеет
Защитить Мерионид от Лира?
Гвиддно сделал последний ход и завершил игру. Доска тут же исчезла.
Гвин ап Нудд усмехнулся чему-то, что ведал лишь он один, и произнёс:
– Что ж, Гвиддно Гаранхир, ты отстоял своё право на мою защиту на год и один день – до конца дней твоих в смертном обличье и столько, сколько пребудешь ты в Аннуине, пока снова не должен будешь – если судьба у тебя такая – вернуться в мир людей. А теперь прощай.
Вихрь подхватил Гвиддно и Мерерид и вынес их в круг менгиров близ Порта.
…Равнина Гвиддно, покрытая морем, предстала обычным для таких мест заливом, тихой гаванью кораблям и лодкам, лишь торчащих из берега широких дощатых причалов не хватает. Череда мелких валунов позади венчала могилы погибших при наводнении.
Сердце Гвиддно Гаранхира сжалось, на смену щемящей боли пришли досада и злость. Тигерн Мерионида вошёл по колено в воду и что есть силы заколотил по ней посохом, а по сути, волшебным жезлом епископа Патрикея, чтобы затем бросить его Морю как подношение – по праву хозяина этой земли он мог на своё усмотрение распоряжаться трофеями, на которые никто не претендовал.
Посох, описав несколько кругов по-над водой, плюхнулся на морскую гладь и, несмотря на то, что был сделан из дерева, пошёл ко дну. Лир услышал призыв и принял подношение.
С середины залива поднялась одна-единственная волна и по мере того, как росла в своих размерах, стала быстро приближаться к берегу. В десяти шагах от Гвиддно волна остановилась и рухнула вниз, обдав Гвиддно брызгами и едва не сбив его с ног. Вода попала тигерну в рот и в уши, и, пока он отфыркивался, Лир, ещё не поняв, что этот нежданно воззвавший к нему получеловек находится под защитой Гвина ап Нудда, готовился идти на него новой волной. Но необъятен долг дядюшки перед племянником, и против воли Гвина Лир пойти не смог.
– Лир! Великий Лир, бескрайнее Море! Я пришёл с миром! Я пришёл с миром и с просьбой! – кричал Гвиддно, стараясь не только дозваться до Лира, но и перекричать цепенящий страх, всё равно снова прилепившийся к нему, несмотря на некую живость чувств после победы над Гвином в фидхелл. – Ты не сможешь взять меня, я под защитой Гвина, сына Нудда! Я пришёл поговорить!
– Говори! – пророкотало из волны, на полпути отпрянувшей назад.
– Эта земля принадлежит Мериониду! Взываю к тебе с просьбой, – у Гвиддно пересохло в горле, – вернуть эту землю мне, вождю этого народа!
– Нет! – был ему ответ. – Море не уходит оттуда, куда пришло. Море останется здесь навсегда. Море снова придёт на землю. Морю нужна жертва. Море ещё не стало снова Морем.
– Какая жертва? – крикнул Гвиддно. – Назови цену, чтобы ты больше не приходил на сушу!
– Души! Души смертных. Море возродит их в своих глубинах, и они станут новыми детьми Моря. Море останется собой. Морю чужда любовь порождений суши. Но дети Моря никогда его не покинут!
– Лир! Великий Лир! Возьми меня! Я... добровольно... я готова!
Последний поворот головы, которая так часто покоилась на твоей груди, Гвиддно Гаранхир. Последний взгляд, полный нежности и сожаления.
«Прощай, милый! Я всегда буду любить тебя!»
Мерерид стояла по грудь в солёной воде, воздев руки надвигающейся волне. Вокруг друидессы во мгновение возник водоворот, который тут же поглотил её, и волна довершила дело.
Сколько ни нырял в том месте обезумевший от горя Гвиддно, сколько ни звал её человеческим голосом и клёкотом в обличье журавля, всё было напрасно. Наступила ночь, и обессиленный тигерн-оборотень рухнул на прибрежную траву и зарыдал.
Бард Высоколобый, забытый на время всеми, молчал, сидя в ухе Гвиддно Гаранхира. У него просто не было слов, которые нужно было бы сейчас сказать.
… – Перед тем, как уйти, мы должны подвести черту подо всем, что здесь произошло, – деловито, но в то же время торжественно начала Моргана. Ей не нужно было возглашать, что она озвучивает волю того или иного бога, ибо кому как не Морригу Вестнице Смерти говорить последнее слово в подобной истории. И она его сказала.
Жертва друида самим собой – от века высшая жертва в мире людей. Мерерид, друидесса Мерионида, пожертвовала собой ради этой земли и этих людей, заплатив в то же время и за своё отступление от долга, ибо друид по воле богов взвешивает правду правителя, а друидесса, любящая правителя, не сможет истинно оценить, насколько тот следует своей правде. Но жертва принесена, и море, снова и теперь уже окончательно став Морем, больше не явится на сушу. Но чтить Море люди Придайна будут всегда, и даже укоренение христианства во всех сторонах жизни, а также целая череда пришлых народов и господ не даст глубинной памяти исчезнуть без следа. И много веков спустя, когда главному королевству Альбиона будет грозить смертельная опасность в лице непобедимой испанской армады, сотни людей по всему побережью будут бросать Морю требы с просьбой о заступничестве. Кое-кто решится и на давно забытые человеческие жертвы. Немало силы вложит в заклинание на рождение столь желанной бури великий маг своего времени Джон Ди, которого боялись современники и чтили их потомки. И Море придёт на помощь людям земли, где о его древней милости не забывали никогда. И разнесёт Море испанские корабли великим штормом, дав Англии дорогу к величию и славе. Только величие это вскоре обернётся бременем белых, глядя на которое многие народы Земли постараются сделать всё, чтобы Британия, наконец, от этого бремени разрешилась. Желательно чем-нибудь мертворождённым и с собственным летальным исходом...
Гвиддно Гаранхир нарушил правду правителя, запустив цепочку событий со связью с Мерерид, последовавшим затем новым схождением Мерерид с Сейтенином, что в итоге привело к затоплению Равнины и бедственному положению населения, которое вскоре обязательно начнёт роптать. На Гвиддно снизошло вечное покровительство Гвина ап Нудда, поэтому жизнь его вне опасности. Но положение чревато изгнанием.
– Будто бы они с другим вождём кашу сварят, когда голодная зима уже на пороге, – сказал Морвран. – Вот что, Журавль, посади своих домочадцев плести большую корзину. Плотную. Глиной обмажь. Я, кажется, знаю, что делать.
– Не узнаю тебя, – тихо произнесла Моргана. – Неужели ты проникся их судьбой?
– Лучше будет, если христиане и здесь начнут мутить воду? Мало мы с тобой насмотрелись на такое в Каэр Легионе? – это был правдивый ответ, но неполный. Не из тех был Морвран, чтобы признаваться во всём и сразу.
– И то правда. Что за корзина, зачем она?
– Увидишь, – иногда Морвран любил удивлять.
С той же корзиной он вернулся вскоре после отбытия. От Корзины исходила серебристая дымка.
– Вот, – поставил он Корзину перед Гвиддно, – подарок вам от Брана Благословенного и Благословляющего. Он сказал, что нужно сделать запруду в устье реки и посередине закрепить Корзину. На ночь её накрывать, а утром внутри будет всё, что вам нужно. В запруду много рыбы попадать станет из-за Корзины этой. Пользуйтесь, в общем. Авось не сголодаетесь, – и замолчал, проговорив необычно долго вопреки обыкновению.
Только несмотря на появившуюся надежду на лучший исход зимы – и возможность на все последующие зимы возместить потери от затопления Равнины – нарушение правды правителя всё равно дало о себе знать. Ещё не успела Моргана подвести черту, как в Порт всё же заявился посланник Рина ап Маглокуна, владыки Гвинеда. Он объявил, что, коль скоро Равнина погибла, и дань в прежнем объёме Гвиддно платить не сможет, до возврата к прежнему договору один из сыновей тигерна Мерионида будет жить почётным гостем при дворе вледига Рина.
Отправить заложником Идриса, своего старшего сына и наследника, Гвиддно позволить себе не мог. Первенца готовили к тому, что когда-то он займёт трон отца.
На счастье родителя и на свою неудачу разговор тигерна с посланником подслушал второй по старшинству сын Гвиддно Эльфин. Больше всех на свете десятилетний мальчик любил своего отца и, видя, сколько лишений им всем довелось претерпеть за последние дни, твёрдо и по-детски искренне дал себе слово пожертвовать ради Гвиддно всем, чем сможет, хоть самою жизнью своей.
– Отец! Позволь мне ехать в Гвинед. Я не пропаду! Тебе же плохо, да? Я сделаю всё, чтобы ты никогда не страдал!
– Слово сказано, – сокрушенно произнесла Моргана. – Этот чистый сердцем и не по годам мужественный малец только что взял на себя всё, что могло случиться с Гвиддно из-за потери правды правителя. Как бы не запели барды через года об Эльфине Несчастливом.
– Морвран! Морвран, это я, Высоколобый.
– А я уже о тебе и забыл. Где ты там?
– Да на плече у тебя. Понравилось мне что-то в этом виде быть. Столько узнать можно! Я к тебе вот с чем. Жаль мне этого пострелёнка. Замордюут его у Рина как пить дать – я тамошнюю публику знаю. А он, понимаешь, какой-то... правильный. Отпусти меня с ним, может, и выживет он там.
– Одного не пойму. Просьбу Морганы ты выполнил и уже столько раз мог сбежать. Снова начал бы меня кошмарить. С чего вдруг остался? Сам же говорил, что тебя ко мне... прибило.
– Говорил, как же, помню! Только, видать, ты, когда меня в мошну посадил, как бы стал моим хозяином. Поэтому и прошусь у тебя.
– Добро. Отпускаю.
– Сынок мой любимый, – Гвиддно усадил Эльфина себе на колени, – я так мало успел тебе дать... Скажи, что бы ты хотел взять себе на память о нас перед тем, как отправиться к вледигу Рину?
– Дедушкин недоуздок! Можно?
«А он не пропадёт», – с удовлетворением подумал Гвиддно.
Недоуздок Клидно был едва ли не главной реликвией семьи. Отец Гаранхира слыл страстным лошадником. Пользуясь волшебными свойствами своего недоуздка, он, бывало, привязывал его на закате к своему ложу и на сон грядущий начинал мечтать о том, какие лошадь или конь пришлись бы ему очень кстати. На рассвете весь дом будило дикое ржание – с надетым недоуздком у ложа Клидно било копытом очередное благородное животное. Откуда они являлись, так и осталось загадкой, но табун у правящей семьи Мерионида всегда был лучшим во всём Придайне.
Дальновидность Морврана иногда удивляла даже его самого.
– Дай-ка мне свой недоуздок поносить с собой, пока посланец Рина пузо набивает, – сказал он тигерну Гвиддно. Тот с недоверием протянул сыну Керридвен семейную ценность...
... – Вижу, вторая вещь уже волшебная, – пустые глазницы гигантского черепа Брана удовлетворенно взглянули на Морврана.
– Пусть по желанию владельца она приведет ему волшебного коня. Аннуинского. Если его вдруг когда-нибудь запрут или кругом будут одни враги, пусть тут же явится ему в недоуздке волшебный конь и унесёт его через Аннуин подальше.
– Что ж, будь по-твоему.
Много позже уже взрослый Эльфин Неудачливый, сын Гвиддно, заложник Рина ап Маглокуна, в последние мгновения перед угрозой неминуемой гибели получит на кровавой заре черного скакуна из Аннуина. Конь унесёт его прочь из Каэр Арфона, бывшего римского Сегонтия, а в ту пору – стольной крепости Гвинеда. Но недоуздок останется в руке уже ворвавшегося в обложенное со всех сторон жилище Клидно Эйдина, вождя из Дин Эйдина, тёзки деда Эльфина по мужской линии.
– У одного Клидно был недоуздок, теперь другому Клидно достанется, – ухмыльнулся северный вождь, чьи воины в это время предавали огню и поруганию Каэр Арфон.
Так владыки Старого Севера вели свою игру, и частью её были реликвии, уже в ту пору называемые Сокровищами Британии.
… Но вернёмся пока в Мерионид. Что же до епископа Патрикея, то он до сей поры иногда бродит по водной глади вдоль бывшей Стены и тщится высмотреть сквозь толщу морской воды свой утраченный посох. Говорят, что в христианский рай креститель Эрина именно из-за посоха и не хочет возвращаться – боится, что апостол Пётр, Шимон-Кифа, засмеёт. Петру оно всё, правда, безразлично, но у Патрикея как у истинного сына Эрина стремление к безупречности в крови. Даже после смерти.
Сейтенин, он же Кухулин, тоже не ушёл из этой истории просто так. До конца дней своих Гвиддно связал его клятвой отбыть повинность за устроенное им затопление Равнины. Благо тому отрабатывать долг за свои художества было не впервой. Сейтенин стал призрачным дозорным Каэр Рихог, одной из ключевых крепостей Мерионида, и в его многозимнюю смену всю округу обходили стороной враги и даже сама Жёлтая смерть. Наконец, освобождённый от клятвы после кончины Гвиддно Сетанта вернулся на Эмайн Аблах и больше никогда не пил.
Остаётся добавить, что ещё долго, до самых преклонных лет своих Гвиддно Гаранхир будет летать Журавлём над заливом, сокрывшим Равнину, и нередко, помимо святого Патрикея, шастающего без дела по ближним островам да отмелям, видеть русалку Мерерид, новое дитя Лира, которое Море по-своему, наверное, любит. Мерерид будет ласково смотреть на Гвиддно при лунном свете, а он будет кружить над ней до самой зари. После смерти Гвиддно не сможет соединиться с любимой, ибо разным стихиям принадлежат они в Аннуине. Но помнить свою Мерерид он будет всегда.